Горячий декабрь (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 6

Она покачала головой, явно не одобряя его незнание.

– Бедный Ян. Ты никогда не видел «Танец-искра»?

– «Танец-искра»? Фильм о танцах?

– Да, «Танец-искра» – это танцевальное кино.

– Нет, не видел? А что?

– Главная героиня – девушка, которая работает сварщицей днем, а по ночам танцует эротанцы. Когда я начала заниматься сваркой в колледже, один из друзей прозвал меня «Танцем-искрой». Но я не танцую, поэтому имя сократилось до Искры. С тех пор я Искра.

– Мне взять фильм напрокат? – Они разговаривали. Это был заметный прогресс. Это давало ему надежду.

– Если тебе нравится смотреть, как танцуют сексуальные девушки, то можешь. И на сварку.

– Мне больше нравится сварка, чем танцы. Я чувствую, что что-то упустил, – сказал он, садясь рядом с ней и наблюдая, как она проверяет, что именно нужно починить. – Но этот фильм вышел до того, как я родился, думаю.

– И до того, как я. Но моя мама показала мне все свои любимые фильмы, когда я была ребенком.

– У тебя есть мама?

– А ты думал, нет? – спросила она.

– Ничего личного, я просто решил, что тебя выковали в пламени Мордора.

Она тихо засмеялась. Да... это был смех. Десять очков Эшеру.

– Нет, у меня есть мама. Классная мама. У всех есть мама.

– У меня нет.

– Тебя выковали в пламени Мордора?

– У меня была мама, – объяснил он. – Но она умерла, когда я был маленьким.

Искра посмотрела на него, и он отвернулся.

– Прости. Я не знала. Я – негодяйка.

– Нет, ты не такая. Ты не могла знать. Ее сбил пьяный водитель.

– О, Боже, это ужасно. Я думала, твои родители в разводе. Я не знала, что твою маму убили.

– Они уже жили отдельно, когда произошел инцидент. Папа всегда переживал из-за этого. Они сбежали, когда она забеременела мной, и обе семьи стали враждовать. Ее семья ненавидела его. Его семья ненавидела ее.

– Ромео и Джульетта.

– Вроде тогоа. Если бы Ромео был католиком, а Джульетта еврейкой.

– Ты – еврей?

– Мама была.

– Тогда ты тоже. Иудаизм идет по материнской линии, не по отцовской. Мазл тов, Ян.

Она погладила его по голове. Он бы предпочел поцелуй, но был рад и этому. По крайней мере, она до него дотронулась.

– Ты еврейка? – спросил он.

– Я нет, – ответила она. – Просто знаю это от друга.

– Твоего парня?

– Нет, парня-друга. Чувствуешь разницу? Внезапная тяга к багелю[1]? Вдруг разозлился, что я шучу о том, что евреи любят багель?

– Я чувствую... Я не знаю, что я чувствую, – признался он, пытаясь осмыслить новую информацию. У него не было глубоких шрамов в душе, но все же он был рад знать, что у него есть некая духовная связь с матерью. – Папа никогда мне этого не говорил. Он никогда не рассказывал мне ничего о маме или об этой стороне нашей семьи. Он редко о ней говорит. Не разговаривает с ее семьей. Я даже никогда не встречался с бабушкой и дедушкой. Правда в том, что, думаю, он все еще любил ее и расстался с ней только из-за давления семьи. Ему было двадцать, а ей восемнадцать, когда они сбежали.

– Как ее звали?

Он поднял бровь.

– Ты хочешь знать, как звали мою маму?

– Да, хочу узнать, как ее звали. А почему нет?

Он почувствовал грусть. Он даже не помнил маму. К чему грустить спустя тридцать пять лет после ее смерти?

Ян поднял руку и дотронулся до железных листьев на каминной решетке.

– Рива, – сказал он. – Но когда она уехала в колледж, то стала Айви[2]. Папа сказал, смена имени была ее подростковым протестом. Как и желание выйти за него.

– Подросток – бунтарка. Я думаю, мне нравится твоя мама, – сказала она.

Он почувствовал, как глаза Искры проникают в него, ищут его лицо, изучают. Что она видит?

– Я смогу все исправить, – пообещала она. – Мы сможем. Будет много работы, но мы справимся.

– Ты про каминную решетку?

– Да, каминную решетку. А о чем ты думал?

