Могильщик. Не люди (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич - Страница 6

- С храмовниками всё сложнее, - усмехнулся Велион, забирая у подошедшей служанки свою тарелку.

- Да, на самом деле, с ними тоже всё просто. Я нападаю не на самих жрецов, а на то, во что они верят. Что за дело жрецу до другого жреца, жившего сто лет назад? Он ему ни отец, ни брат – никто. Потому что отцом жреца обычно был каменщик или рыбак, или сапожник, или вообще кто угодно. Кроме верховных жрецов, конечно, у них папы – графы и рыцари, те могут обидеться по поводу затронутой чести семейства, но такие на мои выступления попадают не часто. Обычным же жрецам на семью плевать – они вырваны из этого круга, когда сын рыбака и внук рыбака становится рыбаком. На старую семью им плевать, потому что они уже не являются её частью. На новую – тоже, это не семья в обычном понимании, наследников жрец с другим жрецом не оставит, хотя некоторые по слухам пытаются, хе-хе. А вот богу он молится тому же самому, что и его предшественник сто лет назад или даже двести, и делает это в том же храме, в той же келье перед тем же идолом. Вот туда и надо давить. Но тоньше. Простой человек тонкость не поймёт, ему нужны грубые действия. Для жреца же нужно что-то другое, он, в конце концов, образованный человек. Например, то, что идол его не такой уж и старый, а есть постарше и поглавнее.

- Культ Единого возник недавно, уже после войны, - заметил Краг. – Мне об этом один жрец рассказывал, когда я ещё в городской страже был.

- Потому-то его последователи самые злые и нетерпимые, - с деланой печалью проговорил Кронле. От этой гримасы у него даже как будто прибавилось шрамов.

- И Низвергнутого ты сам придумал?

- О, нет, это не я. Видишь ли, я и сам когда-то был жрецом, но большую часть времени я проводил за кружкой с вином, а не за изучением всех молитв, легенд и преданий, потому-то имена его братьев я и позабыл. Но погубило меня не это, а то, что меня прихватили с прихожанкой во время… молитвы. Замужней прихожанкой, а я ещё и обет безбрачия давал. Представь себе, за этот смертный грех меня… - сказитель сделал паузу, чтобы глотнуть эля, - выгнали из храма. А за то, что я рассказал в присутствии служителей Единого о том, что их бог – внебрачный сын Красного, получившийся от противоестественной связи, меня хотят сжечь. Где жизненная справедливость? Я же не давал Единому никаких клятв. И не дам.

- Не слишком-то тонкая работа, - заметил Велион, занятый до этого исключительно тарелкой с тушёной репой.

- Это были пьяные жрецы, сам я был пьян, и большая часть людей в той таверне – тоже. Я, если честно, очень удивлён, что про меня вообще вспомнили и до сих пор хотят сжечь.

- Это же богохульство, - добавил Шрам. Ему было неуютно от этого разговора, проходящего к тому же в таком людном месте. Но, кажется, до них никому не было дела.

- Для жрецов Единого – да. А вот их «братья» из культа Отца и Матери – святые люди! – очень громко смеялись и просили рассказать что-нибудь ещё и обязательно про Единого. – Кронле залпом допил кружку. – Ох, наконец-то эль смыл кровь. Теперь можно приложиться к бочонку как следует, чтобы притупить боль.

- И всё равно это неправильно.

Кружка замерла на полпути ко рту провокатора. Он сощурился и поинтересовался:

- Ты, случаем, не в Единого веришь?

- Молился ему какое-то время. – «То время, пока ждал своего конца в ловушке под названием Горлив». – И иногда продолжаю обращаться к нему за советом.

Кронле пожал плечами и отпил, наконец, эля.

- Если хочешь, могу принести тебе свои извинения. Я не со зла. Но не скажу, что никого не хотел обидеть.

- Да ничего, - отмахнулся Шрам, – я не фанатик. К тому же, я знаю – всё, что ты говорил, неправда.

- А твоего бога, друг Велион, я не обидел?

- Нет, - сухо отозвался тот, разобравшись с репой и смакуя эль, - иначе ты бы уже был мёртв.

- От твоих рук? Не верю.

- Нет, не от моих. Мой бог убил бы тебя.

- И что же это за бог такой, карающий даже на нашей бренной земле? – Кронле вновь скептически сощурился.

- Случай, Удача, Невезение, Стечение обстоятельств, Трагическое несчастье, – у него много имён, - с усмешкой ответил Велион.

