Слушай Луну - Морпурго Майкл - Страница 31

Все в зале засмеялись и зааплодировали. Выбора у меня не было. Обмирая от ужаса, но в то же время с бьющимся от радости сердцем, я поднялась и медленно двинулась к роялю. Морис похлопал по сиденью стульчика и отступил в сторону, приглашая меня садиться. Обеденный зал затих в ожидании. Все взгляды были устремлены на меня. Тут я заметила Брендана: он стоял в дверях, ободряюще мне улыбаясь. Но я по-прежнему не могла придумать ни что сыграть, ни даже как начать. На меня нашло какое-то оцепенение. И тут мне почудилось невесомое прикосновение чьей-то руки к моему плечу. Это была папина рука, я почувствовала! Он хотел, чтобы я сыграла, он говорил, что у меня получится. И теперь я сама это знала, я это знала!

Я заиграла, почти не сознавая, что делаю, и вдруг поняла, что в зале звучит папина любимая пьеса, моя любимая пьеса – «Анданте грациозо» Моцарта. Я увидела, как мои пальцы порхают над клавиатурой, и лишь тогда сообразила, что это я играю, я извлекаю из рояля эту мелодию. Музыка завладела мной, и я позабыла обо всем остальном, пока она не отзвучала и не послышались аплодисменты, долгие и оглушительные, и Морис помог мне подняться, напомнив, чтобы не забыла поклониться.

– Три поклона, Мерри, – сказал он. – Когда будешь кланяться, каждый раз произноси про себя: «Un éléphant, deux éléphants, trois éléphants»[9] – я всегда так делаю. Так ты не будешь никуда спешить. Так ты будешь кланяться низко. Так ты сможешь насладиться аплодисментами.

Я сделала все, как он велел, и он оказался прав: я действительно наслаждалась аплодисментами. Отовсюду неслись крики «браво!». Казалось, все непременно хотели похлопать меня по спине и пожать мне руку, когда я проходила мимо. Некоторые растрогались до слез, а Селия с Полом прыгали от радости; Селия размахивала в воздухе своим мишкой.

Несколько минут спустя возле нашего столика появился Брендан. Он помог мне подняться и повел к выходу из столовой.

– Нам нужно торопиться, – прошептал он на ходу. – Ну и сыграла же ты, скажу я тебе! – продолжал он. – Просто чудо что за музыка, просто чудо!

Не успели мы выйти из обеденного зала, как дорогу нам неожиданно преградил высокий мужчина во фраке и с моноклем. Он вперил в меня строгий взгляд с высоты своего роста и погрозил пальцем.

– Великолепное исполнение, ничего не скажешь, юная леди, – заявил он. – Но я не стал его слушать. Моцарт был немец, разве ты не знаешь? Поэтому нам не пристало играть его музыку. Теперь это вражеская музыка до тех пор, пока мы не победим в этой войне и она не будет окончена.

– Разве этот Моцарт ваш был не австриец? – уточнил Брендан.

– Австриец? Немец? Все они одним миром мазаны, – отрезал мужчина. – И те и другие наши враги, и не след это забывать. Весь океан вокруг нас кишит вражескими кораблями и подводными лодками, поэтому незачем нам играть их музыку. У нас полно прекрасной британской музыки! Взять хоть Элгара. Вот Элгара и играй.

– Вот ведь болван старый, – пробормотал Брендан себе под нос, ведя меня по палубе на корму. Он бросил взгляд на часы. – Времени как раз два с небольшим. Скоро уже покажется Старая Голова Кинсейла. Туман малость разошелся, так что, думаю, мы ее разглядим, главное – смотреть внимательно.

Мы остановились у ограждения, и Брендан приложил к глазам свой бинокль.

– Вроде капитан ведет нас чуть ближе к берегу, чем обычно, – заметил он. – И нам-то с тобой это только на руку, но Кинсейл я все равно не вижу. Эх, чтоб этот туман, висит клочьями, но он рассеется, Мерри, обязательно рассеется. Все равно до города еще несколько минут.

Он обернулся и, как и я, вскинул взгляд на темный дым, который шел из наших труб и мешался с белыми клубами тумана в вышине, и на чаек, которые сотнями вились над нашим кораблем.

– Хочешь посмотреть, Мерри? Ну, разве они не красавицы? Ирландские чайки, – засмеялся он. И тут его тон резко переменился, из веселого в одно мгновение став серьезным. – Странно, – протянул он. – Все шлюпки по правому борту расчехлены и готовы к спуску. Это еще зачем? Учения у них какие-то или что? Мне никто ничего не говорил. Пойдем-ка посмотрим.

Мы двинулись по палубе к правому борту, и Брендан указал мне на небо. Оно уже отчетливо голубело в прорехах тумана.

