Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 83

Полуподвал, кабак, смрад.

Сигареты, водка — огнём по разбитым губам.

Повторить.

Повторить.

Повторить.

«Серёжа! Не могу! Где ты?»

Тошнота, вонь, залитый мочой унитаз, боль.

Ночной холод, сырой ветерок остужает ушибленное лицо.

Звёзды сентября смотрят в душу внимательнее и строже августовских.

Сигаретный смрад, смог столицы, назойливый торфа дым.

Звон в ушах, выхлопная труба, такси.

Подъезд, лестница, коврик.

Почтовые ящики битком: неделю не вынутая почта — своя, Серёжина…

«Задолбали!» — ковырнуть напряжённо выгнутую дверцу своим же ключом — без толку. Злость, нетерпеливый рывок. Ворох газетной бумаги, квитанции, проспекты, письма… Десятки писем на самом дне узкой жестяной коробки.

Толчок сердца — мутнеет в глазах.

Письма: старые, ещё весенние, казённые — печатный шрифт, печати вместо адресов.

Надорвать — прямо здесь, не доходя до квартиры.

Штрафы: не один, не десять — целый ворох, а на фотографиях один к одному «Мерседес» Томашевского.

«Московская область, Тульская… — изо всех сил пытаясь протрезветь, Эрик начинает вспоминать географию и раскладывать бумаги прямо на подоконнике.

Тульская область, Воронежская область, Краснодар, Анапа, Керчь, Судак… Сто десять километров в час, сто двадцать, сто сорок, сто шестьдесят!

«Тома, ты с ума сошёл?! Жить надоело?! — холодок за грудиной, покалывание в пальцах и по спине. — Так, спокойно! Судак, Феодосия, Новый Свет, Судак…»

«Судак, снова Судак!» — письмо было совсем свежее.

«Тома, неужели, я тебя нашёл?!»

====== “Другая жизнь” – Глава 7 ======

— Да, папа? Слушаю! — телефонный звонок застал Эрика в пробке на Старом Каширском шоссе.

— Эрик, я подумал, надо с Катериной прямо поговорить. Ты не станешь, могу понять. Не знаю, как сам поступил бы на твоём месте, но…

— И ведь не на моём, верно?

— Да. Но сам я могу всё узнать.

— Ты понимаешь, с кем и о чём собираешься разговаривать, папа? Да будь Катя последней дурой, и то ничего не скажет. А она, заметь, вовсе не дура, своё дело знает чётко.

— Эрик, это всё странно очень. Тебе не кажется?

— Поверь, чем дольше я об этом думаю, тем сильнее мне кажется, что здесь всё не так, но с фактами не поспоришь.

— Я подойду и выясню. Что бы ни скрывалось за обстоятельствами, ясно, как божий день, что она знает, где Серёжа.

— Не нужно, не унижайся, папа.

— Эрик, почему унижаться? Я хочу хотя бы попытаться помочь тебе его найти!

— Я сам должен. И, мне кажется, я почти нашёл.

— Где? Как?

— В Крыму. Потом расскажу, когда всё получится. Если.

— Получится! Обязательно! Ты поедешь туда?

— Я почти сразу выехал. Прости, что не предупредил. Прикрой меня на работе, я не могу больше терять время.

— Прикрою.

— Спасибо. И, знаешь… Прости меня. Я был неправ. Я сам виноват…

— Нормально всё! Поезжай! Только аккуратно, слышишь меня?! Не гони!

— Не гоню. Честное слово.

Эрик не врал, полз со скоростью черепахи, изнывая от нетерпения — ремонт дороги — самое обычное дело посреди ночи да в самом начале сезона дождей. Другое дело, что и на совершенно пустой трассе он вряд ли рискнул бы превысить скоростной режим: привлекать внимание ДПС было категорически нельзя.

Эрик сел за руль всё ещё недостаточно трезвым, да и недавнее пешее столкновение с машиной, и самый банальный недосып не добавляли ни ясности мысли, ни остроты реакции, ни координации. Однако, цель, появившаяся впервые за долгие семь месяцев одинокого и бессмысленного существования, и надежда, упавшая прямо в руки после неистовой вспышки отчаяния, тянули магнитом, принуждали к немедленному действию.

Если Сергей, действительно, уехал на юг и всё это время оставался в одном и том же месте, то вероятность того, что он вдруг снова тронется в путь именно сейчас, была мизерна, и так же мал был смысл спешить. Перед дальней дорогой, по уму, стоило выспаться, спокойно собраться и обдумать план действий, но Эрик не мог больше медлить — и так ждал слишком долго. Его терпения едва хватило, чтобы проложить маршрут в навигаторе и снять в банкомате денег.

