страстью. Теперь он уже не строил из себя невинного ангела. Скорее, даже наоборот, всеми силами пытался убедить меня, что он та ещё оторва и заставит меня попотеть.

Когда я уже предвкушал сладкий вечер, дверь в дом внезапно открылась с протяжным

скрипом. Кульбит соскакивающего с меня Сэто следовало внести в список испытаний на

олимпиаде и назвать «прыжок с брата в одежду». Едва успев застегнуть собственные

брюки, я вскинул голову на отъехавшую в сторону сёдзи. Мать застыла в

образовавшемся проёме, переводя ошарашенный взгляд с меня на полуголого брата, который только и успел накинуть рубашку. Да и я сам вид имел не менее

красноречивый: встрёпанный, с криво застёгнутыми пуговицами, с застрявшими очками

где-то в волосах.

— Андреа, мы опаздываем. Ты нашла билеты? В чём дело? — В тот момент голос отца

прозвучал для меня музыкой из фильмов ужасов, отчего я возжелал мгновенно

провалиться сквозь землю, оказаться где-нибудь в Амазонке, посреди крокодилов, в

другом мире посреди аборигенов, но лишь бы не в этой проклятой комнате. Физиономия

Рафаэля нарисовалась над плечом супруги, а глаза его налились кровью. — Отойди, Андреа.

Впрочем, сказать ей что-то или сделать он не дал — отодвинул её в сторону, как

куклу, и шагнул в тесную комнату. Здесь становилось жарко. Сэто, дрожа, пытался

одеться, а я же просто стоял, глядя на отца и соображая, что буду говорить сейчас.

Он никогда не страдал особой толерантностью, терпимостью или тем более пониманием.

Скорее, строго наоборот. И вот теперь он стоял рядом со мной, не сводя с меня

взгляда. «Гоголь. Немая сцена», — почему-то ухмыльнулся про себя я. Так радовало, что теперь я стоял с ним наравне и не было нужды задирать голову, чтобы видеть лицо

ненавистного мужчины, не надо было дрожать внизу, в пыли, боясь быть раздавленным.

И я тут же выпрямился.

— Что это значит? — почти по слогам произнёс мужчина, и тут я не выдержал и дал

своему яду выплеснуться.

— А ты как думаешь, пап? Или ты, может, забыл, куда надо вставлять собственный

пенис? Старость не радость?

Крепкие пальцы впились в мою рубашку на груди, притягивая почти вплотную к Рафаэлю.

Я чувствовал запах перегара и сигар, который свивался в столь тошнотворную смесь,

что оставалось только удивляться, как мать может желать лечь рядом с этим мужчиной

в одну постель. Я бы прежде всего повернулся к нему спиной. Снова ухмыльнувшись, я

водрузил очки на их законное место:

— Быть может, ты не знаешь, как происходит волшебный процесс, полный страсти и

любви?

— Арти! — Сэто и мать окликнули меня в один голос, точно это могло помочь мне

сбавить обороты.

— Послушай меня сюда, — прошипел Рафаэль, и голос его напомнил мне не тысячу

разъярённых змей, а скорее старую пархатую собачонку. — В моём доме я не потерплю

этой дряни.

— Видимо, ты уже два раза потерпел. И, судя по тому, что мы есть, не дотерпел до

нужного момента. Знаешь великолепную поговорку? Главное — вовремя вытащить.

Мне хотелось злить его, я ощущал, как внутри меня разгорается то пламя, что уже

почти покрылось пылью забвения. Удивительная штука — память: всё самое дорогое

изнашивается, ветшает, дряхлеет, а то, что вызывало страх, ужас, злость и горе, оставляет свои неизменные следы. Острые пики этих сталагмитов оттачиваются со

временем, приходя к нам во снах, в зыбкой дрёме. И всё растут и растут, пока не

заполняют собой подкорки сознания.

— Славно же ты это «не терпишь», папаша, — продолжал я, — уж сколько под твоим

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

носом разврата происходило, а ты всё ушами хлопаешь, как старый спаниель.

