Свидетель (СИ) - Манукян Галина - Страница 9

Представилась Янина, говорящая: «И этому я учила тебя? Зачем ты пришла ко мне, если у тебя закрыто сердце, и ты думаешь только о себе? Перечитай об Иуде, сделай выводы. Тебе пора...».

Я стиснула влажными пальцами подлокотники: простят ли мои эту ошибку? А если нет... Кто я - без семьи, без друзей, без учителя, без всего того, что так кропотливо и долго выстраивала? И стоит ли купленная пустота слез тех, кого я люблю? Но ведь иначе меня в самом деле могут убить...

Ужасно хотелось перевести бегунок времени на самое начало злополучного дня, как на видео в Ютубе, и всё сделать иначе. Жаль, прошлое нельзя пережить дважды, нельзя выбрать другой поступок и просмотреть альтернативный вариант собственной жизни...

- Вы побледнели, Варенька, вам нехорошо? - участливо спросил Георгий Петрович. - Опять тошнит?

- Нет-нет, я в порядке, - сказала я и для верности отпила сока, отдающего горечью грейфрута. А потом, не желая вступать в разговор или обижать доктора односложными ответами, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

По крайней мере, в ближайшее время я буду настолько жива, что смогу сожалеть о содеянном. Возможно, мы живы, пока страдаем... Или, наоборот, мы ищем страданий, чтобы чувствовать себя живыми.

* * *

Я не могла знать о том, что через четверть часа Ника будет стоять перед окошечком в полицейском участке и, притопывая от нетерпения ногой, утверждать, что ее подругу похитили. Полусонный полицейский ответит ей, что заявления о пропаже принимаются только через три дня после исчезновения. Ника упомянет перестрелку в ночном клубе «Реальная любовь», и полицейский внезапно оживет, пробежит пальцами по кнопкам серого телефона и велит Нике никуда не уходить.

Я не могла догадаться, что вежливый следователь усадит мою подругу на стул в только что отремонтированном кабинете и расспросит подробно о событиях вечера. Об убийстве, свидетелем которого она сама не была. О пропавшей подруге. О мобильном телефоне с записью. О тех, с кем Ника видела меня, прячась в кустах сирени. О внедорожнике, куда я села, покинув клуб, и о блондине-водителе, похожем на немецкого Джеймса Бонда. Приятный во всех отношениях следователь подробно запишет показания в блокнот с гербовой синей обложкой и золотым тиснением. И Ника, удивляясь, как хорошо нынче одеваются полицейские, подпишет заявление. Но не заметит, что лист опустится в отдельную папку и вовсе не будет подшит к новому делу.

Я не могла знать, что Нику встретит на крыльце кирпичного трехэтажного здания полиции молодой человек с видом менеджера средней руки.

- Егор? - изумится моя подруга, нервно запахнув куртку. - Что ты тут делаешь?

- Я по работе, - помнется он и тут же исправится: - На самом деле, я тебя искал.

- Здесь?

- Ну, ты же спросила вчера, в кустах, где находится полиция. Я решил, что ты придешь с самого утра. А если что, дождусь. Ты так внезапно вчера исчезла, когда я пошел к твой подруге. Но она уехала. Я вернулся, а тебя нет...

- Хм... А если бы я не пришла?

- Тогда бы мне не удалось вернуть тебе это. - Егор вытащит из-за спины черный клатч с серебряным замочком.

- Моя сумочка! - всплеснет руками Ника. - Как ты?! Где?!

- Просто ты дала очень хорошее описание. А «завсегдатаев»-карманников в таких заведениях я знаю наперечет.

- Откуда?

- Это был мой район. В смысле, когда я работал в полиции.

- Надо же. Переметнулся на другую сторону?

- Да нет, - скривит гримасу Егор, - просто обрыдло дань собирать. Не для этого юрфак заканчивал. Я в фирму хорошую юристом устроился. - Он взглянет виновато, но не пряча глаз, скажет: - Ты прости меня за вчерашнее. Я принял тебя не за ту...

Ника гордо вскинет подбородок и выпалит, разозлившись:

- Я что, похожа на проститутку?

- Прости, нет. Я не то хотел сказать. С этой работой забыл совсем, что приличные девушки тоже бывают... ну, и такая юбка короткая, и ты улыбалась так, что я решил, будто можно... Правда, прости! Чувствую себя последним мерзавцем. Стыдно.

