Твои не родные. ДНК (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 21

Его стон вызвал ответный во мне. Мы застыли, глядя друг другу в глаза. Егор казался мне таким красивым, таким ослепительным в этот момент, когда впервые взял меня. Как и эта проклятая коморка. Это был мой личный Рай, который возник посреди Ада и смерти, криков агонии, воплей, обезумевших от вида крови зрителей и моих стонов, сплетенных с его стонами от лязга цепи по полу, от биения тел друг от друга. Мне казалось, наши звуки впитываются в стену, проникают мне под кожу. Я пахну нашими стонами. Им. Его страстью.

И эти клятвы никогда не причинять мне больше боль. Я верила ему... я верила всем сердцем. Что может быть чище и наивней первой любви? Ведь моя боль отразилась мукой в его глазах. Я забыла обо всем, Егор двигался во мне сначала осторожно, потом все быстрее. Под пальцами я чувствовала влажную от пота кожу, каждую мышцу, шелковистость его кожи. От незнакомых сумасшедших ощущений уносило все остатки разума. Я слышала собственные крики, впивалась в его спину, обхватывая узкие бедра ногами, изгибаясь навстречу, отдавая все, что он брал так жадно, с таким диким голодом. Мне казалось, я ослепла от наслаждения, превратилась в оголенный нерв, дрожащий от невыносимого удовольствия, как физического, так и морального. Меня разрывало от эмоций и от оргазма, который неожиданно захлестнул с головой, заставляя кричать его имя, в горячие губы, которыми он заглушал и пил мои крики. Чувствовать, как теперь он дрожит в моих объятиях, слышать его стоны и рычание, чувствовать безжалостную плоть внутри себя. И шептать пересохшими, искусанными губами "люблю...твоя". Говорят, девственницы не испытывают наслаждение в свой первый раз... но с ним... все не так. У нас все не так. Слишком хотела, доверяла. Не боялась. Этот оргазм начинался у меня внутри, в моем сознании, где я разлеталась на осколки от наслаждения принадлежать ему. Он был самым прекрасным этот первый раз, в самых ужасных условиях, которые только можно вообразить.

***

Это был наш первый раз. И одно из моих ценных воспоминаний о жизни в клетке. Тогда я считал, что это был самый счастливый момент в моей жизни. А на самом деле богатая девочка, дочь одного из известных учёных в мире бессмертных отдалась подопытному своего отца, нищему голодранцу, до того дня видевшему только боль и унижения.

На грязном полу одного их подсобных помещений. После выигранного им боя. Тайком сбежав от своего отца и подруг. Отдалась зверю, прикованному цепью, в нескончаемых перчатках на руках, с ошейником раба, с исполосованной спиной и разодранной душой, которая оживала рядом с ней.

Тогда я поклялся Аня и себе, что больше не причиню ей боли...

А сейчас меня разрывало от желания доставить ей такую боль, чтобы она захлебнулась кровавыми слезами. Чтобы она извивалась на полу, воя в агонии. Чтобы её выворачивало наизнанку...дюйм за дюймом. И даже тогда мне этого будет мало. Я развернул её к себе лицом, и, оглядев с ног до головы, прикоснулся к выступающим рёбрам.

– Трахать? Эти кости? Посмотри на себя, Аня, – издевательски протянул, – ты можешь возбудить только совсем оголодавшего заключенного. Не меня. Ты уже не та красавица, которой была. Есть намного лучше, вкуснее.

***

Я зажмурилась, кусая губы, готовая ко всему, стараясь оградить себя от эмоций, на которые он пытался меня вызвать. Воспоминания о том самом первом разе, где я отдавалась любимому, где он был нежен и неистов, где слова любви смешивались со слезами счастья окончательно сломали мою силу воли. Но нет! Не дать зверю то самое мясо, которого он так жаждет.

Ничего не произошло, Егор развернул меня лицом к себе, и я увидела, как он усмехнулся. А потом мне показалось, что меня снова ударили. Я не успела закрыться, не успела понять, что сейчас ударят. Этот издевательский тон и брезгливость, искривившая чувственный рот, который когда–то жадно целовал каждый миллиметр моего тела. Я задохнулась от его слов, мне кажется, даже кровь отхлынула от лица. Но я выдержала, насколько смогла:

– Если бы могла, то сама бы изуродовала себя, чтобы ты всегда испытывал ко мне отвращение и никогда не прикасался ко мне. Никогда.