— Ты просто грязь, — вдруг спокойно произнёс мужчина, отпуская мою рубашку. — Такая

же дрянь, как и твой дед. Тогда я буду спокоен. Тебе одна дорога — в

высокопоставленные бляди.

— Что ж, хотя бы в высокопоставленные. — Я попробовал отшутиться, но отчего-то

упоминание деда больно кольнуло. Мы с ним никогда не виделись, и лишь изредка мать

рассказывала нам о нём, но это было столь давно, в глубоком детстве, что я не мог

вспомнить о нём ровным счётом ничего. Кроме того, что я был его копией. Но, несмотря на всё это, огонь в груди стал ярче. — И не дай бог тебе перейти эту

дорогу, ублюдок.

Обойдя отца и молчаливых Сэто с матерью, я поднялся в собственную комнату. Нервы

мои были на пределе, готовые вот-вот лопнуть со звоном и оставить меня без сил в

темноте и холоде. Но я знал место, где смогу найти покой хотя бы ненадолго. Вещи

полетели в рюкзак быстрее моих мыслей, меня трясло в самых внутренностях и готово

было вывернуть наизнанку. Помимо прочего, я чувствовал себя сейчас как никогда

одинокой, брошенной вшивой псиной на обочине склизкой дороги. Вот душа и мысли

рвутся на части, а мне и высказаться некому. Ни одного по-настоящему близкого

человека рядом. Именно поэтому приходилось выбирать более изощрённые пути. Внизу

отец орал на Сэто так, что стены и стёкла дрожали. И мне бы оставалось кинуться на

защиту младшего, ведь я мог не допустить этого всего, оттолкнув тогда мальчишку в

ванной. Но такого глубокого безразличия мне ещё не приходилось испытывать. «Как же

ты, должно быть, отчаялся, раз не можешь запугать меня криком и сыпешь

оскорблениями», — вяло подумал я, быстро спускаясь по лестнице и выходя в прихожую.

Вдев ноги в кеды и накинув на плечи плащ, я вышел из дома. Плевать, что идти пешком

больше часа, а никакой транспорт в это время было не найти. Нанимать такси хотелось

ещё меньше, а потому я просто шёл вдоль дороги, то и дело петляя между домами.

Телефон разрывался от звонков матери, и я, всё же не выдержав… нет, не ответил ей

на звонок. Вытащив сим-карту, я просто-напросто выбросил её.

На Токио уже опустилась глубокая ночь. Я продрог до костей, но гордость не

позволяла поджать хвост и вернуться обратно, вымаливая прощение. Людей на улицах

всё равно было достаточно, но комфортно я себя не чувствовал. Странное дело: я

никогда не ощущал себя в безопасности, за исключением тех моментов, когда подгребал

к себе под бок Сэто и забывался сном. Во всё остальное время я с маниакальным

трепетом ожидал ножа в спину, ждал удара, подвоха, и тревога снедала изнутри вместе

со странным ощущением того, что всё неправильно. Что всё идёт совершенно не так, как надо. Мысли эти могли загнать меня в могилу. По крайней мере, именно так я себя

и чувствовал, когда наконец добрался до нужного места. Как и полагается заведению с

любопытной репутацией, оно находилось в переулках, и было проблематично наткнуться

на него просто так, бродя по городу. Мне бы никогда не пришло в голову забрести в

такие дебри — особенно посреди ночи. Но я знал, куда шёл, знал, чего хотел. Я

оказался возле пожарной лестницы, но путь мой, к счастью, вёл не наверх. Хорош же

был бы владелец бара, если бы заставлял своих клиентов проходить через такие муки!

Тяжёлая железная дверь отворилась со скрипом, и я оказался в тёмном коротком

коридорчике. Внутренняя дверь была приоткрыта, из-за которой лился неровный тусклый

свет, сопровождаясь бодрой музыкой и голосами.

Это был один из тех баров, куда попадают «по знакомству», но не те элитные питейные

заведения, где расфуфыренные девки и их кавалеры чинно потягивают коктейли из