Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 46

Очередная размолвка, которых было не счесть и будет ещё больше, просто не может быть концом. Надо пережить, перетерпеть, как всегда. Вернуться домой, принять душ, пожертвовать ужином в пользу сна, а утром на свежую голову отправиться по соседству завтракать, пить кофе, делиться новостями и предусмотрительно не вспоминать о ссоре — традиционный способ помириться, старинный порядок, заведённый ещё в хрущёвке во времена Эрикового студенчества. Что бы ни произошло накануне, чем бы каждый ни был занят и с кем бы ни провёл ночь, они начинали новый день вместе, и даже дядя Саша в свои нечастые наезды домой редко решался потревожить их уединение, как будто чувствовал, что появление на кухне третьего, каким бы деликатным и кратковременным оно ни было, нарушит неустойчивое равновесие маленькой, на двоих, но самодостаточной системы.

Улыбки — робкие, как туманный осенний рассвет, умиротворение — чистота и свежесть новорождённого снега, смех — бурный, неудержимый, словно переполненный паводком ручей, вскрывающий ледяные оковы, и прикосновения — тепло летнего солнца — непринуждённые в своей обыденности, краткие, незаметные, но такие важные. Мимоходом взъерошенные пряди на макушке, блюдце из рук в руки, шутливые тычки, переплетение ног под крохотным обеденным столом, неминуемые столкновения локтей, плеч, бёдер и спин — не могло быть иначе на шести квадратных метрах, заставленных мебелью. Не может быть иначе и теперь, когда на территории кухни в элитной новостройке, кажется, можно уместить половину их прежней жилплощади. Не может быть иначе, потому что их всегда тянуло друг к другу. И это совместное утро часто оказывалось ценнее богатого событиями дня, становилось единственно важным, что в сутках стоило пережить.

Эрик обернулся в последний момент, как будто звук плавно съезжающихся створок лифта встряхнул его ото сна. Сергей успел увидеть растерянное выражение лица — словно не ожидал Эрик, не желал остаться один.

«Тома! Стой!» — послышалось сквозь скрип механизмов и гул мотора.

Сергей был уверен, послышалось. И частый топот подошв по ступеням, кольцом огибающим шахту, послышался тоже, но скоро затих, оставленный на стремительно уплывающих вверх этажах. Возможно, Томашевский услышал бы его снова, но он поспешно проскочил холл, так и не вспомнив о колёсиках на днище чемодана, отработанным до автоматизма движением прижался карманом к контактному пятачку на турникете, не оборачиваясь, бросил привычное «до свидания» ночному дежурному, выбежал на запорошенное крыльцо. Всё так же не оборачиваясь, он засеменил к дымящему поодаль такси — вызванная заблаговременно машина вполне могла и не дождаться припоздавшего пассажира, а стоять среди метели, ожидая новое, не оставалось сил.

Серёжа любил снегопад, особенно такой: густой, тихий, когда подсвеченные оранжевым сиянием ночных фонарей крупные, пушистые хлопья обильно опускались на землю из глубокой небесной черноты, рисуя в воздухе причудливый, непредсказуемый узор, и ложились под ноги мягкой периной, без единого скрипа жалоб, храня цепочку отчётливых следов. Едва ли слыша хоть слово из философского монолога скучающего за работой водителя, он смотрел и смотрел в боковом окошке красивую сказку о том, как серый, мрачный, злой город наряжается в кружева, атлас и пух, как под покровом непогоды — так непременно назовут ночную метель в новостях — скрываются крыши машин, вывески магазинов, козырьки подъездов… Усталость поглотила боль, завораживающий танец зимы приглушил тоску и очистил разум от горьких мыслей.

Уже в подъезде, разматывая запорошенный шарф, он улыбнулся на внушительную и по-немецки надёжную дверь соседней квартиры, к сожалению не дождавшуюся ещё хозяина.

«Завтра! Завтра утром я открою эту дверь, обниму его, и гори всё синим пламенем, я буду согрет — впервые за три беспросветно одинокие недели в морозном, чужом Сургуте и один ужасный вечер в Москве!»

