Леонардо да Винчи - Айзексон Уолтер - Страница 24

Все картины Леонардо отличаются психологизмом, во всех он давал выход своему желанию изображать чувства, но сильнее всего это проявилось в “Святом Иерониме”. Все тело святого, перекрученное и стоящее в неудобном положении на коленях, выражает страсть. А еще эта картина представляет собой первый анатомический этюд Леонардо и свидетельствует о тесной связи между его анатомическими и художественными изысканиями (спустя годы он будет не раз возвращаться к этой работе и поправлять ее). Он очень серьезно отнесся к совету, который Альберти давал живописцам – выстраивать человеческое тело изнутри начиная со скелета, – и превратил этот принцип чуть ли не в навязчивую идею. Леонардо писал: “Чтобы быть хорошим расчленителем поз и жестов, которые могут быть приданы обнаженным фигурам, живописцу необходимо знать анатомию нервов, костей, мускулов и сухожилий”37.

В анатомии “Святого Иеронима” есть одна загадочная подробность, и, если разобрать ее, можно лучше понять суть творчества Леонардо. Он приступил к работе над картиной примерно в 1480 году, а между тем в нем в точности отразились те анатомические познания, которые он приобрел значительно позже, уже проводя вскрытия в 1510 году. Особенно примечательна шея. В ранних анатомических набросках и в эскизе Иуды к “Тайной вечере”, выполненном в 1495 году (илл. 18), он ошибочно изображал грудино-ключично-сосцевидную область, которая тянется от ключицы сбоку от шеи, как одну мышцу, тогда как в действительности это две разные мышцы. А вот в рисунках 1510 года из Королевской коллекции в Виндзорском замке, выполненных после анатомирования мертвецов, он все изобразил уже верно (илл. 19)38. Озадачивает вот что: на шее святого Иеронима он совершенно правильно показал две мышцы, хотя этой анатомической подробности он еще не знал в 1480 году, а узнал ее только через тридцать лет39.

Мартин Клейтон, хранитель фонда рисунков Виндзорского музея, выдвинул весьма убедительное объяснение. Он предположил, что картина писалась не сразу, а в два этапа: вначале – приблизительно в 1480 году, а затем – уже после анатомических опытов Леонардо в 1510 году. Гипотезу Клейтона подтверждает анализ картины в инфракрасных лучах, показавший, что две раздельные шейные мышцы отсутствовали в предварительном рисунке и были написаны позже и в иной технике, чем остальные элементы. “Значительная часть моделировки в «Святом Иерониме» была выполнена через двадцать лет после того, как Леонардо впервые обозначил очертания фигуры, – говорит Клейтон, – и эта моделировка вобрала в себя те анатомические открытия, которые он сделал, проводя вскрытия зимой 1510 года”40.

Это наблюдение не только проливает свет на некоторые анатомические аспекты “Святого Иеронима”. Его значение намного шире: мы начинаем догадываться, что Леонардо был ненадежным исполнителем заказов не потому, что отчего-то просто забрасывал работу над некоторыми картинами. Ему хотелось совершенствовать их, поэтому он оставлял их при себе и со временем вносил исправления.

Даже те его работы, что все-таки были завершены или почти завершены – например, “Джиневра Бенчи” или “Мона Лиза”, – так и не попали к заказчикам. Леонардо прилеплялся душой к любимым работам, возил их с собой, переезжая с места на место, и возвращался к ним снова, если его посещали новые идеи. Несомненно, именно так он поступил и со “Святым Иеронимом”, и, возможно, точно так же он собирался поступить с “Поклонением волхвов” – эту картину он передал на хранение брату Джиневры, а не продал и не подарил кому-нибудь. Ему не хотелось отпускать эту работу. Потому-то, когда он уже умирал, рядом с его постелью находились недописанные шедевры. Как бы это ни раздражало нас сегодня, в нежелании Леонардо объявлять картину готовой и расставаться с ней таилась мучительная и в то же время окрыляющая подспудная мысль: он понимал, что всегда может научиться еще чему-нибудь, овладеть новой техникой, или, как знать, его посетит внезапное озарение. И он был прав.

