Древо возможностей (сборник) - Вербер Бернар - Страница 4

Муниципальные службы по уборке мусора, разумеется, попытались переместить камень с помощью лебедок и подъемных кранов, чтобы сбросить его в Сену, в надежде, что оттуда он уплывет в океан. И плевать на риск загрязнения. «Раз-два взяли!» – воскликнул мэр. Однако никакому двигателю оказалось не под силу поднять этот экскремент диаметром семьдесят метров. Тогда была предпринята попытка его взорвать. Но камень был такой твердый, что расколоть его не удалось, более того, на нем не осталось ни царапины.

Приходилось терпеть эту несокрушимую зловонную массу.

Молодой инженер Франсуа Шавиньоль выдвинул идею: «Раз мы не можем ни сдвинуть камень с места, ни разбить, покроем его бетоном, чтобы запах не распространялся». Сказано – сделано. И как им раньше в голову не пришло? Мэр распорядился провести операцию, названную позже «Саркофаг». Из всех концов страны доставили самые высокоскоростные бетономешалки, самый прочный цемент, и метеорит был покрыт десятисантиметровым слоем. Но вонять он продолжал. Наложили дополнительный слой в двадцать сантиметров. Все равно воняло. Еще слой и еще. Цемент на цемент. За цементом последовал бетон.

После месяца усилий поверхность метеорита была покрыта слоем бетона толщиной в метр. Теперь он походил на куб с закругленными углами. Ужасный запах никуда не делся.

– Бетон слишком пористый, – решил мэр. – Надо найти более герметичный материал.

Шавиньоль предложил гипс, обладающий, по его мнению, лучшей поглощающей способностью. Он впитает дурные запахи, как губка.

Вновь неудача. Гипс покрыли стекловолокном: «Чередуя слои стекловолокна и гипса, мы добьемся двойной изоляции, как при строительстве домов».

Куб стал почти овальным, но вонял по-прежнему.

– Нам нужен материал, не пропускающий ни единой молекулы газа! – пророкотал мэр.

Лбы наморщились. Какой материал смог бы обуздать такое зловоние?

– Стекло! – осенило Шавиньоля.

И как они не подумали об этом раньше? Стекло! Это плотное, тяжелое, непроницаемое вещество станет самой надежной защитой.

Рабочие долго плавили кремнезем и полученной горячей оранжевой массой покрыли весь семидесятиметровый метеорит (бетон, гипс и стекловолокно его, разумеется, увеличили).

Когда стекло остыло, метеорит стал похож на огромный шар, идеально круглый, светлый и гладкий. Несмотря на свои размеры, он был не лишен известной красоты. А запах наконец исчез. Стекло одолело зловоние.

Весь Париж ликовал. Люди подбрасывали в воздух свои противогазы и угольные респираторы. Жители вернулись из предместий, и повсюду в городе устроили танцы. Вокруг блестящей сферы кружился хоровод.

Мощные прожектора освещали шар, и парижане уже говорили о памятнике в Люксембургском саду как о восьмом чуде света, рядом с которым Статуя Свободы покажется просто маленькой статуэткой, так ничтожен ее размер по сравнению с метеоритом.

Мэр произнес речь, в которой не без юмора отметил, что «вполне естественно, что этот огромный мяч выбрал своим местопребыванием город, имеющий лучшую в стране футбольную команду». Последовал гром аплодисментов. За общим взрывом смеха все мучения были забыты. Франсуа Шавиньолю вручили Медаль Города, и фотографы щелкали вспышками, чтобы увековечить молодого ученого рядом с гигантским шаром.

Именно этот момент выбрал в другом космическом измерении инопланетный ювелир Глапнавуэт, чтобы убрать за собой.

– Какая прелесть! – воскликнула клиентка с Альфы Центавра. – Я никогда не видела такой прекрасной выращенной жемчужины. Как вам это удалось?

Глапнавуэт тонко улыбнулся.

– Это мой секрет.

– Вы больше не используете устриц?

– Нет. Я изобрел другую технику, которая дает большую твердость и блеск. Устрицы, конечно, покрывают свои испражнения перламутром, но шлифовка далеко не идеальна, тогда как с моим новым приемом – совсем другое дело, посмотрите, какая дивная работа.

