Стану твоим дыханием (СИ) - "SashaXrom" - Страница 65

— Ты так на меня смотришь, будто сожрать хочешь, — усмехается Андрей, а его скулы чуть розовеют.

Харона просто втащивает от этой способности Андрея смущаться и краснеть по любому поводу.

— Я бы мог, — улыбается Харон. — Но тогда что потом? А вот насчёт еды нужно подумать. С продуктами беда, так что остаётся доставка.

— Нормально, — кивает Андрей. — Шмотки мои там не высохли ещё случайно?

— Не-а, — хитро качает головой Харон. Ещё бы, как им высохнуть, если они с самого утра усиленно подверглись обработке парогенератором. — Но тебе не обязательно встречать курьера доставки, — смеётся.

— Да ну тебя, — незлобно отмахивается Андрей. — Вот что, мне так и ходить в полотенце? Может, какие-то твои вещи?..

— Зачем в полотенце? — игнорируя вторую часть вопроса о своих вещах, отвечает Харон. — Не нужно в полотенце, оно влажное, а в квартире прохладно. Так что, лучше его убрать и лезть под одеяло греться. Давай, двигай в спальню, а я что-нибудь закажу и приду.

После, когда уже поели — кстати, тоже в постели, потому что Харон был категорически против вылезания из тепла, да и Андрей особо не горел желанием таскаться раздетым по квартире, оба как-то не сговариваясь, потянулись друг к другу. Но в этом движении главенствовала не страсть, а что-то иное. Хотелось просто чувствовать друг друга. Хотелось так много сказать друг другу. И так долго молчать друг с другом.

Андрей переплетает свои пальцы с пальцами Харона и, усмехнувшись, говорит:

— Знаешь, я всё вспоминаю нашу первую встречу в книжном.

— Да, я тоже помню, — Харон улыбается. — Ты тогда читал книгу с каким-то упоротым названием.

— О, автор этой книги и сам не менее упорот, — Андрей тихо смеётся. — У него все книги из серии «охуеть — не встать». Знаешь, у него есть повесть, где у одной героини была болезнь. У неё были очень хрупкие кости — любое её неловкое движение приводило к серьёзным травмам — переломам, повреждениям внутренних органов. Хрустальная такая девушка.

Андрей замолкает на некоторое время, а затем продолжает:

— И главный герой, как только увидел её, тут же влюбился без памяти. Жить не мог, дышать не мог без неё.

Харон не перебивает, слушая очень внимательно и пытаясь понять, что же именно хочет донести до него Андрей.

— Так вот, он, значит, в неё влюбился. И как ты думаешь, осознание того, к чему это может привести, остановило его от того, чтобы заняться с ней сексом? — Андрей вопросительно смотрит на Харона в ожидании ответа.

— Не остановило? — хмыкает Харон.

— Нет, — Андрей качает головой. — Он трахал её, как в последний раз. Короче, тот раз и был первым и последним. До смерти залюбил, в общем.

— Ну, понятное дело. Значит, то такая любовь была, — сухо констатирует Харон.

— Она была, кстати, не против. Тоже его любила, так сильно, что сама хотела этого. А потом он её оставил там, где любил и прочь ушёл… страдать…

— Я б на его месте там же и сдох бы, — выдаёт неожиданно для самого себя Харон, не глядя в удивлённые глаза Андрея. — Как жить вообще с осознанием того, что ты собственными руками убил дорогого тебе человека? Не любил он её. Это не любовь. Это эгоизм чистой воды.

Андрей молчит, ещё крепче сжимая пальцы Харона в своих, а тот продолжает:

— Для художественного произведения, бесспорно, сюжет имбовый. Но не для жизни. У меня свои понятия. И свой моральный кодекс. Не для всех, да. Но если я люблю человека, то никогда не причиню ему вреда умышленно.

Харон говорит тихо, размеренно, но вместе с тем с такой уверенностью в своих словах, что Андрей чувствует, что сейчас происходит что-то очень важное.

— Когда любишь по-настоящему, то сможешь даже отпустить человека, если ему будет так лучше. Если твоё присутствие рядом с ним напрягает его, убивает его или угрожает ему. Даже зная, что ему будет больно от этого. Но боль со временем притупится, а он зато будет жить. Отпустить, потому что он выживет. А с тобой — умрет. Вот как у этого Липскерова твоего в этом сюжете с этой девушкой. Отпустить, даже если ты сам не можешь дышать без этого человека. Даже если абсолютно точно знаешь, что сдохнешь без него. Вот это вот — любить по-настоящему. Очень сильно. А вот так как в сюжете — это со стороны героя не более, чем потребительское отношение. Полная безответственность и эгоизм.

