Игрушка для чудовища (СИ) - Немиро Людмила Ивановна - Страница 38

Поэтому я подожду, Клио, когда ты начнешь рисковать. И ведь начнешь же рано или поздно, потому что иначе тебе не спастись от тех, кто сегодня напал на особняк. Вот тогда-то я и воспользуюсь моментом.

— Возможно, вы правы, господин, — улыбнулась уголком губ.

Что-то горячее разлилось в груди от осознания того, что меня ждут перемены. Предвкушение и предчувствие смешались, создав потрясающий микс, который чудесным образом придал мне сил.

Кавьяр ничего не заметил: ни того волнения, что отразилось на моем лице, ни радости, потому как отвернулся и подошел к столу. С невозмутимым видом грек переложил какие-то бумаги и, задержав взгляд на одной из них, улыбнулся.

— Вообще, Летти, я имел в виду твою маленькую смерть, когда спрашивал, почему ты так поступила? — пояснил Клио. — Хавьер справится со своей утратой. А вот ты совсем не подумала о последствиях той выходки, правда ведь?

Прямо физически ощутила, как Кавьяр меня уничтожает взглядом и, посмотрев на него, побледнела — кровь отхлынула от лица.

Вот сука, он догадался…

— Так, говоришь, об аллергии своей ты не знала? — прищурился, изображая участие и понимание, и медленно приблизился. — Прочти, пожалуйста.

Мои руки дрожали. Это даже Клио заметил, но ничего не сказал, лишь многозначительно фыркнул.

Вначале у меня не получалось сосредоточиться на тексте. Грек стоял слишком близко, нависая надо мной, как будто пытался придавить тяжелой энергией властности. Но все же скользнуть взглядом по нескольким строкам мне удалось, и лист сам по себе выпал из рук.

Выписка из истории болезни, видимо, присланная по факсу, сообщала о том, что в возрасте семнадцати лет у меня была зафиксирована остановка сердца, случившаяся в результате анафилактического шока… Далее перечислялись конкретные препараты, категорически мне запрещенные. Интересно, кто предоставил греку эту информацию? Хотя, что это я? Деньги правят миром.

— Что скажешь? — напомнил о себе Клио.

Впрочем, я и не забыла о его присутствии. Особенно учитывая то, что он стоял рядом и стирал меня в порошок. Не буквально, конечно, но лучше бы на месте пристрелил, чем вот так смотрел.

— И давно ты об этом узнал? — спросила бесцветным голосом.

— Даже если бы бумагу успели выслать немного раньше, все равно не остановил бы тебя. Почему-то я был уверен, что ты лжешь. И с самого начала понял — пойдешь до конца. Впечатляет. Только вот твой эгоизм для меня — нечто невообразимо неожиданное. Вроде бы ты бросалась Юми защищать, вроде бы и сострадательность в тебе зашкаливает. Тогда, что за хрень ты устроила с этим безнадежным самоубийством, а? Марио привязался к тебе. Жалел, заботился, а ты принялась, как последняя сука, себя с его помощью убивать… Чем больше тебя узнаю, тем тверже убеждаюсь в правильности своего выбора. Тебя наказывать надо, причем сурово, потому что такая дурь в твоей башке сидит, что только болью и выбьешь.

— Будто ты не любитель чужими руками жар загребать! — огрызнулась в ответ.

Жалкие попытки отгородиться от горькой правды. Я ведь именно так и думала о себе, как грек сказал, когда док инъекцию делал.

Это ужасно. Я не была такой раньше. Ни бессердечной, ни эгоистичной. Что изменилось? Что сломалось?

— Не говори больше ничего, — усталый тон Клио заставил меня подняться.

— Разве ты мне отец? Что за выражение: «Болью надо дурь выбивать?» Искал себе умную-красивую-покорную? Извини, это не по адресу…

— Заткнись. Я думал, ты сильнее… Похоже, ошибся. Суицид — это последнее, что ожидал от тебя. Так низко…

— Низко? — искренне удивилась, и волна истерики накатила так неожиданно, что остановить ее уже не успела. — Да просто я наложница… Ты лишил меня всего… Даже не посмотрел, было ли у меня что-то. Уничтожил мать ложью о моей гибели… Чего можно было ожидать от меня? Я бы попыталась умереть снова, если бы подвернулась возможность…

— Не дождешься…

— Ты мне о жалости говоришь? О сострадательности? Кому здесь можно посочувствовать? Все подонки и мрази! Для вас нормально то, что для других равносильно смерти. Я ненавижу вас всех! От всей души ненавижу!

