Книга семи печатей
(Фантастика Серебряного века. Том VI) - Ярославец Василий - Страница 23

10 октября.

Я очень тревожно настроен. В 10 часов вечера, когда прислуга убрала самовары и я, по обыкновению, лежал на постели, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате соседа, до меня донесся глухой шум, какой я слышал в тот самый вечер, когда Хлопушкин упал в обморок. Я бросился к его дверям, но они оказались запертыми. На мой стук ответа не последовало. Умер ли он, или лежит в обмороке, или просто спит?

10 час. 15 мин.

У «него» тихо, как в могиле… Умер?

10 час. 30 мин.

Я теряю голову. Неужели я с ума схожу? Мне явственно кажется, что у «него» в комнате пожар. Я слышу потрескиванье огня, лижущего своими языками сухое дерево, и мне чудится, будто я ощущаю запах дыма. Что же это — галлюцинации? Почему все спокойно спят?..

10 час. 35 мин.

Боже, Боже, у «него» пожар! Дым пробирается сквозь щели дверей, соединяющих мою комнату с его. Что же будет? Надо поднять тревогу… Но удастся ли проникнуть к «нему» в комнату раньше, чем свершится ужасное? Взрыв неизбежен! И мы все взлетим на воздух, разорванные на мельчайшие части…

Да, это дым… Надо спасти, кого еще возможно, — и спасаться самому…

Через несколько часов на одной из отдаленных улиц города замечен был странный юноша с бледным лицом и растерянным взором. Он забирался в ниши домов и подолгу стоял без движения, напоминая окаменелую статую. Затем он испуганно озирался и начинал двигаться дальше, как- то боком, прижимаясь спиной к стенам домов и к решеткам оград. Он ступал осторожно, мелкими шажками, точно он был сделал из хрупкого стекла.

Когда его задержали, он не оказал никакого сопротивления. Наоборот, он робко повторял: «Ради Бога, не трогайте меня! Я пойду, куда вы захотите, только не прикасайтесь ко мне! Иначе мы все погибнем!..»

Назвать себя юноша отказался. Заложив руки за спину и съежившись, он лепетал:

— Я не трус… я не трус…

П. Громадов

ЧЕРНЫЙ ДОГ

Однажды осенней ночью мне с приятелем пришлось дожидаться поезда на глухой степной станции.

Стояла черная, беспросветная ночь. Со степи дул ровный холодный ветер, порой приносивший откуда-то капли дождя. Было холодно, но мы предпочитали холод запаху скипидара и красок только что отремонтированного здания.

Станционная платформа, хотя слабо, но все-таки освещалась несколькими стенными фонарями и была пустынна, как степь. Поэтому, когда на ней появилось живое существо, то мы сразу обратили на него внимание.

Это был большой черный пес, гладкой шерсти, из тех, что называют «надворными советниками».

Побродив по платформе и исследовав ее носом, пес медленно подошел к нам, спокойно сел в двух шагах от нас и стал глядеть на пас фосфорическими, светящимися в темноте глазами.

Мы о чем-то оживленно разговаривали в этот момент, и мой приятель сначала не заметил собаки, когда же увидел ее, то в каком-то странном испуге воскликнул:

— Это что такое?

— Обыкновенная собака, — отвечал я. — Что вас так волнует?

— Откуда она взялась?

— А кто ее знает?..

— Пшел! — обрушился он на пса.

— Зачем вы его гоните? — спросил я. — Чем она мешает?

— Нет, я не могу… — отвечал он и стал искать на земле, чем бы запустить в собаку. Она поняла его намерение и отошла в сторону и исчезла в темноте.

— Почему вы так ополчились на бедного пса? — поинтересовался я.

— Я не могу видеть черных собак, да еще таких больших, и особенно когда они сидят и смотрят на меня. Мои нервы не выдерживают. Со мной в юности была одна история, и после этого я не могу видеть их: на меня нападает страх.

Представлялся прекрасный случай скоротать время за слушанием истории, которая обещала быть занимательной, и я попросил приятеля поделиться со мной его воспоминаниями.