Только что сказанное, облачённое в слова, обретя форму, повисает в воздухе. Андрей смотрит на Харона, словно до этого и не знал его, а сам Харон пытается вспомнить, когда его жизненная философия успела так кардинально поменяться.

— Я и сам так относился к людям, — заканчивает свою речь он. — Да и сейчас. Мне похер, по сути. Я тоже эгоист. И с ответственностью беда. И всё остальное очень нелестно. И это правда, по отношению ко всем… с единственным исключением… — тут Харон, наконец, поднимает взгляд и в упор смотрит на Андрея.

Андрей нервно сглатывает и снова краснеет, понимая, что это он стал для Харона единственным исключением, что только с ним тот становится другим, не таким, какой он со всем остальным миром.

А Харон сжимает крепко, почти до боли пальцы Андрея и тянет его к себе, обнимает, прижимаясь горячим лбом к его лбу, и это молчаливое объятие говорит больше, чем все слова, которые можно было ещё сказать. Порой в молчании содержится так много смысла… если молчать правильно… если молчать с нужным человеком, чьё сердце бьётся в один такт с твоим.

День пролетает одним вздохом, вот уже и вечер осторожно подкрадывается на мягких кошачьих лапах… тихо, незаметно, почти не дыша, чтобы ненароком не вспугнуть такое хрупкое счастье, поселившееся случайно там, где для него и места было не предусмотрено.

— Мне пора, — с неохотой говорит Андрей, виновато улыбаясь, словно извиняясь за то, что уходит.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — так честно, просто — Харон не хочет прятать с ним своих настоящих эмоций — пусть знает.

— И я не хочу, — ответ тоже честный, что уж теперь скрывать — тайное стало явным — хватит прятать себя. — Надо.

— Ты вернёшься? — не вопрос, утверждение — вера ещё не крепка, но надежда распирает грудную клетку, скрашивая тянущее ощущение преждевременной тоски.

— Я вернусь, — Андрей чуть улыбается, стискивает руку Харона в своей ладони, тут же, словно боясь передумать, отстраняется от него и выходит за дверь квартиры, в которой его жизнь, его интересы, его желания прочно встали на новые рельсы — это новая книга, которую они теперь будут писать вместе.

========== Эпилог ==========

Бывают такие дни, когда кажется, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное. И ты веришь, ты ждёшь, потому что иначе и быть не может. И когда это необыкновенное происходит, ты удовлетворённо улыбаешься — головоломка, что так долго не складывалась, вдруг оказывается простой в своём решении. Просто нужен был другой подход, просто надо было не торопиться — искать, пробовать новые пути.

Этот день. Ты ждал его, и вот, он наступил. Ты не знал, а как это, когда твоё сердце замирает в ожидании. Теперь знаешь.

Андрей выходит из подъезда дома, где остался человек, ворвавшийся в его жизнь ураганом, перевернувший весь его мир, для того, чтобы отстроить новый, ещё совсем непонятный, неизученный, но от этого такой волнующий и зовущий окунуться в его создание.

Новый мир. Протяни руку — и ты дотронешься до него.

Андрей прислушивается к ощущениям внутри себя, чувствуя себя младенцем, который только что открыл глаза и посмотрел вокруг. Страшно — это незнакомый мир. Хватит ли тебе смелости, чтобы вернуться сюда?

Он закрывает глаза — и перед ним Харон. Смотрит вопросительно, ждёт ответа.

— Я вернусь, — Андрей поднимает голову вверх, чтобы бросить взгляд на окна уже знакомой квартиры и его замыкает на глубокой зелени зовущих его глаз. Да, высоко. Да, и цвет глаз, казалось бы, не может быть виден. Но Андрей видит этот цвет, а губы сами собой растягиваются в улыбке.

Так он и стоит, задрав голову, не обращая внимания на мелкий моросящий дождь, пока водитель подъехавшего такси не окликает его. И уже сев в машину, уже выехав со двора, Андрей всё ещё чувствует взгляд Харона, согревающий его, независимо от расстояния, разделяющего их.