Игрушка для чудовища (СИ) - Немиро Людмила Ивановна - Страница 94

Но ее ждала еще не менее отвратительная правда.

Я молча ушла в комнату и вернулась уже с отчетом отчима.

— Вот взгляни, — положила лист на стол перед матерью и скрестила руки на груди. — Это то, что позволит тебе понять, что Кавьяр во многом нам помог…

Внезапная волна леденящего холода окатила с ног до головы. Мне не хотелось признавать, что одно лишь воспоминание о Клио вызывает дрожь в коленях. Но на сердце его образ оставлял огненный отпечаток. Казалось бы, ненависть к греку стала моим вторым “Я”, но все стерлось. Нестерпимое желание увидеть его вновь и страх от одной только мысли об этой встрече с катастрофической безысходностью сменили полюса. Все перемешалось и поменялось местами. Вот уж поистине Льюис Кэррол пришел бы в восторг от хаоса, царившего в моем воображении. Жаль, но это не было сказкой. Реальное моральное изнеможение и физическое бессилие вынуждали замыкаться в себе, что совершенно очевидно беспокоило Ханну…

Моя дорогая Ханна…

Как же страшно мне было смотреть в ее бездонные глаза, когда она распахнула дверь в день моего возвращения, конечно, и не подозревая, что это могу быть я. Мама выглядела женщиной, прошедшей семь кругов ада — великой мученицей, не иначе. Осунувшаяся, бледная, с пустым взглядом. Это была самая душераздирающая сцена моей жизни. Уверена, что больше никогда ничего подобного не смогу испытать.

Слова в тот момент застряли в горле и не желали вырываться наружу. В то время как Ханна прижимала меня к себе, я мысленно орала о своей любви к ней, но в реальности молчала и даже не плакала. «Свет в моей жизни», «огонь, согревающий, но не обжигающий», «надежда моя», «мама» — то, что я должна была сказать, но мне словно язык отрезали. А Ханна все рыдала, прижимая меня к себе и называя своей девочкой. К тому же мне уже не хотелось говорить, совсем не хотелось…

На протяжении двух месяцев жизнь в Чикаго была тяжелой. Адаптация и все такое. Казалось, что отсутствовала я несколько лет. Настолько привыкла бояться и ждать неприятностей, что каждое утро, просыпаясь, изумлялась: почему до сих пор жива? И так происходило изо дня в день, до этого вечера.

Теперь Ханна узнает, чем занимается ее муж, и мне больно от того, что именно я принесла ей эту правду…

Она вошла в комнату тогда, когда мне почти удалось уснуть. Вздрогнув, приоткрыла глаза и уставилась на мать. Ханна нерешительно присела на краешек кровати.

— Как давно это происходит? — выдавила она.

Я приподнялась и, подавив зевок, ответила:

— Думаю, достаточно давно. Знаешь, мне многое стало известно во время пребывания в особняке Кавьяра…

— Постой, — внезапно очнулась Ханна и посмотрела на меня слишком проницательно. — И сколько времени ты собираешься покрывать дела грека?

Кровь отхлынула от лица. Боже, я выглядела словно глупая школьница.

— Лена, отвечай, — до сих пор передергивает от этого имени, ставшего вдруг незнакомым. — Не смей лгать мне…

— Я не лгу… Просто всей правды не рассказала.

Потупилась, жутко переживая за будущую реакцию матери, когда она услышит то, что я собираюсь сказать.

— Клио… Кавьяр не должен пострадать.

Внимание, минута молчания, господа!

— С тобой все хорошо? — Ханна осознала плачевность ситуации.

— Да, я ведь здесь, и это чудесно.

Мама вскочила и схватилась за голову, едва не вырывая волосы.

— Ты защищаешь этого ублюдка?!

— Ханна, — рявкнула я. — Ты ничего не знаешь. Он… он…

На этом словарный запас закончился.

— Ты должна… Нет, ты просто обязана рассказать о греке! Молчать, значит, спустить ему злодеяния с рук!

Резко отшвырнув одеяло, я встала.

— Господи, мама, он убьет нас, — вытащила из верхнего ящика контракт, заключенный с Кавьяром. — Сама посмотри, что Клио придумал.

Ханна пробежалась глазами по строкам бумаги и, смяв ее, забросила в угол.