— Это было в Волынской губернии, — начал он, — давно… Мне шел тогда семнадцатый или восемнадцатый год. Отец мой служил управляющим огромного лесного имения одного польского магната. Как велики были эти лесные угодья — видно из того, что для того, чтобы добраться до нашего жилища, расположенного при старом лесопильном заводе, среди имения, надо было проехать лесом тридцать верст. Лесопильный завод в то время, к которому относится мой рассказ, уже не работал, и заброшенные постройки его производили унылое, мрачное впечатление. Мы жили в огромном каменном доме при лесопильном заводе, занимая только незначительную часть его, вместе с конторой отца, остальная же часть дома была заколочена и стояла пустая.

Кроме нас, в этом имении жило несколько человек прислуги и сторожей. Это было все население нашего местечка, как мы шутя называли завод. Кругом же стоял вековой лес, и ненастными осенними ночами он страшно шумел, в его вершинах разыгрывались дикие лесные симфонии.

В одну из таких, вот как сейчас, осенних ночей мы с отцом возвращались из города. Хотя путь в лесу пролегал по довольно широкой просеке, дороги почти не было видно, и если мы все-таки довольно быстро подвигались на четверике наших добрых коней, то единственно потому, что и они, и кучер отлично знали дорогу.

Устав за день, я задремал в экипаже, отец же сидел с ружьем в руках и внимательно вглядывался в темноту. В наших местах появилась разбойничья шайка, которая каждый день грабила проезжих то здесь, то там, это и заставляло отца быть настороже.

Не помню, сколько времени ехали мы; вдруг я проснулся от толчка и в тот момент я понял, что мы стоим, и увидел, как отец, спустив ногу с подножки, припал к левому боку козел, и в тот же момент грянул выстрел, а затем отец перебросился на другую сторону козел — и снова грохнул выстрел, а затем они оба с кучером дико вскрикнули на лошадей, над нашими головами засвистел длинный бич, лошади захрапели, поднялись на дыбы и, как будто прыгая через что-то, рванули экипаж и понесли… Вокруг нас вспыхнуло несколько красно-синих огоньков, загремели выстрелы, раздался резкий свист — и все смолкло…

Все это произошло в течение нескольких мгновений, и я вполне пришел в себя лишь тогда, когда мы бешено летели по лесной дороге, рискуя каждую минуту сломать экипаж на рытвинах пли выскочить на землю при ударе колеса о деревянный корень. И только когда мы были уже заведомо вдали от всякой опасности, отец велел остановить лошадей и осмотреться.

Все оказалось в порядке. Взмыленные кони тяжело дышали, в испуге жались друг к другу и пряли ушами. Надо было дать им немного вздохнуть. И потому с четверть часа мы простояли, а затем тронулись в дальнейший путь и уж без всяких приключений добрались до дома.

Когда мы подъезжали к домовому крыльцу, около экипажа вдруг появился огромный черный пес из ублюдков- догов.

Таинственное появление этой собаки в такое время и в таком глухом месте вызвало немалое наше удивление и даже некоторый суеверный страх. Но пес так ласково вилял хвостом и так добродушно смотрел на нас, что отец, решив, что, вероятно, он отбился от хозяина и заблудился, решил его приютить и впустить в комнаты.

Пес преспокойно прошел в отворенную ему дверь, по общей собачьей привычке обошел все новое для него помещение, обнюхал все углы нашей квартиры и преспокойно улегся у печки, положив морду на вытянутые лапы. При этом он не спускал с нас своих желтых глаз и, если кто-нибудь взглядывал на него, то приветливо хлопал своим сильным, толстым хвостом по полу.

— Откуда он мог взяться? — продолжал недоумевать отец. — Если бы он увязался за нами из города, мы заметили бы его раньше. Попасть сюда с хозяином и заблудиться — он не мог, потому что тут нет иного пути, как только на наш завод, а к нам, как мне сказали наши люди, сегодня никто не приезжал, и собаки этой они днем не видали. Положительно, какой-то таинственный пес, но очень симпатичный. Надо его покормить…