– Ни о чем, – быстро ответил он. – Я могу тебе заплатить.

Она встала и посмотрела на него.

– Мне не нужны твои деньги, – сказала она. – Я не для тебя стараюсь. Я починю ее, потому что она красивая, и такое произведение искусства заслуживает быть спасенным тем, кто знает, что делает.

– Прости, – извинился он, вставая. – Я не хотел тебя оскорбить. Ты сказала, что работы много. Я просто не хочу пользоваться твоей...

– Чем?

– Дружбой?

– Мы не друзья.

– Тогда кто мы? – поинтересовался он.

– Я не знаю, – ответила она. – Но мы не друзья.

Она потерла прожилку на железном стебле плюща. Кусочек ржавчины остался на ее пальце, и она покачала головой так, будто это разбивало ей сердце.

– Если мы не друзья, тогда я должен тебе заплатить, – заметил он. – Я не из тех, кто использует людей. Мне пришлось заплатить больше тысячи долларов профессионалу, чтобы все убрать, помыть, отшлифовать, починить и переустановить. Либо мы друзья, и ты помогаешь мне по дружбе, либо ты профессиональный сварщик, который выполняет работу. Поэтому либо позволь мне заплатить тебе за работу, либо прими, что мы друзья.

– Можешь заплатить, – сказала она.

– Хорошо, – все, что угодно, но только не хорошо. Он не возражал заплатить ей. Но он хотел, чтобы она согласилась, что они друзья или нечто большее, чем босс-подчиненный. Она ушла сегодня с работы, а теперь снова работает на него.

– Сексом, – добавила она.

– Прости, что?

– Ты слышал. – Она вытерла руки о брюки. – Можешь заплатить за работу сексом.

Ян заморгал.

– Ты не шутишь.

– А зачем мне шутить? Мы с тобой уже спали. Ты знаешь, что мне нравится. Тебе это тоже нравится. И у тебя это очень хорошо получается. Не так легко найти того, кто хорош в постели. Это ценно для меня. У меня есть деньги. Мне не с кем заняться сексом. Это договор мены, и не притворяйся, что тебе не хочется этого. Мог бы попросить Кроуфорда сделать эту работу. Я не единственный знакомый тебе сварщик. Я просто тот сварщик, который тебя привлекает.

– Это больше, чем влечение, – сказал он.

– Тогда что это?

– Я не знаю. Но это нечто большее.

– Неважно, – произнесла она, пожимая плечами. – Сам решай.

– Ты странная, – заметил он.

– Ты начал это, поэтому кто из страннее – девушка со сварочным аппаратом или парень, который хочет трахнуть девушку со сварочным аппаратом?

– Девушка. Я остановлюсь на этом ответе.

– Да, возможно, ты прав.

– Я даже тебе не нравлюсь, – сказал он, потирая виски в надежде сберечь мозг от взрыва. – Ты совершенно ясно дала мне понять, что я тебе не нравлюсь.

– Вовсе необязательно, чтобы тебе нравился тот, с кем может быть хороший секс. Достаточно уважения. Ты хороший босс, ты хорошо руководишь компанией, хорошо обращаешься с сотрудниками и не ищешь легких путей в работе. Меня это привлекает. Я не хочу держаться за руки или гулять по волшебной стране, но я откроюсь тебе, если ты достаточно мужественен, чтобы принять мое предложение. Потому что мы оба знаем, ты хочешь этого, единственное, что может тебя остановить – это страх.

– Мне не страшно.

– Страшно. У нас была чудесная ночь, и ты бросил меня, потому что испугался проблем со старым добрым Папочкой-сенатором.

– Я не поэтому тебя бросил.

– Тогда почему?

– Это важно? – поинтересовался он.

– А мне-то какое дело? Что будем решать? Я могу справиться дня за два. Два дня работы за две ночи? Что скажешь?

Ян не был готов отвечать, потому что не был готов к этому вопросу. В свои тридцать шесть он получал много предложений от женщин. Но никогда еще женщина не предлагала услуги по сварке за секс. Льстило ли это ему? Немного. Был ли он оскорблен? Да. Вроде того. Сильно.

– Нет, – ответил он. – Вот, что я скажу. Нет.

– Можно узнать, почему?

– Можно, – сказал он.

Она уставилась на него. Он ждал. Она не была единственной женщиной, которая могла играть в интеллектуальные игры.