Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 45

— Хорошего вечера.

Эрик перехватил мою ладонь, устраивая ее на сгибе локтя и шагнул к стоявшему чуть поодаль мобилю, я же пыталась справиться с охватившими меня чувствами. Он мог назваться кем угодно, хотя бы моим учителем (и это была бы правда!), мог вообще дождаться, пока Ричард уйдет, и только потом подойти, но он…

Почему он это сделал?

Почему сказал именно это?

Я вглядывалась в его лицо, но оно оставалось бесстрастным. Эрик распахнул передо мной дверцу, а потом так же легко ее захлопнул, не в пример вчерашней резкости. Дождалась, пока он сядет рядом, судорожно сцепила руки на платье. Мне так много надо было ему сказать, так много о том, о чем я молчала. Так много, что не хватало слов, а мысли цеплялись одна за другую и сплетались в клубки, как его магия этой ночью.

— Эрик… — начала было я, но он меня перебил.

— Можешь не благодарить, Шарлотта. Я сказал это исключительно для того, чтобы твоя репутация осталась кристально чистой.

Эрик сдавил пальцы на рычаге с такой силой, что будь под ними настоящий ястреб, его кости превратились бы в крошку. Впрочем, его ладонь тут же расслабилась, а мобиль заурчал и стремительно сорвался с места.

Раздался скрежет, и декорации начали медленно подниматься наверх. Я смотрела, как фасад здания вырастает над сценой, испытывая волнующую, приятную гордость: я принимала участие в создании этой красоты! Сегодня мы поднимали их, чтобы узнать, как декорации будут смотреться при освещении, чтобы потом дорабатывать уже в соответствии с этим. Мистер Стейдж объяснил, что такой взгляд поможет отметить и устранить все недочеты, поэтому нужно было очень внимательно осмотреть свою часть работы — сначала в общей композиции, а после акцентируя внимание именно на ней.

От волнения у меня даже ладони вспотели, и я начала теребить перекинутую через плечо косу.

— По-моему, здорово вышло, — шепнул Ричард.

— По-моему тоже, — подтвердил Джон.

Я кивнула.

Две недели нашей работы гордо возвышались над сценой, и это действительно было волшебное чувство. Знать, что когда разойдется занавес, зрители увидят то же, что сейчас видим мы. Я стояла в зале у оркестровой ямы, мистер Сэвидж уже пробежался по рядам и пошел проверять, как декорации будут смотреться с возвышения бельэтажа и балкона.

— Ну, как тебе первый опыт?

— Очень нравится, — призналась я.

Хотя и необычно. В том, что касается написания картин, все было легко и просто: в голове возникал сюжет, и я приступала к его воплощению. Писала, забывая обо всем, здесь же приходилось долго всматриваться в проделанную работу, монотонно и скрупулезно, изо дня в день работать над одной и той же деталью. Да, создание декораций имело непосредственное отношение к творчеству, но если говорить честно, процесс этот оказался гораздо менее творческим, чем я себе представляла. Особенно если учесть, что эскизы разрабатывал мистер Сэвидж, а мы занимались только их воплощением.

— Если так пойдет и дальше, — хмыкнул Джон, сунув руки подмышки, — через пару недель закончим с этим и займемся холмами. А там еще две недели — и Праздник Зимы! Красота!

— О да! — воскликнул Ричард. — Праздничная неделя, за которую можно будет отоспаться…

— Вдоволь накататься с горок…

— Тебе только с горок кататься…

— Посмотрю я на тебя, когда у тебя дети появятся!

— А ты, Шарлотта?

— Что? — отвлеклась от рассматривания своей части фасада.

Мистер Сэвидж был прав: при таком освещении декорации выглядели совсем по-другому, я уже видела, где можно иначе положить краски, а что стоит поправить.

— Ты будешь кататься с горок? — поинтересовался Джон.

— С женихом! — фыркнул Ричард. — На свадьбу-то хоть позовешь?

Со вторника, когда мы столкнулись с Эриком, эти поддразнивания сыпались на меня постоянно. Мне оставалось только улыбаться и делать вид, что все так, как и должно быть. Вот и сейчас я улыбнулась и пристально уставилась на балкон.

— Рич, совесть у тебя есть? — хмуро заявил Джон. — Хватит смущать девушку!