Как оказалась на полу, не поняла, но рыдания так сотрясали тело, что не удивительно было обнаружить себя лежащей. Все, что накопилось, выходило глухими вскриками и рыданиями, а слез не было. Ни одной слезинки не проронила, и это крепко пугало. Нечто ненормальное произошло, и, возможно, на уровне психики что-то надломилось. Но то, что прежней я никогда не стану, было очевидным.

Пока меня морально выворачивало наизнанку, грек сидел на краю стола и, покуривая, наблюдал за мной. Он не насмехался, не сочувствовал, не злился — полное безразличие. Будто и не человек это, а робот бездушный.

В принципе, мне на него тоже было наплевать. Боль затопила все, и где-то в глубине подсознания тоненький голосок запищал, что нужно успокоиться и не унижаться перед греком. Он получал удовольствие от моего вида — я это чувствовала. Поэтому, постепенно затихая, понимала, что никогда не смогу оправдать поступки Кавьяра. Если до этого верила, что даже в таких, как он, все же есть немного человеческого, то теперь полностью опровергала подобные доводы.

— Что ж, — проговорил Клио громко и выпрямился. — Раз ты хочешь быть мразью, помогу. К тому же наказать тебя за попытку самоубийства я просто обязан.

Не шевелилась. Тихонько лежала на полу и ждала. Чего угодно, только не этого. Кавьяр поднял одной рукой, что-то треснуло, — лопнул шов моего свитера, — и заставил сесть.

В следующее мгновение сзади на шее щелкнул замок, и глаза мои расширились от ужаса.

Ошейник? Это же ошейник!

— Что ты…

Но договорить не удалось — грек дернул цепь, и меня отбросило назад. Больно ударилась затылком о ножку столика.

Сука… Какой урод…

— Отлично, — удовлетворенно вздохнув, Кавьяр зафиксировал цепь на стене так, что я оказалась «собакой на привязи».

— Марио осмотрит твое горло. — Лучше заткнись, тошнит от тебя! — Но результаты никак не повлияют на мое решение. Теперь ты будешь жить здесь под моим надзором.

— Ублюдок… Буду ждать с нетерпением, когда сюда нагрянут твои очередные дружки…

— Злись сколько угодно. Дела это не меняет. Ты — моя игрушка. Теперь даже наложницей язык не повернется назвать. — Улыбка во все тридцать два и злобный взгляд.

— Отлично, хотя бы лапы свои поганые перестанешь распускать.

Клио расхохотался и, приблизившись, присел на корточки.

— Даже не надейся. Твои обязанности остаются за тобой, — поднялся. — К тому же ты так и не научилась кофе варить.

«Не научилась кофе варить…»

Это то, что его заботит больше всего?

Кавьяр подошел к столу и, сняв телефонную трубку, проговорил приказным тоном:

— Принеси бульон, - и, положив ее на место, вновь повернулся ко мне. — За любую дерзость понесешь наказание. Если пес непослушен, его следует дрессировать. Так и с тобой.

— Боже, Клио, просто отъебись от меня.

Язык мой — враг мой.

Кавьяр стремительно быстро сократил разделяющее нас расстояние и, пнув меня, прижал ногой мою голову к полу.

— Неправильный ответ. Как нужно говорить с господином?

Ничего ответить я не могла, поскольку было жутко больно, к тому же унизительно.

В тот момент, когда грек требовал от меня подчинения, в кабинет вошли Марио и Жанна. Я успела их заметить, прежде чем Кавьяр нажал ногой на скулу так сильно, что пришлось зажмуриться. Но терпеть сил не было, поэтому я осторожно отодвинулась и вырвалась. Удивленный и озадаченный грек отошел назад и, видимо, собрался меня ударить. Но внезапный тихий вскрик заставил его обернуться. Жанна стояла, зажав рот рукой, и в ужасе смотрела на Кавьяра. Марио, на всякий случай, закрыл женщину собой.

— Клио, не надо, — произнес он твердо. — Ты не в себе… Это будет ошибкой…

— Ты защищаешь ее? — слова были адресованы Жанне. Кавьяр ткнул в мою сторону пальцем. — Она подставила Марио. Из-за нее погиб Маркус. Считаешь, эта мразь не заслуживает такого обращения.