Поток машин продвигался едва-едва и снова замирал, но с каждым новым пройденным километром крепло ощущение близости, усиливалось предвкушение встречи.

В сознание настойчиво стучалась мысль о том, что Томашевский мог попросту продать свой «Мерс», не снимая его с регистрации. В этом случае, в Судак через полстраны Эрик рванул вслед за совершенно чужим человеком, а штрафы продолжали сваливаться по адресу прежнего владельца авто чисто автоматически. Эрик отмахивался от этой вероятности, как от назойливой мухи: должно же ему было хоть раз просто повезти — и давил на газ тем сильнее, чем дальше уезжал от Москвы, чем ближе становилось утро.

Крепко сжимая руль и всматриваясь вперёд из-под напряжённо сдвинутых бровей, он трезвел постепенно и разгонял машину до недопустимых скоростей, словно всерьёз рассчитывал нагнать Серёжу на очередном повороте.

Мелькали провинциальные городки и придорожные деревушки, пестрели вдоль обочин заправки и разномастные кафе; перелески сменялись полями, а Эрик упрямо продолжал всматриваться вдаль, прижав ногой педаль газа. Ближе к полудню бороться с сонливостью стало едва возможно, да и топливо в баке почти закончилось. Злясь отчаянно на водителей кругом, на редких пешеходов, рискующих перебежать трассу по кислотно-жёлтым зебрам, на дорожное полотно, на яркий свет, на слабость своего организма, на предательскую технику, которая не желала подчиняться закону вечного двигателя, и, как результат, неизбежную проволочку, Эрик вынужден был совершить остановку, выпить кофе и запастись энергетиками: иначе — беда.

Тройная порция едкого, горького, обжигающего пойла ошпарила язык и откатила мурашками спину, перекосила лицо, но, однозначно, взбодрила эффективнее ведра ледяной воды — пусть мерзко, зато эффективно. Снова в путь. К черту здравый смысл, к чёрту осторожность — он продолжал упорно гнать вперёд, словно малейшее промедление могло решить исход дела.

«Нельзя спать. Я не сплю, не сплю», — как мантру твердил Эрик, едва считывая действительность стекленеющим взглядом в никуда, совершенно забыв отцовские рассказы о том, что именно так водители и засыпают за рулём: с широко распахнутыми глазами.

«Доберусь до Керчи и подремлю полчаса», — решил он на въезде в Краснодарский край, едва соображая уже, сколько ещё километров и часов пути предстоит. И Крымский мост как финишная черта, как граница между прошлым, настоящим и какой-то другой жизнью, в которой все обстоятельства, условия и формулы предстоит открыть заново ради одной уникальной константы, которая даёт смысл жить.

Ради исчезающе-малой и чертовски неуловимой точки на карте, координаты которой ещё предстояло вычислить. Ради единственно желанного тела. Ради единственно родной души, которая и загадка, и свет, и потёмки, в которых не страшно заблудиться, которая понятнее и дороже, чем своё собственное пустое и холодное бездушие.

Однако, пролетев Керченскую переправу, Эрик по инерции продолжал движение ещё с пару десятков километров, промахнув, не глядя и сам город, и несколько оживлённых в вечернее время населённых пунктов. Слегка извилистое двухполосное шоссе протянулось ещё на изрядное количество заурядных сухопутных километров через успевшие набить оскомину посёлки и теряющиеся во мгле поля, прежде чем выскользнуть на край берега, отделённого от воды лишь неширокой полоской песка.

Дышать стало легче. Постепенно сбрасывая газ, Эрик, наконец, свернул на едва заметный впотьмах съезд к дикому пляжу.

По-настоящему чёрное Чёрное море и такая же бархатно-чернильная южная ночь смешивались неразделимо с крепким, по-летнему тёплым ещё бризом, с мерным, укачивающим, могучим шумом набегавших волн, свежим запахом водорослей, йода, дождя и свободы.

Эрик вдохнул полной грудью, задержал дыхание, выдохнул медленно, сбрасывая усталость и тяжёлые мысли, отбрасывая на не до конца остывший песок ненужную сейчас одежду и решительно ступил в шипящую, щекочущую щиколотки морскую пену. Несколько быстрых шагов к глубине, нетерпеливый рывок вперёд, — и плотная, насыщенная солью, плавно колеблющаяся в такт прибою толща воды поглотила его тело с головой.