Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 62

Только?

Сейчас этого более чем достаточно, я бы даже сказала, чересчур: там, где он меня касается, кожа горит огнем.

Негромкий шорох открывшейся двери, Эрик подхватывает меня за талию, помогая перешагнуть порожек, а потом снова отпускает. Эта свобода от его объятий сейчас кажется неправильной, но я молчу.

Просто иду за ним, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Наши шаги эхом разносятся по коридору, у лестницы он снова подхватывает меня за талию, и мы начинаем подниматься. В ту минуту, когда поворот на второй этаж остается позади, а подъем продолжается, я понимаю, что идем мы вовсе не в спальню. Вопрос о том, что происходит, застывает на губах: во-первых, потому что я ему доверяю. А во-вторых…

Кажется, я знаю, куда.

И кажется, представляю, что там произойдет.

Мысль об этом отзывается внутри диковатым, странным возбуждением. Настолько несвойственным мне и порочным, что пальцы начинают дрожать.

— Что-то не так, Шарлотта? — спрашивает Эрик.

— Все так, — мой голос хриплый и незнакомый.

— Ты уверена?

— Да.

Не могу же я признаться в том, что меня возбуждает предстоящее и мысли о веревках. Точнее, могу, именно об этом он меня и просил, но не сейчас. На сегодня я уже и без того исчерпала предел безумств.

В распахнутые двери мы шагаем вместе, и запах краски сейчас бьет сильнее, чем возбуждающее средство с аламьеной, в которое я по глупости окунулась. Эрик ненадолго отпускает мою руку (чтобы помочь мне разуться), и дальше по дощатому полу я ступаю уже босиком. Лак и дерево настолько теплые, словно на них лежит полоска солнечного света в жаркий летний день.

Эрик отпускает мою руку, а потом начинает расстегивать платье. Я не обращаю внимание на щелкающие крючки, все мысли сейчас сосредоточены на том, что меня ждет дальше. Сердце бьется так, что удары отдаются в ладони, а сами ладони становятся влажными. Платье с шорохом оседает на пол, за ним следует корсет и белье.

Он подхватывает меня на руки и опускает на кровать, в прохладу атласных волн.

Все в точности так же, как в тот день, когда я впервые оказалась здесь, с той лишь разницей, что сейчас я этого хочу. Струящаяся ткань ласкает кожу, и я жду, пока меня коснутся веревки. В противовес нежности ткани грубость шершавых волокон, врезающихся в кожу и обжигающих ее.

За окном морозный вечер, но я вся горю. Слушая шаги Эрика, шорохи, негромкий стук, судорожно выдыхаю, когда он заводит мои руки над головой, легко поглаживая запястья. Грудь тяжелеет, одна лишь мысль о прикосновении к ней плотно стягивает соски, а он наклоняется ниже и легко касается губами чувствительной вершинки. Достаточно для того, чтобы я содрогнулась всем телом.

— Сегодня я не стану связывать тебя, Шарлотта.

Его голос тоже хриплый. Настолько хриплый, что до меня не сразу доходит смысл его слов. Он продолжает поглаживать мои запястья, заставляя сердце все больше сбиваться с ритма.

— Нет?

— Нет.

Тогда что…

— Ты не сможешь опустить руки, пока я не позволю. Не сможешь говорить, пока я тебе не разрешу.

Говорить? Да я уже лишилась дара речи, от такого-то заявления.

— Не будешь шевелиться. Если захочешь остановиться, просто сожми руку.

В мою руку лег крохотный шарик, искры от него легко поцеловали ладонь.

— Что это? — хрипло спросила я.

— Разовая магическая вспышка. Тебе она вреда не причинит, зато привлечет мое внимание.

Привлечет?! Чем таким он будет занят, что его внимание нужно будет привлечь?!

— Ты все поняла, Шарлотта?

Во рту пересохло. Чувствуя, что голос сел, кивнула.

— Замечательно.

Он скользнул пальцами по моим запястьям, а потом ненадолго отстранился. За эти мгновения я успела подумать столько непристойностей, что щеки загорелись кострами, а сердце окончательно сбилось с ритма. Разом вспомнилось и случившееся в библиотеке, и приспособление, найденное в ванной, но прежде чем я успела представить себе подробности, запахло… шоколадом?!