– Бакланы! – воскликнул он. – Смотри скорее! Они ныряют. Погляди. Видишь, как они рассекают воду? Видишь, Мерри? Красотища, правда? Видишь? Видишь?

Ну конечно же, я их видела, их там были десятки, похожих на черный дождь, падающий с голубого неба.

– Ясное дело, где макрель, там и они, – сказал Брендан. – Они любят макрель, и селедку тоже.

Это было потрясающее зрелище. В бинокль я видела их желтые головы. Они один за другим пикировали и скрывались в волнах – а в следующее же мгновение вновь показывались с рыбой в клюве.

И тут вдруг бинокль неожиданно выхватили у меня из рук. Брендан приник к нему и пытался рассмотреть что-то на поверхности воды, но его больше не интересовали нырки бакланов. Он заметил что-то еще.

– Господи! – выдохнул он. – Господи Иисусе!

– Что? – встрепенулась я. – Что там такое?

И тут я все увидела сама – приблизительно в пяти сотнях ярдов в воде белела пенистая полоса, стремительно приближавшаяся к нам, с каждой минутой становившаяся все ближе и ближе. Брендан что-то закричал впередсмотрящему на марсовой площадке в вышине над палубой. Я сначала не разобрала слов и не могла понять, почему он вдруг ни с того ни с сего так разволновался, почему он бешено жестикулирует и кричит во весь голос.

– Подлодка! Торпеда! Торпеда! Подлодка!

Глава шестнадцатая

Живи, дитя, ты должна жить!

Над палубой мгновенно разнесся крик впередсмотрящего. Другие пассажиры, неторопливо прогуливавшиеся вдоль правого борта, всполошились и с криками заметались по палубе. Мы с Бренданом тоже побежали; он потащил меня на противоположную сторону судна.

Столкновение сопровождалось грохотом, похожим на раскат грома. Удар был такой силы, что корабль у нас под ногами содрогнулся. Нас отнесло на другой конец палубы и с размаху швырнуло в ограждение борта. Не успели мы подняться на ноги, как корабль сотряс второй, на этот раз более приглушенный взрыв, но только где-то внизу, глубоко в его чреве. Палуба резко накренилась, и мы оба снова потеряли равновесие. Но Брендан крепко держал меня и помог мне встать.

– Это торпеда, Мерри! – крикнул он. – Нас подбили, и подбили серьезно. Кораблю конец. Он потонет.

Он крепко ухватил меня за локоть, и мы бросились через палубу обратно к правому борту, к ближайшей спасательной шлюпке. Людей на палубе все прибывало и прибывало, на лицах пассажиров и экипажа был написан одинаковый ужас. Повсюду вокруг царила паника. Все в смятении озирались вокруг в попытках кого-то найти, на ходу натягивая спасательные жилеты. Но никто никого не находил. Плачущие дети в испуге звали матерей, а матери отчаянно разыскивали своих детей, выкрикивая их имена. И в этой ужасающей, порожденной страхом неразберихе никто не находил друг друга.

Корабль стремительно охватил пожар, пламя ревело, клубы черного дыма застилали небо. В первые минуты я растерялась, но, когда все же собралась с мыслями, я точно знала, что делать и куда бежать.

– Мама! – закричала я и, рванувшись из рук Брендана, бросилась к трапу. – Я должна найти маму! Она там, в каюте!

Брендан схватил меня и прижал к себе, не давая вырваться.

– Я сбегаю за ней, Мерри.

– Честное слово? – заплакала я.

– Честное слово. Я приведу ее к тебе. А теперь, малышка, стой тут, у этой шлюпки, и жди меня. Никуда не уходи, слышишь? Я сбегаю за твоей мамой и вернусь, не волнуйся. Мы посадим вас обеих в шлюпку. Их у нас уйма, до суши тут рукой подать, так что все будет в полном порядке.

С этими словами он скрылся.

Я послушно ждала и ждала, а корабль тем временем быстро уходил под воду. Повсюду вокруг меня царил хаос и ужас. Экипаж отчаянно пытался спустить на воду спасательные шлюпки, но борт уже так накренился, что многие шлюпки, под завязку набитые людьми, повисли в воздухе над водой, и ниже их было никак не опустить. Каждый раз, когда корабль рывком клонился еще ниже, шлюпки принимались раскачиваться, роняя в воду кричащих от ужаса пассажиров. Те из них, которые все же удавалось спустить, погружались в волны не горизонтально, а кормой или носом вперед и, зачерпнув воды, немедленно шли ко дну. Сотни людей уже беспомощно барахтались в океане. Многие не умели плавать и тонули прямо у меня на глазах. В конце концов я отвернулась. Невыносимо было на все это смотреть. Но ни от криков, ни от рыданий малышей, отчаянно зовущих матерей и отцов, отвернуться было невозможно.