Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 65

Правда, стоило мне ступить на пол: земляной, покрытый остатками трухи и пепла, как я замерла. Холод, который здесь царил, был мертвым. Я почувствовала, как меня затягивает в него, как выбрасывает силой проводника на грань, и краски вокруг померкли окончательно.

Эрик стоял в центре подвала, со всех сторон к нему тянулись щупальца тьмы.

Мощные, страшные, обращающие в пепел и тлен все, через что они проходили. Нетронутым здесь оставался, пожалуй, только он (окутанный облаком золотого сияния). А еще картины на стенах, картины, которых было бесчисленное множество, но на всех них была одна-единственная женщина.

Темноволосая, темноглазая, с яростным сильным взглядом.

Обнаженная и в разорванных одеждах, на коленях и в кандалах, в подземелье или запертая в магических ловушках, но несломленная.

Непокоренная.

Мне хотелось зажмуриться, как в детстве, чтобы не видеть впивающихся в ее тело веревок, ожогов укусов или следов плети на коже, вместо этого я продолжала стоять и смотреть. На лицо, переходящее с холста на холст. В глаза — страшные, сверкающие тьмой, или широко распахнутые, на губы, раскрывшиеся в беззвучном крике, приоткрытые словно в низком животном стоне или плотно сжатые, углами вниз. На изгиб тела, когда ее оплетали цепи, или когда она сломанной игрушкой лежала на простынях, на руки, с которых срывались щупальца тьмы. Такие же, как сейчас в настоящем тянулись к Эрику.

Смотрела, не отрываясь.

Потому что написано это было яростно, отчаянно, жутко.

Потому что не могла двинуться с места, словно вросла в пол.

В ту самую минуту, когда я об этом подумала, Эрик обернулся. Взгляд его, отмеченный золотом и тьмой, задержался на мне.

И сердце пропустило удар.

— Кто она? — вопрос против воли сорвался с моих губ.

Кажется, сейчас я была близка к тому, чтобы взлететь наверх по ступенькам. Подхватив юбки и не думая о том, что оставляю за спиной, потому что Тхай-Лао оказался прав: к такому я была не готова. Не готова видеть женщину, глядящую на меня отовсюду, из-за чего создавалось ощущение, что я схожу с ума. Не готова знать, что все это… все это — его рук дело?!

Натянутые нити тьмы чуть дрогнули, но Эрик остался неподвижен.

— Жена моего брата.

Что?!

— Я был безумно влюблен в нее, Шарлотта. Сходил по ней с ума.

Лучше бы я не спрашивала. Лучше бы не спрашивала, потому что этот разговор точно не должен был быть таким. А каким должен?

С каждой минутой у меня все сильнее кружилась голова, словно тьма и грань вытягивали из меня силы.

Или же силы вытягивали его слова.

Эрик был влюблен в жену своего брата?!

Или… влюблен до сих пор?

— Я совершал ужасные поступки, Шарлотта. Я чуть не убил ее и Анри. Готов был убить, только чтобы она принадлежала мне. Я отдал ее в руки отца, потому что не знал, что мне делать со своим чувством. В ту минуту я думал, что если ее не станет, мне станет легче, но… Тереза была единственной, кто в меня верил, единственной, кого мне удавалось любить — больной, извращенной любовью, поэтому когда она должна была умереть, я закрыл ее собой. Поэтому она спасла меня, вытащила из-за грани.

Он говорил, а я чувствовала, что его слова обтекают меня подобно тому, как его обтекало это дикое золотое сияние. Весь его облик сейчас изменился, в бледность вплеталась хищная потусторонняя суть, а судорожно сжатые пальцы казались когтями. Но страшнее всего был взгляд: чувство создавалось такое, что я смотрюсь в саму Смерть или в ее посланника, заточенного в человеческом теле. Холод, расползавшийся от него, инеем подчеркнул прядь, запавшие глаза сверкали.