У меня почти не осталось сил. Я хотела, чтоб Егор ушел и оставил меня. Небольшая передышка, когда физическая боль от голода и моральная от его унижений не станут чуть слабее. Когда я смогу поплакать. Не при нем. Не для него.

***

Стиснул зубы, сжимая кулаки и испытывая желание оторвать голову зарвавшейся сучке.

Её слова, как лезвия кинжалов, вонзились в сердце, выворачивая его, как напоминания о её предательстве. Молча ударил её по щеке, а затем по другой, срывая свою злость, намеренно причиняя физическую боль.

– Что, мразь, считаешь себя слишком хорошей для того, чтобы переспать со мной? А когда–то, – усмехнулся, – ты сама умоляла трахнуть тебя. Невзирая на время и место. Или с тех пор, – схватил за волосы и оттянул голову вбок, – твоя цена возросла? Считаешь, что ублюдок Носферату не сможет заплатить её?

Идея пришла неожиданно.

– Тебе же легче изуродовать себя, Аня? – достал кинжал, висевший на поясе. – Чем лечь под меня? Так вот, девочка, – поморщился, понимая, что все еще называю ее девочкой, вложил кинжал в холодную руку и отошел назад, – я предоставлю тебе такую возможность. Изуродуй себя. Я хочу, чтобы ты порезала своё лицо. В противном случае, – пожал плечами, – я тебя отымею, куколка. И, поверь, на этот раз ты будешь кричать не от наслаждения.

Её зрачки расширились. Она медленно перевела взгляд на оружие в своей руке и сглотнула. Улыбнулся, предвкушая, зная заранее, какое решение примет эта упрямая женщина.

Опустил глаза, и едва не задохнулся, увидев на животе Виктории старый побелевший шрам. Пальцы начало покалывать от желания прикоснуться к нему, почувствовать его на ощупь. Твою мать, она, наверняка, получила его, будучи человеком. Но как? Когда? Сердце снова зашлось в ярости. Я узнаю, кто и когда сделал это с моей девочкой. И тогда ублюдку не жить.

***

Лицо горело от пощечин, я трогала языком разбитые изнутри щеки, окровавленные губы. Нет, мне не было больно, точнее, я не чувствовала ее, измученная голодом, его близостью. Измученная воспоминаниями. Это оказалось более жестокой пыткой, чем все, что произошло со мной до этого. Его холодный, равнодушный взгляд по моему обнаженному, покрытому мурашками телу, по старому шраму и кинжал в его пальцах. Мой взгляд зацепился за него как за якорь, как за спасение, как за мой ответный удар. Пусть ни одно мое слово не причинит столько боли, сколько он причинил мне, но его огорчит то, что я сделаю. Очень огорчит. Этого достаточно. Жалкая месть, но, все же, месть. Потому что зря сюда пришла. Я просто попалась в капкан, добровольно и напрасно. Сжала рукоятку ножа, тяжело дыша, глядя ему в глаза, вспоминая, как другое лезвие касалось моего тела, вырезая из меня жизнь, надежду, любовь, вырезая из меня все, что мне было дорого на живую. Что может сравниться с ТОЙ болью? Разве я живая? С того момента я просто дышу и двигаюсь по инерции.

Не сводя с него взгляда, полоснула себя по щеке, вспарывая кожу, кровь потекла по подбородку и шее, мне казалось, что она ледяная. Дышу все чаще и чаще. Каждый вздох как последний. Потому что может стать последним. Один взмах руки, только сильно, уверенно, и я оставлю его ни с чем. Только бы не промахнуться....

***

Девочка приняла именно то решение, на которое я и рассчитывал. Рассчитывал, и в то же время надеялся совершенно на иное.

Как будто не себя – меня полоснула, холодной сталью прошлась по краю души, оставив на ней неизгладимые шрамы. Вот так просто всё–таки признав, насколько я ей противен. Будь проклята эта её долбанная гордость. Гордость, пЕгорсящая столько боли, но, несмотря на это, до сих пор вызывающая совершенно ненужное чувство восхищения этой хрупкой женщиной.