Серёжа не спал, казалось, всю ночь в ожидании сигнала будильника, глотал таблетки и грел горло чаем с мёдом и мятой, хотя снова предпочёл бы молоко, которого в доме не оказалось, да и в принципе найтись не могло. Он почти дождался рассвета, но, казалось, не забылся сном даже на минуту. Он поднялся совершенно разбитым. Едва переборов зябкую дрожь под горячим душем, завернулся в тёплый халат и поспешил к тому, о ком не переставал думать даже в спутанном, полубредовом забытье. Он вжал до основания кнопку звонка, хотя мог бы открыть собственным ключом. Сергей хотел увидеть в проёме его, Эрика, обрадованного, соскучившегося. Хотел сказать «доброе утро!» и услышать родное «привет», но донёсся поспешный топот, непонятный шум голосов, и в следующий миг, пробитый острой болью, Сергей впечатался лбом в собственную дверь. Дежавю. Тишина. Пятна света поплыли перед глазами. Слабая попытка пошевелиться.

— Я же сказал, сам открою! — приближающиеся шаги. — Придурок!

— Эрик, я не понял! Ты меня так заездил за эту ночь, что у меня, похоже, глюки, — растерянно оправдывался второй голос. Определённо, знакомый. — Мне кажется, здесь наш директор! Ха-ха… — мальчишка попробовал рассмеяться. Неуверенно, впрочем.

— Твою мать! У тебя вообще есть мозги, мелкая сволочь? Мало того, что русского языка не понимаешь, так и руки из задницы! Что ты наделал! Ты даже дверь открыть не умеешь?!

— Х-н-н… — тихо застонал Томашевский, беспомощно выскребая ногтями идеально-гладкий кафельный пол.

— Ты правда придурок! Это и есть директор. Сергей… Валентинович! — позвал Эрик, осторожно ощупывая кости и суставы Томашевского, но тот лишь шумно вздохнул, сотрясаясь мелкими, частыми судорогами.

— Серёж… Ты меня слышишь? — плюнув на необходимость блюсти субординацию при посторонних, позвал Эрик снова. — Серёжа!

— Эрик, я убил его?! — сипло прошептал голос мальчишки.

Томашевский распахнул глаза.

«Шурик!» — это был он.

====== “Свободные отношения” – Глава 7 ======

Научный подход никогда не подводил Томашевского. Мучительно подбирая модель для далёких от нормы отношений, допускающих легальные измены, любого сорта вольности, а также возможность спокойно на них смотреть как на явления вполне законные, Серёжа преследовал единственную цель — испытать, наконец, счастье быть с тем, кого любил, с кем хотел иметь как можно больше общего. Чтобы достичь мечты, он предположил необходимым выполнить две основные задачи: первое — удержать Эрика и второе — не потерять при этом себя.

С учётом образа жизни и принципов обоих фигурантов, условия, непростые по отдельности, становились практически невыполнимыми совместно. Сергей не признавал слова «невозможно». Да, бывали трудные решения, болезненные, но если ты не слабак, считал он, выход можно найти всегда. Томашевский не поощрял в себе слабостей, кроме одной — Эрика, и нашёл выход — «свободные» отношения. Запатентовать изобретение своё ему вряд ли удалось бы — давно уже изворотливый человеческий разум пустил этот изощрённый способ самоистязания в массы. К тому же задач своих он не выполнял и к заветной цели, как оказалось, не приводил.

Сергею хватило одного взгляда на склонившиеся над ним лица, чтобы понять:

«Действительно переспали».

Полбеды, если бы просто переспали, но мальчишке было дозволено остаться. Мальчишке было дозволено занять его, Томы, место. Ничего подобного не могло произойти волей случая или по хотению Саши Широкова: в квартире Эрика даже пыль не садилась на мебель без его молчаливого согласия. Значит Шурик — решение Эрика, осознанное и обдуманное — вот настоящее предательство. Утром, за завтраком, на кухне рядом с Эриком всегда мог находиться только один человек — Сергей. Что бы ни случилось, кто бы ни случился, это была суверенная территория, время только для двоих — распить чашку мира, не прятать в сонных улыбках тепло, позволить себе поверить, что вот это и есть счастье. Серёжа смаковал каждое утро, проведённое с Эриком. Полчаса тишины, с тяжёлыми боями отвоёванные у будничной суеты, когда он позволял себе немного помечтать и представить, будто бы и его хоть чуточку любят.