Клиентка вставила лупу в ближайший из своих восьми глобулярных глаз и действительно увидела вещицу во всей красе. Под синей лампой жемчужина мерцала тысячей огней. Никогда ей не приходилось видеть ничего столь божественного.

– Но вы используете живой организм или машину? – спросила она, крайне заинтересованная.

Ювелир напустил на себя таинственный вид, отчего залиловели его мохнатые уши. Он хотел сохранить тайну своего изобретения. Клиентка, однако, настаивала, и он прошептал:

– Я использую животных. Крошечных животных, которые делают жемчуг лучше, чем устрицы. Вот, я кладу ее в бархатную коробочку, или хотите сразу надеть?

– В бархатную коробочку, пожалуйста.

Клиентку с Альфы Центавра немного испугала цена, которую запросил ювелир, но ей очень хотелось иметь эту драгоценность. Разумеется, эта идеальная жемчужина произведет фурор на вечеринках у нее на Альфе. Она уже прикидывала, как пристроит украшение между своих восьми грудей на ближайшем балу.

На следующий же день, вооружившись пинцетом, ювелир поспешил запустить кусок нечистот в центр Люксембургского сада. Побольше и подуховитее. Точно в то же место, что и предыдущий. И, для пущей продуктивности, он сбросил еще по одному на Красную площадь в Москве, в Центральный парк в Нью-Йорке, на площадь Тянаньмэнь в Пекине и на Пикадилли Серкус в Лондоне. Состояние было ему обеспечено. Если все пойдет по плану, он вырастит от пятидесяти до ста жемчужин на этой маленькой голубой планете солнечной системы. Затрат практически никаких. Достаточно просто купить вонючий шарик в магазине шуток и розыгрышей, и дело в шляпе. Разумеется, потом надо было тщательно вымыть руки, чтобы устранить дурной запах, но игра стоила свеч.

Клиентка с Альфы Центавра похвасталась всем своим подругам выращенной жемчужиной, купленной у ювелира Глапнавуэта. Все немедленно захотели такую же.

Та, что живет в моих снах

Идеальная женщина?

Она египетская богиня, и зовут ее Нут.

В пять часов утра, когда солнце розовеет, она купается в молоке ослицы и потягивает свой любимый аперитив, приготовленный из жемчужины, растворенной в уксусе из старого коринфского вина. Для любой другой этот напиток был бы смертелен. Расторопные служанки массируют ее, а оркестр тем временем играет ее личный гимн.

Это единственный гимн в мире, который исполняют не голоса людей, но хор из восьми тысяч трехсот соловьев.

Затем Нут завтракает листьями эвкалипта, приправленными миндальным молоком. После завтрака она красится.

Нут сама толчет сурьму в ступке из слоновой кости и наносит полученный серебристый порошок на свои прозрачные веки с загнутыми ресницами. Цвет своих губ она подчеркивает помадой на основе пигментов мака. Потом она красит ногти на руках и на ногах темным лаком, сделанным из чернил каракатицы.

Она всегда одета в тунику из золотых нитей и носит два драгоценных камня, рубин цвета крови в волосах и сапфир в пупке.

На мочки ушей и на шею она наносит по три капли белого мускуса с примесью бергамота. Эти духи составила для нее старая рабыня-критянка, которую она привезла с собой из путешествия к Северным варварам.

Нут никогда не бьет своих рабынь, разве только тех, что красивее ее. А это большая редкость.

Слуги ждут ее приказов.

Когда она говорит, ее сережки искрятся, как капли росы; когда она ступает, браслеты на ее ногах позвякивают.

Ей приводят ее кота. Это, собственно, не кот, а гепард, его зовут Самуил, и он живет только ради нее.

Нут не работает, чтобы не испортить руки. Нут убеждена, что от работы появляются морщины и укорачивается жизнь. Нут не ест, она вкушает. Нут не дышит, она трепещет.

Нут – не просто женщина. Нут – звезда, такая же, как Солнце или Звезда Пастуха.

При своем царственном происхождении (ее считают дочерью ветра) Нут не чурается простого народа, в частности играет на утконосьих бегах по воскресеньям в долине Нила.

Можно увидеть, как Нут устремляется прочь из своих садов. Цветы на ее пути благоухают самыми тонкими своими ароматами в надежде привлечь ее внимание. Тщетно.