— После смерти отца я уехал в Иньфай, чтобы справиться с той тьмой, что живет у меня внутри. С тем, что гораздо страшнее самой смерти, — он улыбнулся, но улыбка вышла кривой. — Я научился рисовать, чтобы сохранить в памяти ее лицо, потому что она была единственной, ради кого я держался. Я был безумцем, и это — отражение моего безумия. Безумия, с которым я справлялся шаг за шагом, с помощью самых разных тренировок и практик. Но одно оставалось неизменным: сильные чувства его возвращали. Так или иначе, поэтому я от них отказался. Отказался от любой возможности испытывать сильную боль, ненависть или сострадание. Ото всего, что могло подтолкнуть меня к тому…

Он развел руки в стороны:

— Что ты видишь. Я продержался двенадцать лет, — он смотрел на меня. — Двенадцать лет. До встречи с тобой.

Нити протянувшейся к нему тьмы задрожали, словно их растягивала невидимая рука, а потом шевельнулись.

— Уходи, Шарлотта, — голос его был тихим и ледяным, как сочащаяся сквозь него тьма. — Ты увидела меня. Сегодня ты увидела больше, чем кто бы то ни было. Поэтому просто уходи.

— Нет.

Не сразу поняла, что ответ, звучащий так решительно и твердо, принадлежит мне.

Глубоко вздохнула, вытесняя зарождающийся страх воспоминаниями о том, как Эрик закрыл меня собой. Сбрасывая наваждение глядящей со стен женщины «Девушкой», которую он собирался восстановить. Вместе с осознанием вернулась и уверенность, с которой я рвалась к нему. Его прошлое для меня не имеет значения, а в настоящем… в настоящем я останусь с ним, что бы ни случилось.

— Я сказал: уходи, — почти проскрипел он. Сейчас его голос вряд ли можно было сравнить с человеческим, он напоминал не то клекот раненой хищной птицы, не то шипение глубинной тьмы, решившей заговорить со мной через него. — Не заставляй меня вышвырнуть тебя отсюда.

— Не заставляю, — с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, шагнула вперед. —Если ты вышвырнешь меня, это будет только твое решение.

— Шарлотта, я сдерживаюсь из последних сил, — процедил он.

— Не сдерживайся, — я снова шагнула к нему, глядя, как его глаза становятся совершенно дикими.

— Ты меня слушала? — Жесткий взгляд словно невидимая стена. — Любое сильное чувство превращает меня в то, что я есть. Я могу причинить тебе боль…

— Тогда почему до сих пор не причинил?

Шаг. Еще один.

Расстояние между нами понемногу сокращалось, и чем меньше оно становилось, тем отчетливее я чувствовала исходящий от него холод. Мертвый, близости с которым противилось все мое существо. Что-то подобное я испытала, когда впервые упала на грань из-за своей сути проводника, но сейчас это было гораздо страшнее. Пространство вокруг Эрика дышало пустотой, черные нити расползались в стороны щупальцами. Именно поэтому я заставила себя сделать еще шаг в ставшем вязком, как кисель, воздухе.

— Потому что тренировался долгие годы. Долгие годы учился сдерживать последствия того, что со мной сотворил отец. — Он кивнул на стены, в низкие нотки ворвалась странная, диковатая высота, от которой по коже прошел мороз. — Того, что я завершил сам.

— Но ведь ты справляешься с этим. Справляешься каждый раз в одиночку. Позволь мне сегодня остаться с тобой…

Снова шагнула вперед.

— Уходи. Сейчас же, — высота его голоса дрогнула, как мгновениями раньше — нити тьмы. Сквозь них пробились изумрудные искры готового вот-вот раскрыться пространства.

Остановилась, словно передо мной выросла стена.

Если сейчас он откроет новый портал, я его уже не найду. И только Всевидящий знает, что будет тогда.

— Поднимайся наверх, Шарлотта. Тхай-Лао тебя отвезет.

— Он не защитит меня от агольдэра.

— Ты действительно не понимаешь? Защищать тебя сейчас нужно только от меня.

— Не понимаю, — выдохнула. — Не понимаю и не хочу понимать. Ты столько всего для меня сделал…

Мне не хватало слов, не хватало чувств, чтобы передать все то, что я хотела ему сказать.

— Ты спас меня от Вудворда, хотя мог просто остаться в стороне. Ты пошел за мной, когда леди Ребекка меня увезла, хотя знал, что портал вытянет из тебя все силы. Ты говорил, что хочешь меня наказать, но ты наказываешь себя, изо дня в день, Эрик. Почему?! Почему ты не позволяешь себе верить в то, что ты достоин любви, счастья, простых человеческих радостей… больше, чем кто бы то ни было?!