Душевные движения

Пускай даже незавершенные, “Поклонение волхвов” и “Святой Иероним” показывают, что Леонардо изобрел новый стиль, трактуя повествовательные сюжеты и даже портреты как психологические изображения. Такой подход к искусству отчасти объяснялся любовью Леонардо к карнавальным шествиям, театральным постановкам и прочим придворным увеселениям: он знал, как актеры разыгрывают различные чувства, и умел по губам и глазам зрителей угадывать их реакцию на увиденное. А еще, вероятно, здесь сказался темперамент итальянцев, которые тогда, как и сейчас, очень красноречиво жестикулировали. Леонардо очень любил запечатлевать жесты и мимику людей в своих записных книжках.

Он стремился изображать не только moti corporali – телесные движения, но и их взаимосвязь с atti e moti mentali, то есть с “порывами и движениями души”41. Что еще важнее, он мастерски объединял первые со вторыми. Это особенно заметно в его насыщенных действием и движением картинах с повествовательным сюжетом – например, в “Поклонении” и в “Тайной вечере”. Но тот же дар ощущается и в самых безмятежных портретах, особенно в “Моне Лизе”.

Мысль о том, что можно изобразить “умственные движения”, не была каким-то новым понятием. Плиний Старший восхвалял живописца IV века до н. э. Аристида Фиванского, говоря, что он “самым первым начал выражать в живописи нрав и передавать чувства человека…а также душевные смятения”42. Альберти в трактате “О живописи” подчеркивал важность этой идеи четкой и лаконичной фразой: “Движения души узнаются по движениям тела”43.

На Леонардо сильно повлияла книга Альберти, и он сам неоднократно повторял это наставление в собственных записных книжках. “Хороший живописец должен уметь писать две вещи: человека и представления его души, – писал он. – Первое легко, второе трудно, так как оно должно быть изображено жестами и движениями”44. Он развивал эту мысль и более подробно, делая заметки для задуманного собственного трактата о живописи: “Нужно проследить жесты в зависимости от тех состояний, которые случаются с человеком… Движения должны быть вестниками движений души того, кто их производит… Картины или написанные фигуры должны быть сделаны так, чтобы зрители их могли с легкостью распознавать состояние их души по их позе… Фигура не достойна похвалы, если она, насколько это только возможно, не выражает жестами страстей своей души”45.

Стремление Леонардо точно изображать внешние проявления внутренних человеческих порывов в итоге станет его главным стимулом не только в творчестве, но и в занятиях анатомией. Ему непременно хотелось узнать, какие нервы связаны с головным мозгом, а какие – со спинным, какие мышцы они приводят в движение, какие именно лицевые движения связаны с другими. Он даже попытается, рассекая человеческий мозг, угадать, где именно происходит встреча чувственного восприятия, эмоций и движения. К концу творческого пути попытки понять, как именно человеческий мозг и нервы преобразуют чувства в телесные движения, превратятся в какое-то наваждение. Зато он заставит “Мону Лизу” улыбнуться.

Отчаяние

Возможно, Леонардо так упорно стремился изображать человеческие чувства еще и потому, что сам боролся с внутренним смятением. Быть может, неспособность закончить работу над “Поклонением волхвов” и “Святым Иеронимом” была как-то связана с меланхолией или унынием, напавшими на него, а затем вызвала новые приступы отчаяния. Начиная примерно с 1480 года, записные книжки Леонардо явно свидетельствуют о его мрачном настроении, порой даже о мучительной тоске. На листе с рисунками, изображающими водяные и солнечные часы, он оставил горестное замечание, в котором сквозит грустная мысль о недоделанной работе: “У нас нет недостатка в приборах, измеряющих жалкие наши дни, которые лучше было бы не расточать попусту, не оставляя никакой памяти в умах людей”46. Он начинал писать одну и ту же фразу всякий раз, когда ему нужно было найти новый наконечник пера или просто ненадолго убить время: “Скажи мне, сделано ли что-нибудь… Скажи мне… Скажи мне”47. А однажды он излил на бумагу страдальческий вопль: “Я-то думал, что учусь жить, а оказывается, все это время учился умирать”48.