Каена (СИ) - Либрем Альма - Страница 89

Ему хотелось утопить в отражении всё собственное горе. Всё, о чём мог думать. Она воскресила его имя - зачем? Зачем Каене было вспоминать обо всём этом?

Рэн полагал, что будет намного легче. Возможно, он просто в очередной раз ошибся.

Он чувствовал - на собственной коже, - как его обжигали чужие палицы. Чувствовал удары проклятой пыточной, о которой, казалось, давно уже успел позабыть.

Каена думала, что сумеет его унизить, если прикажет отрубить острые кончики ушей, но они не успели убрать даже мечи, прежде чем магия исцелила и вернула всё, как было. Она полагала, что в нём больше любви будет от того, что она ударами этих орудий пыток оставит множество шрамов на спине, но разве в этом мире можно любить кого-то, тем более королеву, сильнее, чем он?

Роларэн усмехнулся - сам себе, сам своему отражению. Сегодня это всё закончится.

Он потянулся к кулону, висевшему на шее, и сжал его в руке. Он выпивал из него до остатка весь яд, который только мог отыскать. Он впитывал в себя то, что могло причинить боль кому угодно, кроме Каены.

Кровь текла по запястью будто бы тонкой алой ниткой. Роларэн сумел заставить себя разжать ладонь только тогда, когда в кулоне практически ничего не осталось, и тот упал на пол, громко отчего-то зазвенев. По мрамору будто бы даже пошли трещины - но эльф равнодушно проводил их взглядом и потянулся за украшением.

На сей раз он не повесил его себе на шею. Иллюзия едва-едва держалась - вот-вот свежая, очищенная от яда палица должна была появиться на свет. В душе Каены - слишком много боли, крови, жути... Логично - это не может навредить ей самой. Не может разрушить хозяйку сотворённого кошмара.

В зеркале иллюзией пылало огромное Златое Дерево. Роларэн смотрел на Каениэль, на дерево, родившееся задолго до него, но предназначавшееся для Каены. Удивительно - как можно было просуществовать целую вечность исключительно для кого-то одного... Для кого-то, кто не оправдает надежд?

Пальцы сами по себе потянулись к кулону, но Рэн одёрнул руку, не позволяя себе дотронуться до металлической поверхности, скользившей льдом по измученной, отравленной коже. Он не позволил себе этого сделать - просто смотрел, как медленно, лист за листом, опадало то, за что однажды боролись.

Дерево должно родиться вместе с эльфом. Должно взрасти, пока эльф становится на ноги, а не вырасти громадным, могучим, и только тогда обзавестись душой, тоже изрезанной дикими болями.

Он прижал ладони к зеркалу, чувствуя, как под пальцами оно превращалось в растрескавшийся лёд, как медленно расходились тонкие прожилки в разные стороны, оставляя только кровавые порезы в отражении.

Дерево догорало; дерево, лишённое души, покоившейся теперь у Роларэна в кармане. Мужчине казалось, что его взгляд практически наполнился равнодушием - до того спокойно он наблюдал за хлопьями пепла, рассыпающимися по всему Златому Лесу. Он ещё помнил, как сверкали магией деревья в прежние, прекрасные времена - а теперь видел, как подбиралась ко всему живому неумолимая смерть.

Эльфы веруют - после того, как их физическое тело умрёт, не будет перерождения. Разве что отделить душу от Златого Дерева, выдернуть её, поселить в палице - и тогда, возможно, он возродится. Ведь он будет ещё жив, заключённый в ядовитую поверхность.

Роларэн сжал зубы. Никто никогда не пробовал провести этот ритуал. Никто никогда не пользовался ростком дерева.

Может быть, он будет первым.

...Он узнал о приходе Каены ещё до того, как скрипнула дверь, как мерный стук её шагов донёсся до него. Достаточно было одного только запаха крови, смешанного с ядом. Её Величество коснулась двери, переступила порог, молча коснулась его плеча, словно о чём-то спрашивая - но без слов. Будто бы она просто пыталась до него достучаться, пыталась подобрать те фразы, что помогли бы причинить хотя бы немного меньше боли.

