Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 71

— Дай, — настаивая на своём, Томашевский протянул руку, и Вадим хмуро повиновался. — Игорь? Это я…

Разговор не продлился долго. Пара слов о самочувствии, пара слов о диагнозе, неясности прогнозов и причинах произошедшего. Адрес. «Привет Siri, где я?»

— Спасибо, не нужно пока меня навещать. На работу адрес передайте, пожалуйста, вдруг что-то понадобится, — «Эрику передайте. Вдруг он меня всё-таки ищет?»

Озвучить своё желание вслух Томашевский не решился. Во-первых, и без того непростые отношения Равацкого и Эрика теперь осложнились участием Шурика, во-вторых, уверенность в том, что Эрик, действительно, хочет его видеть, стремительно таяла.

Таяла она и на следующий день, и через день до самого вечера, и уже по совсем непонятной причине не исчезала совсем. А потом вдруг: «Вадим Алексеевич, тут…» — Томашевский, по-прежнему в любую свободную минуту сворачивавшийся клубком под одеялом, чтобы притвориться спящим, с облегчением услышал, как снова остаётся один. Надолго ли?

— Тома? Спишь? — лёгкое прикосновение к плечу.

— Сплю.

— К тебе пришли. Я тогда скажу, что ты не можешь…

— Кто пришёл?

— С работы делегация.

— Сейчас… — Томашевский побрёл в вестибюль.

«Делегация» — Катя, Александр Генрихович и… зачем-то Саша Широков. Последние двое явно сторонились друг друга, неосознанно вставая по разные стороны от девушки. Один вовсю смотрел на Томашевского — внимательно и испытующе, другой, напротив, стрелял исподтишка короткими очередями юрких, колючих взглядов.

«Вот уж кого я точно не ждал…»

— Привет, — пытаясь скрыть смущение и разочарование, поздоровался Тома.

«Не пришёл. Значит, и не придёт…» — пустота.

— Всё в порядке. Хорошо себя чувствую, — безмятежная улыбка.

Вопросы, ответы, неловкость, пакет с апельсинами.

— Спасибо.

Снова натянутое молчание.

— Сергей Валентинович, вы не передумаете? — робкий голосок Кати дрожит.

— Нет, Катенька, вряд ли… Александр Генрихович, он… — секундная заминка, — всё подписал?

— Подписал. Куда ему деваться? Только, правда, может, передумал бы ты…

— Хорошо, что подписал. Теперь я могу быть спокоен.

— Эй, Серёж, какое «спокоен», ты о чём?! — старший Рау подозрительно прищурился.

— Тссс, тихий час, не надо шуметь! — лукавый взгляд и снова — улыбка.

— Ну-ну, мы ещё поговорим на эту тему.

— Потом, да? — Сергей едва заметно покосился на свидетелей беседы.

— Потом, — согласился Александр Генрихович. — Выздоравливай давай. Я ещё заскочу, если ты не против, — тёплое, крепкое рукопожатие стиснуло кисть, невольно мобилизуя.

— И я, можно? — поддакнула смущённая Катенька, легко касаясь протянутой ладони Томашевского, и прижалась губами к его щеке. — Я имела в виду, тоже приду.

— Конечно, — кивнул Сергей. — Спасибо, что навестили.

«Еле стою, поскорее бы лечь…» — Визитёры тактично отступили на пару шагов — все, кроме Широкова, который не сдвинулся с места.

— Саш? Идёшь? — окликнула замершего парня Катя.

— Сейчас! Я вас догоню! — Широков извиняющимся выражением лица мотнул головой в направлении дальнего конца коридора.

«И зачем ты, Саша, только приходил?»

Посетители махнули на прощание и уверенно направились к выходу, и Томашевский, махнув Кате на прощание, наконец, позволил себе повернуть в сторону палаты.

«Совсем ноги не держат».

— Сергей Валентинович, подождите! Можно вас на пару слов! — Широков, едва дошедший до середины намеченного пути, вдруг вернулся.

— Туалет там, по правую руку, вы совсем чуть-чуть не дошли, — наобум брякнул Сергей, предполагая, о чём собирается говорить Шурик, и не имея ни малейшего желания даже смотреть на него лишний раз.

— Мне не нужен туалет, мне нужны вы, — Широков уверенно встал поперёк пути почти у самой палаты, забив ладони в карманы широких карго*.

— Что, прости? — не удержался от ухмылки Томашевский и вынужденно остановился, перекладывая в левую руку изрядно потяжелевший пакет с гостинцами. — Ты хорошо подумал?

— Я хорошо подумал и пришёл сказать кое-что важное.