- Спасибо за сумку. Пока, - скажет Ника и неторопливо пройдет мимо него дальше по улице, засаженной акациями.

Егор догонит ее и попросит пылко:

- Пожалуйста, дай второй шанс! Честное слово, я докажу, что я не такой...

- Мерзавец? - засмеется Ника слегка вызывающе.

- Пусть мерзавец. Да, я - не ангел совсем. Но не для тебя. Для тебя никогда больше, слово даю, - смутившись, ответит Егор.

- Ценю честность, - ответит Ника и не заметит, как несколько минут спустя будет рассказывать по дороге к остановке о том, что я пропала, о вежливом следователе, при имени которого молодой человек снова скривится.

Несмотря на волнения ночи, утро насытит свет. А солнце согреет землю, чтобы убаюкать дремлющие в ее темных недрах семена и с жадностью выпить капли росы на траве...

* * *

Солнце с жадностью пило капли росы на траве. Его лучи проникали сквозь ветви баньяна и ложились на землю неровными пятнами. Насытившись сладостью юного тела, Матхурава размяк и поддался неге. Но блаженство удовлетворения длилось лишь пару мгновений, ибо сквозь затуманенный ум до него донеслись тихие всхлипывания девушки.

Словно раскатом грома его поразила мысль: «Что ты наделал?!»

Ювелир подскочил на пригорке, устланном мягкой, как зеленый ковер, травой. Богато украшенный тюрбан сбил воздушный корень баньяна, свисающий подобно змее, с высокой ветки. Матхурава не придал тому значения. Обернулся на плач: селянка не убегала от него. Опозоренная чужая невеста дрожащими руками пыталась натянуть на грудь и живот выцветший синий камиз, хваталась то за платок, то за шальвары, распластанные в зелени.

«Что ты наделал?! - возопили боги, взывая к Матхураве, а, может, то вопила его совесть. Спасаясь от нее, разум тотчас обратился хитрой гадюкой и отравил сознание ядом самооправдания: «Это она осквернила меня! - твердил ювелир, с готовностью веря подсказанным мыслям: - Околдовала чарами, призвала Мару... Эта ачхут - ведьма! Из-за ее дьявольской красоты мое тело пропитала скверна. Что, если узнают люди о том, что я прельстился женщиной низшей касты?! Меня проклянет мать, отвергнет семья, и никто из уважаемых людей не сложит ладони в «Намасте» для приветствия...»

Девушка смогла одеться и, опираясь о ствол дерева, встала, чтобы уйти.

- Ты никому не расскажешь об этом! - преградил ей путь Матхурава.

- О позоре не говорят... - прошептала Сона. - Но если жених поймет, что я больше не невинна...

- Старейшины накажут тебя. И никогда не поверят, что благородный господин снизошел до связи с тобой, - надменно сказал Матхурава. - Так что постарайся, чтобы жених не узнал! Запомни, ты никогда меня не видела!

- Не видела, господин, - склонила голову девушка и затряслась в беззвучных рыданиях.

Матхурава кивнул и сел на коня, отбивающегося хвостом от назойливой мошкары. В затылок, не прикрытый тюрбаном, ударило жаром солнце. Ювелир поискал глазами потерянный головной убор и понял, что чувствует себя гадко, словно испитый им нектар превратился в гнилой болотный ил. Матхурава мог тронуться в путь, но что-то держало его здесь. Он молча наблюдал, как тонкая фигурка, пошатываясь и тщательно кутаясь в коричневый платок, идет обратно к источнику.

Сона подобрала кувшин, треснувший, но не разбившийся. Трясущимися руками набрала воды и, поставив на плечо, направилась по тропе к деревне.

Матхурава знал, что девушка не проболтается. И даже если пожалуется кому-то, к ней не прислушаются: кто такая она - неприкасаемая нищенка, и он - уважаемый вайшья. Но внезапно мысль о том, что другой мужчина будет обладать этим сладостным телом, что какой-то презренный оборванец, а не он, благородный Матхурава, будет испивать ее нежность и питаться теплом юных губ, свела грудь мужчины и сбила дыхание.

«Если будет при мне, точно не проболтается», - решил торговец драгоценностями, вновь начиная дышать. «Все средства хороши, лишь бы они вели к цели», - учит царей и политиков мудрый Каутилья1.