А в следующий миг моего запястья коснулась кисть.

Он что, собирается на мне рисовать?!

Собирается. Шоколадом.

Безумную мысль из меня выбило в ту же минуту, как кисть скользнула по руке, открывая известный только Эрику узор первым штрихом.

— Это специальная краска, — отвечая на незаданный мной вопрос, произнес он. —Помогает пробуждать все чувства… даже те, которые ты постоянно подавляешь и о которых забываешь.

Так же, как та пенка для ванн?

— В ней нет возбуждающих компонентов, — я вздрогнула: Эрик словно мысли мои читал. — Это было бы лишним.

О да, вне всяких сомнений!

Легкая ласка, оставляющая на коже след, который я не могла видеть, отозвалась внутри томительной, тянущей сладостью. Закусив губу, я почти не дышала, пока язычок кисти осторожно скользил по мне, подбираясь к напряженному плечу. Отрываясь только затем, чтобы снова лизнуть кожу небрежным штрихом. Время замедлилось, а может быть, напротив — устремилось вперед бурной рекой под вскрывшимся льдом. Я понятия не имела, сколько минут прошло, пока Эрик добрался до ключиц и потянул линию ниже.

К полушарию груди.

— Мы привыкаем воспринимать все с помощью зрения, но запахи…

Аромат действительно был умопомрачительный. Настолько, что у меня кружилась голова.

— Прикосновения…

Короткий поцелуй кончика кисти в чувствительную кожу, на границе соска, отозвался вспышкой в самом низу живота.

— И звуки, — хрипло произнес он, заставив меня содрогнуться от его откровенных интонаций, — не менее важны.

Замерев, я впитывала остающийся на коже узор, каждый его дюйм, плотно сжимая губы и борясь с желанием свести бедра. Жалела о том, что не могу этого сделать, потому что мягкая пульсация и невозможность себя коснуться сводили с ума. Впрочем, я вряд ли осмелилась бы — коснуться себя на глазах у него и тем более ласкать себя там. Или осмелилась бы?

Сейчас…

Если бы он позволил?

За мгновение до того, как кисть коснулась бы соска, Эрик увел ее в сторону, и с губ сорвался разочарованный вздох.

— Помнишь, что я тебе говорил об откровенности, Шарлотта? — горячее дыхание коснулось чувствительной вершинки: дыхание, но не губы. — Просто позволь себе чувствовать.

И я позволяла. Вздрагивала, когда кисть скользила по сгибу локтя на второй руке и не сдерживала стонов, когда рисунок стекал с груди на живот. Проявляющийся на моем теле узор одуряюще пах шоколадом и горел огнем. Невидимые путы запрета обжигали ничуть не слабее веревок. Когда язычок кисти скользнул по соску, с трудом удержалась, чтобы не впиться ногтями в ладони. Отрезвила только крохотная сфера магической вспышки, заволновавшаяся под пальцами, и я тут же расслабила руки.

Стараясь дышать ровно и не дергаться, пока скольжение вокруг чувствительной вершинки обжигало тонкую кожу. Дыхание срывалось с приоткрытых губ стонами, я чувствовала близость Эрика и тянулась за ней. За ней, или за этими изнурительно-сладкими ласками, заставляющими желать большего и водящими меня по грани. В ту минуту, когда пульсация между разведенных бедер стала почти невыносимой, кисть скользнула по кончику соска, и ласка оборвалась.

Оставив меня хватать ртом воздух, задыхаясь от ощущений-воспоминаний.

— Ты такая чувственная девочка, Шарлотта, — негромко произнес Эрик.

Заполняя паузу тишиной и ожиданием, после чего пытка продолжилась: на этот раз узор поднимался по моим ногам, сплетался на кончиках пальцев, тянулся к коленям и втекал на бедра. Вместе с кистью по коже скользил то холод, то жар, я пылала от бессовестного желания коснуться себя. Теперь уже такого вопроса, как раньше, не возникало.

Осмелилась бы.

Не просто осмелилась бы, коснулась бы пальцами влажных складок, раскрывая их, поглаживая чувствительный бугорок. Содрогаясь все сильнее и сильнее, плотнее вжимала бы руку, чтобы продлить долгожданное, такое близкое и одновременно такое далекое наслаждение.

Но Эрик молчал, и коснуться себя я не могла.