— Начало обнадёживает. И-и-и?

— Мы с Эриком любим друг друга. Вам ничего не светит. Вы, наверное, ждёте, что он придёт? Так не придёт он. Оставьте его в покое, — наглый, гипнотизирующий взгляд. Многозначительная пауза.

— Ещё что-то? Или мне уже можно идти?

— Вот, возьмите, — жестом фокусника Широков вынул из кармана чупа-чупс, — это вам. Чтобы навык не терять. Сосите в своё удовольствие…

Томашевский ударил молча, не задумываясь, без промедления и предупреждения. Кулак с хрустом впечатался в ухмыляющуюся физиономию Широкова, отметая его тщедушное тельце на стоящую позади каталку со склянками. Откуда только силы взялись? Сергей молниеносно шагнул вперёд, уцепился за ворот джемпера, чтобы вздёрнуть завалившегося на спину врага и ударить снова, не обращая внимания на хлынувшую из развороченного носа мальчишки кровь, сопли, слёзы и вой, но от крепкого рывка ткань предательски треснула, и Широков с грохотом рухнул обратно, снова прикладываясь затылком теперь уже об кафельный пол…

— Серёжа! — голос Вадима у самого уха, руки Вадима жёстко обхватили, оплели со всех сторон, с силой потянули в приоткрытый дверной проём.

«Убью!»

— Серёжа, остановись! Успокойся! Что ты творишь?!

— Отпусти! — слепая ярость бурлит в венах, полыхает белёсым пламенем в глазах. — Пус-с-сти!

— Тише, тише, Тома, хороший! Тише! — поцелуй на губах — властный, грубый, злой; долгий, неотрывный, страстный; мягкий, успокаивающий, кроткий. — Тш-ш-ш, мой хороший, мой любимый, самый лучший! Мой…

*Карго — брюки из плотного материала с резинкой на конце и накладными карманами, к слову, страстно любимые автором. ^^

====== “Свободные отношения” – Глава 20 ======

— Я не твой, — тихо, обречённо, не размыкая век.

— А чей? Чей же?!

— Ничей. Я не обязан кому-то принадлежать.

— Раз ничей, значит, будешь мой!

— Чего изволит господин? — взмах ресницами, как удар кинжалом: льдистая, пронзительная синь остриём прямо в сердце. — Мне сразу раздеться или в душ сперва?

— Идиот! — Барышев дёрнулся и отшатнулся, опуская руки. — Что с тобой происходит?! Соображаешь хоть, что наделал?! Зачем налетел на пацана?! Ты ему, по-любому, нос сломал! Хорошо, если сотрясения нет!

— Жаль, если нет, — словно не Тома, другой человек, ответил, — незнакомый, циничный, злой. Так он себя и ощутил — не собой, а каким-нибудь Димой или Петей, который вдруг по злой шутке судьбы очнулся в чужом теле.

— Знаешь, Серёжа, я всё могу понять. Жизнь — тяжёлая штука, но ты ведь понимаешь, уголовный кодекс не поощряет причинение тяжкого вреда здоровью? Думаешь, пацан молчать будет? Слышишь, как он орёт?!

— Уладишь? — дерзко ухмыльнулся Тома, по-прежнему ощущая себя гостем в своём теле. — Я отработаю, господин, обещаю. Как, когда и сколько пожелаете.

— Я… — замялся Барышев, будто подбирая правильные слова.

— А если нет, так я готов ответить согласно букве закона.

— За такое и посадить могут, чуешь, чем дело пахнет?

— Мне всё равно.

— «Всё равно»?! Ты что, совсем башкой своей «умной» не соображаешь, кандидат наук?!

Вместо ответа Сергей безразлично пожал плечами и отошёл подальше от собеседника: бессилие, непреодолимая потребность лечь и не шевелиться фантастическим образом испарились без следа, тело налилось неестественной энергией, а голова — спасительным безмыслием.

«Всё равно», — как будто вся прошлая жизнь отошла за непроницаемую стену, подёрнулись дымкой воспоминания и былые эмоции.

«Это не со мной всё. Это не я. Всё неправда!» — и стало легче.

— Кто этот мальчик? Ты его знаешь? — не унимался Вадим.

— Широков Александр, внук профессора Равацкого, стажёр Эрика и его очередной любовник.

— Это он?! — неподдельное изумление. — Зачем он приходил?!

— Подарить мне карамельку, чтобы я её сосал. Надо было взять, не сразу сообразил. Мне в детстве чупа-чупсы нравились, — самым обыденным тоном сообщил Томашевский.