Кричащие часы
(Фантастика Серебряного века. Том I) - Елачич де Бужим Гавриил - Страница 42

— Скажите, падрона, что такое было здесь раньше?

Она с изумлением на меня посмотрела и медленно проговорила:

— Более четырехсот лет тому назад здесь были склады драгоценных вещей генуэзских купцов, ювелиров и серебряных мастеров. Эти подвалы доходили до подвалов биржи и когда-то соединялись вместе.

— А теперь? — с любопытством спросил я ее.

— Во время нашествия французов в 1805 году, когда здесь были скрыты сокровища генуэзских вельмож, проход из биржевых погребов был заделан окончательно.

— Так значит, Наполеон ничего не нашел?

Падрона горделиво усмехнулась.

— Ничего! Тщетно обшаривал он все биржевые подземелья, но входа сюда не нашел. Да никто и не знал о существовании этого помещения. Тайна подземной кладовой свято хранилась среди купцов и мастеров. Вступая в союз, ювелиры и мастера соблюдали тайну.

— Когда же здесь был устроен «Albergo»?

— Не мало уже лет, синьор. В 1815 году перешла Генуя под владычество Сардинии. Богатства, спрятанные здесь, были уже вполне безопасны, владельцы их взяли обратно, а пустое подземелье было временно обращено в государственную тюрьму: посмотрите-ка, какие здесь стены — не убежишь!

Я безмолвно с ней согласился.

— А затем, когда была построена новая тюрьма, здесь основалось «Albergo di Tesoro»… Впрочем, если синьор так интересуется нашей стариной, сегодня очень удобный случай еще ближе с нею познакомиться…

— Каким образом? — сорвался с моих губ вопрос.

Хозяйка наклонилась ко мне и таинственно прошептала:

— У меня сегодня ночует колдунья Концепциона.

Долго живя в Италии, я много слышал об этих колдуньях, пользующихся большим успехом среди суеверных итальянок. Не только средний класс, но даже всевозможные дукессы и принчипессы итальянские прибегают к их услугам довольно часто. Подобная колдунья может приворожить любимого кавалера, если он охладел к любящей его девушке и даме, наколдовать болезнь или несчастье на ненавистного субъекта, соединить любящие сердца, помочь в амурных проделках важным по виду, но блудливым чернооким дукессам. Одним словом, это нужный фактотум чуть ли не для каждой итальянки.

Познакомиться поближе с подобной колдуньей я пытался уже не раз, но как-то все не удавалось.

— Она будет очень довольна, если синьор предложит ей выпить стакан вина и даст ей маленький подарок в виде пол-лиры.

— Недорого ценится колдовство в Италии! — пришло мне в эту минуту в голову.

— Пригласите, падрона, достопочтенную колдунью ко мне.

Не знаю, поняла ли хозяйка мою иронию, но она на этот раз быстро ушла из комнаты и, немного погодя, вернулась вместе с колдуньей.

Разыгралась ли у меня в это время фантазия или это была действительность, только явившаяся колдунья поразила меня. Обыкновенно на сцене грим для колдуний и ведьм существует следующий: седые растрепанные волосы, желтое, морщинистое лицо, нос крючком, почти соединяющийся с выдвинувшимся вперед подбородком, ввалившийся рот и блестящие впалые глаза… Портрет колдуньи, явившейся ко мне в комнату, далеко не был похож на только что приведенный тип. Высокая, стройная женщина лет двадцати пяти, с роскошными черными волосами, изящным овалом лица, тонким, точно выточенным носиком, полными пурпурными губами, закрывающими два ряда белых зубов, большими темными глазами, как-то властно охватывающими того, на кого она смотрела, стояла передо мной. Красивым жестом она протянула мне свою руку и, не выказывая никакого изумления, спокойно заметила:

— Синьор из далекой холодной страны востока приехал к нам в Италию пожинать своим пением лавры и золото.

Я невольно вздрогнул от неожиданности.

— Откуда могла знать эта женщина, кто я и откуда я?

— Но синьор певец немного ошибся в своих расчетах, — улыбаясь, продолжала она, — славу он получил, а золото проскользнуло между пальцев!

Изумлению моему не было пределов.