В ней никогда не было ни рачительности, ни бережливости - а теперь вот вдруг и чувственность появилась, и жуткое желание не причинить вред. Она скользила пальцами по его плечу, словно отчаянно пыталась напомнить о себе, и когда Рэн обернулся, он так и не смог отыскать достойной улыбки в глубине собственных воспоминаний.

- Они были поразительно похожи, - прошептала Каена, даже не заметив, как в зеркале пылала иллюзия её собственного дерева. - До такой степени... Даже удивительно, что ты сюда её привёл.

Рэн сжал зубы - не промолвить ни единого лишнего слова. Вечные не предают. Он пришёл сюда только с одной целью - и он её добьётся, что бы нынче не сказала Каена.

- Я хотел увернуться, - уверенно промолвил Роларэн. - И хотел сейчас стоять здесь. За всё на свете нужно платить соответствующую цену, Каена.

Она содрогнулась, словно эти слова относились исключительно к ней, а не ко всему миру, и закусила губу.

- Да, - прошептала она. - За всё на свете надо платить. Даже как-то смешно, как поразительно часто приходится вносить соответствующую цену. Тебе никогда не казалось? - она повернулась к нему. - Я так хотела простого счастья.

- Ты, может быть, не там его искала.

Каена зажмурилась. Она не могла об этом думать. Не могла вспоминать, как сжимала зубы Шэрра.

- Ты придёшь сегодня?

Роларэн кивнул. Он знал, где она будет его ждать - не на том отвратительном алтаре с начертанными ритуальными письменами, не в своей спальне с алым, будто бы цвет крови, балдахином. Для неё это больше, чем очередное уничтожение чужой силы - она не посмеет выпить его до дна, она не подумает даже о том, чтобы сделать глоток, прижав губы к мужскому запястью.

Он отдаст ей свою кровь в кубке, как делал это много раз, и она сделает глоток, потом второй. Потом едва-едва заметно улыбнётся - она всегда так делала, чувствуя, как единственная сила Вечного, что приживалась в её крови, прольётся по всему телу едва-едва ощутимой волной.

Она не посмеет отпить больше.

А потом, к утру, когда у него остановится сердце, она, от ненависти к порочности эльфов, сожжёт весь Златой Лес.

Роларэн прежде думал, что его устроит такой вариант.

Каена скользнула к двери, обернулась на прощание, и её яркие зелёные глаза взблеснули в полумраке. Он чувствовал запах боли Шэрры, запах крови - но примешалась ли едва уловимым оттенком её смерть?

Ему казалось, так будет проще всего. Получив своё, Каена не сможет жить ни с ним, ни без него - почему нет? Почему не использовать этот дикий последний шанс и не распрощаться на всю жизнь с остатками страха, боли, с остатками её ужаса и страданий? Она не позволит себе умереть прежде, чем дотла выгорят мёртвые Златые Деревья - старый лес жив только благодаря тому, что в нём доселе есть что-то живое.

Он думал, это станет идеальным вариантом.

Но Шэрра могла выжить. И у его девочки, у его дочки, мог появиться шанс вновь посмотреть на этот мир. Улыбнуться первому весеннему цветку, спеть вместе с отцом в унисон песню, от которой проснулся бы весь лес в округе, будь он хоть сто раз человеческий.

Его дочь сможет проснуться Вечной. Если только он не ошибся. Если только Шэрра не пустышка без Дерева, самонадеянная и глупая, с матерью, отказавшейся от традиций, а Вечная с душой в теле - не древесном, а настоящем. Если только с её сердцем в унисон бьётся её магия, её силы, её мысли.

Роларэн в последний раз посмотрел в зеркало. Он не искал в нём себя; искал дочь. В последний раз посмотрел на её улыбку, раскалывающуюся на кусочки, посмотрел на её Златое Дерево, осыпавшееся прахом, и покачал головой.

Зеркало раскалывалось на мелкие кусочки. Он видел, как медленно осыпается под ноги златая крошка, и его магия, серебряная почему-то, а не золотая, как полагается, собирала отражение из новых, мелких кусочков.

Ему казалось, он видел будущее. Видел, как танцевала в кругу нововзращённого Леса его дочь, улыбчивая, счастливая, потерявшая эту колкость во взгляде. Вечные никогда не предают; она была той единственной, ради которой он был готов и на это. И чего добился?