Шрам хмыкнул, а Кронле даже хохотнул.

- Что ж, такого сильного бога я обижать не намерен. Давайте выпьем за него.

Гул в обоих залах нарастал. Откуда-то появились бродячие музыканты, затянувшие разухабистую песню про короля Гризбунга. Кронле достал серебряную полушку, и на их столе махом очутился бочонок с элем и кувшин вина. Служанки и шлюхи становились всё привлекательней (поменяли их к вечеру, что ли?), и вскоре Шрам забыл обо всех каменщиках и их богах.

Глава третья. Мёртвая дорога

Дорога чёрной змеёй уходила к горизонту. Там уже виднелся конус Полой Горы, чью вершину последние семьдесят лет покрывал не рассеивающийся даже во время сезонных бурь туман. Возможно, из-за этого тумана никто и не совался в Бергатт. Или, сунувшись, не возвращался, чтобы рассказать, хорош ли там хабар.

Они шли уже третий день. Местность становилась всё менее обжитой. Довоенный тракт нёс на себе всё больше следов разрушений, и, в конце концов, могильщикам пришлось свернуть на новую земляную дорогу. Старый тракт, выложенный идеально подогнанными плитами размером с телегу, не разменивался по мелочам, насквозь пробивая дремучие леса и даже холмы. Дорога, проложенная после войны, струясь между рощицами и заброшенными руинами, частенько пасовала перед даже большими камнями, трусливо их огибая.

«Когда-нибудь, - сказал как-то Кронле, - и мы научимся строить хорошие дороги». Краг в ответ недоверчиво хмыкнул. Что-то не верилось. Всё измельчало со времён дедов. Строить тогда умели куда лучше, чем сейчас. И не только строить – высекать скульптуры, сажать рощи, рисовать картины, вообще всё умели лучше. В том числе воевать и убивать. Чернеющие в полумиле слева руины очень красноречиво говорили об этом.

- Сначала зайдём в Новый Бергатт, - говорил сказитель, морща покрытое шрамами лицо и глядя в карту, - это немного не по дороге, но крюк всего в полдня, да и свежие припасы нам пригодятся. Денёк-другой передохнём и-и-и в путь, к Полой Горе. Там набиваем сумки золотом, сколько сможем унести, и идём в Ариланту, пропивать, проедать и протрахивать. В общем, сорить деньгами направо и налево.

- Прекрасный план, - усмехнулся Шрам.

- К сожалению, трудновыполнимый, - добавил Велион, откуда-то из-под полей своей шляпы. Несмотря на тёплую погоду, шляпы он не снимал почти никогда и носил её, немного сдвинув на лоб, будто не хотел никому показывать лицо.

Возможно, на то есть причины, думал Краг. Наверное, дело не только в убитых ими кузнеце и подмастерьях – они, и те, кто мог за них отомстить, остались далеко позади. Но спрашивать о том, кого опасается черноволосый, не было никакого смысла – о своём прошлом Велион не рассказывал практически никогда, ограничиваясь только байками о пройденных могильниках. Но, судя по этим байкам, за плечами у хладнокровного могильщика больше, чем у большинства их собратьев. Шрам чувствовал себя тёртым калачом: он ходил по руинам уже третий год, но Велион иногда рассказывал о таких вещах, о которых не слышал ни сам Шрам, ни куда менее опытный Седой.

- Не брюзжи, - отмахнулся Кронле, - смотри в будущее с улыбкой на лице.

- Я всегда так и делаю.

- Ох, что было бы, если ты смотрел в будущее по-другому? Например, без улыбки, но со скорбью?

- Я кричал бы, что мы все умрём в муках на окраинах Шранкта.

- Да таких оптимистов как ты ещё свет не видывал!

Краг тем временем высматривал место для ночёвки. На какой-нибудь хутор, которые пока ещё встречались по дороге, трёх здоровых мужиков ночевать никто не пустит, даже денег предлагать не смысла – мало ли кем могут оказаться незнакомцы. Последний постоялый двор они видели вчера вечером (там и ночевали), и по уму скоро должен появиться ещё один, но скоро – слишком растяжимое понятие. В таких местах трактиров немного, и обычно хозяева располагают их ровно в дне пути друг от друга. Если считать день пути пешего странника, они скоро доберутся. А если конного, то им ещё идти и идти. Да и вообще не известно, есть ли в этих местах хоть одна подорожная гостиница – других странников могильщики встречали всё реже.