— Откуда вы все это знаете?

Загадочная улыбка появилась на лице молодой женщины.

— Какая же я была бы колдунья, если бы не знала этого?

— Значит, вы покумились с чертом? — привел я в шутку итальянскую поговорку.

Видимо было, что моя собеседница обиделась этим замечанием.

— Я христианка!..

И она порывистым движением вытянула из-за ворота серебряную цепочку, на которой висело несколько образков и зашитый в красный шелк амулет.

Я успокоил ее, сказав, что эта была шутка с моей стороны.

— Что вы мне можете показать, синьора? — любезно спросил я ее, когда мы все втроем уселись у стола.

— Все, — последовал ее спокойный ответ.

Это «все» меня очень заинтересовало. Я наперед был уверен, что все окажется пустяками, грубым фокусом, способным морочить только невежественных итальянок.

— Отлично, — весело проговорил я, — начнем с прошлого. Можете вы мне восстановить воочию те картины, которые происходили, предположим, в сегодняшний день лет 360 тому назад, затем в тот же самый день 100 лет назад…

Цифры годов я брал первые, пришедшие мне на ум.

Колдунья встала из-за стола, спросила с тарелки лежащий на ней хлеб и поставила ее на табуретку, затем достала из кармана небольшую коробочку, из которой отсыпала на тарелку немного порошку. Зажегши последний, она затушила свечу.

От синеватого огонька по стенам комнаты забегали слабые тени. Лицо Концепционы сразу изменилось, озаренное отблеском пламени, оно стало синевато-бледным; широко разводя руками, молодая женщина шептала что-то про себя, жесты ее становились все округленнее, все величественнее. Мы с падроной продолжали стоять у окна, я внимательно следил за колдуньей. Сознаться, меня охватил невольный страх. Какой-то незнакомый, приятный, пряный запах щекотал мои ноздри. Несмотря на то, что порошка было насыпано очень мало на тарелке, горение его не прекращалось. Мало-помалу комната стала наполняться волнующимися клубами прозрачного дыма. Клубы эти слагались в какие-то неясные образы… Но вот все яснее и яснее обрисовывались человеческие фигуры, заблестели золоченые кирасы, дымку прорезали яркие цвета шелковых и бархатных костюмов, средневековые генуэзцы выдвинулись из мрака столетий, чтобы предстать перед моими изумленными взорами. Вся комната наполнилась народом.

Кого тут только не было! И блестящий генуэзец-рыцарь, в то же самое время купец, и вдохновенный художник-чеканщик или скульптор, и рослый паладин, вооруженный с головы до ног…

Все это, как на оживленной картине, двигалось, беззвучно говорило между собою…

Генуэзцы раздвинулись и в комнату начали вносить громадные сундуки. Благородные носильщики гнулись под их тяжестью, старик с седой бородой, в красной бархатной одежде, повелительным жестом приказывал открывать ящики, внимательно осматривал каждый из них, иногда вынимал какую-нибудь драгоценность, переливавшуюся огнями своих камней, снова клал в ящик и переходил к другим.

Скоро вся комната была заставлена ими.

Как это ни было странно, мы с падроной находились среди них, нисколько не чувствуя их прикосновения.

По знаку старика в красной одежде, генуэзцы вышли из комнаты в отверстие в том месте, где стояла кровать, и я заметил, как оно стало закладываться снаружи кирпичами.

У меня невольно захолодело сердце. Мы были в замурованном подземелье! Я уже хотел закричать от испуга, как вдруг вся картина, точно под влиянием дуновения ветра, исчезла.

Ее сменила другая. Совершенно пустая комната озарилась светом ночника. В одном из углов появилась связка соломы, на которой лежал исхудалый молодой человек; на лице его было написано страдание, он, видимо, силился приподняться навстречу вошедшим через нынешнюю дверь двум военным в треуголках, в коротких зеленых мундирах того времени и белых лосиных панталонах в обтяжку.

Один из последних, по-видимому, что-то строго спрашивал у узника, но тот только отрицательно качал головой.

Военный недовольным жестом обернулся к своему товарищу.

Свет погас, картина снова исчезла.

— Теперь что хотите еще видеть? — услышал я шепот Концепционы.