— Я не позволю тебе бояться его, — отчеканила мама.

К сожалению, к худшим чертам ее характера относилось чрезмерное упрямство. Однако, если направить его в правильное русло, можно много добиться.

— Постой, — схватила я Ханну за локоть, когда она уже намеревалась покинуть комнату.

— Раз ты так хочешь заниматься всем этим ужасом, давай обратимся на телевидение. — Ох, как же противно было об этом говорить.

Мама не должна догадаться, что на самом деле я и сама давно думала «сдать» все это гребаное семейство властям. Просто странно было начинать, а теперь Ханна подтолкнула меня к решительным действиям, и упускать шанс я не намеревалась.

Утро того злополучного февральского дня выдалось холодным, словно природа протестовала против нашего замысла. Сильный ветер поднимал снежные вихри, оставляя на тротуарах островки дюн, которые тут же вновь бурили, запуская в лицо самых отважных прохожих, высунувшихся из дома.

Я торопилась поскорее оказаться в такси и, промчавшись вниз по крыльцу, оглянулась на Ханну, которая следовала за мной.

Уже в машине мы молча переглянулись, каждая думая о своем.

Тяжелый комок застрял в горле и не давал нормально вдохнуть. Всю дорогу до студии, в которую нас пригласили, меня не покидало неприятное предчувствие. Я кожей ощущала слежку. Иначе и не могло быть — нужно же греку знать наверняка, что я не предам его. Сказать по правде, и не собиралась. Только для Ханны разыгрывался весь этот спектакль. На самом же деле, мои намерения напрямую касались Стива. Вот только признаваться в этом матери даже не думала. Хотя она и догадывалась, потому видела меня насквозь. И так было всегда.

Не знаю, хотела ли Ханна справедливости так же, как и я, но то, что именно она созвонилась с одной известной студией популярного в Штатах канала, говорило о многом. Директор канала N, имя которого было почти нарицательным для американского народа, с жадностью ухватился за возможность в пух и прах разнести темную фигуру человека, похитившего абсолютно ни в чем не повинную девушку. Кстати, именно Джесси Лихтер* натравил на нас с матерью прессу, представители которой принялись дежурить под дверью дома круглосуточно. И это было невыносимо. Как только артисты выносят весь этот кошмар? Как не поубивают назойливых журналюг?

В общем, приехав на студию, решительности у меня поубавилось. К тому же зрителей было чересчур много. По телевизору все казалось таким простым и понятным, а тут вдруг огромная площадка, толпа людей и я, вздрагивающая от волнения. Лихтер, немец по происхождению, заметив нас, даже не поднявшись, поманил рукой.

Козел невоспитанный.

Ханна потащила меня за рукав, будто боялась моего непредвиденного побега.

— Это она? — спросил пузатый немец и окинул меня с ног до головы надменным взглядом.

Как будто ты не знаешь, что это именно я! Идиот, сам же шавок своих прислал к нашему дому.

— Да, мистер Лихтер, — кивнула Ханна, видимо, тоже не очень симпатизируя этому придурку самовлюбленному, и даже инстинктивно отступила на шаг назад. — Мы готовы ответить на Ваши вопросы.

Джесси кивнул и махнул рукой в сторону небольшого диванчика, расположенного вне съемочной площадки.

— Подождите там.

И мы ждали до тех пор, пока этого неприятного рыжеватого «красавца» не припудрили и не причесали его жиденькие волосики. Лихтер отличался острым умом и язвительной манерой общения, поэтому, став популярным на всю страну, он начал «борзеть» еще больше, позволяя себе поливать грязью даже весьма влиятельных особ. Однако периодически Джесси ставили на место и пусть не надолго, но он успокаивался. В этот раз Лихтер, пригласив меня в студию, в первую очередь отметил мою отнюдь непривлекательную внешность, на что я мысленно послала его на хуй. К счастью, только мысленно. Далее меня завалили вопросами об условиях содержания. Избивали? Кормили? Насиловали? …И тому подобное.

Спустя сорок минут моего пребывания в этом месте, я всем сердцем пожалела о том, что пошла на это. От рожи Лихтера начало подташнивать, а он все сыпал каверзными и жестокими вопросами, подбираясь к самому главному…