— Я тебя смущаю, Шарлотта? — Ричард заглянул мне в лицо.

— Немного.

— Ладно, больше не буду, — сказал он и тут же добавил: — Но жених у тебя гро-о-о-озный. Такой…

— Ричард! — рыкнул Джон.

— Смотрите на дверь! — донесся крик мистера Сэвиджа с центральной части балкона. — И на мансарду справа, сразу под крышей! Видите?

К счастью, мы отвлеклись на рабочий процесс, и к теме моего «жениха» больше не возвращались. Я до сих пор не могла забыть короткие скупые слова, которые Эрик обронил, когда мы сели в машину. Несмотря на заклинание, в салоне сразу стало холодно, и мигом расхотелось продолжать разговор. Я не просила его звать меня замуж и представляться так тоже не просила, но замечание про благодарность и репутацию отпечаталось на сердце раскаленным клеймом.

Это клеймо болело до сих пор.

Из-за него даже радость, когда с моих ладоней впервые сорвалась магия жизни: светло-серебристая, напоминающая иней или лунный свет, удивительно теплая, была неполной. В общем-то, только на занятиях мы с Эриком сейчас и пересекались: мне разрешили спать отдельно, и когда я просыпалась, Сюин подавала мне завтрак прямо в комнату.

Эрик в это время чаще всего еще спал, а в театр меня сопровождал Тхай-Лао. Встречал тоже он, и тоже неизменно молчал. Ужинала я одна, Эрик возвращался из города позже, как раз к началу занятий. Моя попытка спросить его о том, чем он занят, закончилась коротким: «Дела», и больше о его делах я заговаривать с ним не пыталась. Во время уроков мы общались исключительно как учитель и ученица. Он не пытался меня коснуться, не пытался поцеловать, и с каждым днем раскинувшаяся между нами пропасть становилась все больше.

О ней я и думала, сидя в экипаже напротив Тхай-Лао, когда мы ехали в Дэрнс. О ней, а еще о той ночи, с которой все началось. О том, что если бы я не нашла эту дурацкую настойку с запахом аламьены, все, возможно, могло быть иначе. О том, что любые мои попытки заговорить о чем-то, кроме обучения магии, наталкиваются на холодную вежливость. Однажды утром, когда меня снова оплетали защитой, я не выдержала и спросила:

— Кто я для тебя, Эрик?

И получила исчерпывающий ответ:

— Ученица.

Темнело сейчас очень рано, но Лигенбург расцветал праздничными гирляндами. Почти в каждом окне светились звездочки артефактов, свечей или фонариков. Украшения и мишура лежали в облаках ваты, и снежное настроение передавалось даже хмурым горожанам. Улыбки на лицах расцветали все чаще, все чаще слышался вплетающийся в голоса смех. Еще немного — и витрины заполонят горы подарков, традицию дарить которые тоже ввела ее величество Брианна.

Я вдруг подумала о том, что ни разу не видела у Эрика часов.

И о том, что ни разу не дарила ему подарков: неожиданное, но странное желание все набирало силу. Пока мы медленно ползли через центр из-за вечерней загруженности улиц, я все внимательнее смотрела на приближавшуюся часовую лавку. Хотя лавкой это заведение назвать было сложно. Витрина одного из самых известных магазинов Лигенбурга представляла собой огромное пространство, внутри которого парили гигантские часы. Разумеется, без магии дело не обошлось, но самое уникальное заключалось в том, что эти часы шли и всегда показывали точное время.

Экипаж медленно, по несколько футов в минуту, продвигался по улице, а я, не отрываясь, смотрела на них. Чуть подсвеченные сиреневым стрелки замерли на без пяти двенадцать, секундная двигалась по кругу. Вместе с часами в витрине парили шестеренки и механизмы, над ними позолоченной дугой выгнулась надпись-название.

«Часовых дел мастер, Льюис Талбот».

Хозяин магазина в свое время подружился с не менее известным владельцем салона «Колье Арджери», создателем уникальных, безумно красивых (и столь же безумно дорогих) украшений на самый взыскательный вкус. Иными словами, мистер Талбот создавал часы, а браслеты, цепочки и оправу для них создавали в мастерских Арджери, на заказ.