Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович - Страница 44

Меня подставляли – нагло, открыто, глупо.

Неужели вернулся проектировщик? Наколол дурачка, рассказал жалостную историю, а сам…

Тогда почему он не стрелял? Мне бы в таком случае совсем не отвертеться… А Дима, наверное, только увидел ствол – и брыкнулся… Сейчас сюда ворвётся, допустим, давешний майор с нарядом…

Ну да, ну да. Семеро царей правили в Риме: Ромул, Нума Помпилий, Тулл Гостилий, Анк Марций, Тарквиний Древний, Сервилий Туллий, Тарквиний Гордый… Боком ему вышла гордость…

Я не гордый. Я снова разобрал карабин и снова спрятал его в кладовке. Спальник положил на диван, освоенный Киджаной. Кстати, пора бы лайбону вернуться, темнеет уже… Ох! Ноутбук-то!

Ноутбук так и лежал в ящике стола, но доставать его я не стал. Не до аналитики. Всё равно я ни хрена не понимаю.

В том же ящике лежала у меня полоска одноразового мобильника. Вот как вызову майора Кырова да как сдамся ему… Надоело. Всё равно придётся как-то устраивать жизнь в ужасном новом мире, легализоваться… Ну да, ну да. А майор возьмёт и пристрелит бестолкового таджика…

Но не успел я позвонить, поскольку в прихожей снова заговорил звонок. Чёрт с ним, кто бы ни пришёл. Больше так нельзя.

В глазок я увидел что-то неопределённое – не то стена, не то баррикада…

То была упаковка облицовочной плитки в деревянном каркасе. Из-под упаковки виднелись ноги в розовых штанах.

За лайбоном следовала другая упаковка – её тащил студент Гордей Кулешов.

– Вы, ребята, слишком близко к сердцу приняли идею евроремонта, – облегчённо сказал я. – Может, вы ещё и джакузи приобрели?

– Уф, – сказал Горик. – Роман Ильич, это майор Кыров вам послал. Из конфиската. Не пропадать же добру!

– Он ещё жив? – спросил я.

– Был живой, – сказал Киджана. На шикарном его костюме не осталось ни пятнышка.

– А как вы всё это допёрли?

– Борис подвёз, – сказал студент. – Борюшка. Только пришлось объезжать. В центре всё оцеплено – сикхи, милиция, спецназ Минфина. В банке на Урицкого была большая стрельба – психанул какой-то должник. Допрыгались мироеды. Полнится чаша народного гнева…

– Поймали его? – спросил я.

– Так вот и ловят, – сказал Горик. – Говорят, профессиональный снайпер…

– Не очень-то он профессиональный, – сказал я. И поведал единственным моим друзьям о том, что здесь происходило.

Горик задумался.

– Придётся наш патруль выставить, – сказал он наконец. – С завтрашнего утра и назначим.

– Передайте Борису, – сказал я, – что с завтрашнего утра я нанимаю его в качестве личного водителя. Хватит мне тут торчать целыми днями. Надоело мне читать всякую брехню и её опровержения. Надоело и выдавать себя чёрт знает за кого. Арестуют – значит, так тому и быть.

– Роман Ильич, – укоризненно сказал Гордей. – Нельзя вам сдаваться – дурной пример для молодёжи… Я же вам объяснял – у силовиков полный бардак, они друг у дружки все базы данных попортили и перепутали, а наши хакеры помогли… Ладно, надеюсь, что ночью ничего не случится, а утречком мы все приедем…

– Плитку класть? – поинтересовался я.

– В том числе и плитку, – сказал Горик. – А сейчас мне пора.

Студент вышел, тихонько щёлкнув замком.

– Киджана, – сказал я. – А вот ты теперь отгадай мою загадку: какой гнусный доробо мимо магазина шёл, а бутылку взять не догадался?

Лайбон заржал:

– Это ты сам! Потому что Киджана – взял два!

…Но проснулся я, повторяю, легко и светло.

– Киджана, – сказал я. – Форма одежды – боевая. Не время пускать пыль в глаза легкомысленным девицам. Нас ждут великие… Что-то ведь нас ждёт!

Ветровое стекло Борюшкиного мини-вэна украшали многочисленные пёстрые бумажки.

– Дочки пропусков натырили на всякий случай, – пояснил счастливый отец.

Ушлые дочки во главе с бабушкой сидели тут же – в рабочей одежде, без макияжа, волосы под косынками.

– Пусть поработают, нечего по городу шастать, – пояснила Арина Геннадьевна.

– Да плюньте вы на этот ремонт, – безнадёжно сказал я. – Не надо мне никакого ремонта.

– Надо-надо, – сказала бабушка. – Им Горик сказал, а они его только и слушаются. Вот и выйдет им трудовое воспитание!

Малая бригада коммунистического труда покинула салон, а их места заняли мы с Киджаной и ассегаем.

– Борис Васильевич, – сказал я. – Едемте в университет. Попробую трудоустроиться…

– Роман Ильич, – сказал Борюшка, выезжая из двора. – Когда всё это гадство кончится?

– В смысле? – сказал я.

– В смысле Химэй, – сказал Трегубов. – Ну, избавятся они от пенсионеров и голожопых, а дальше-то что? Люди ведь всё равно будут и стариться, и нищать…

– Борис, это вы меня спрашиваете? – воскликнул я. – А где же мощь трудового коллектива? Ваши заводские, помнится, и дороги перекрывали, и кризисного минетжера на тачке вывозили…

– Коллектив… – скривился он. – И слово-то такое забыли. Начальство выбрало момент, когда народ совсем дурак стал, и подсунуло этот проклятый Биг Тьюб… А ваша интеллигенция поддержала!

– Борис, – сказал я. – Да какая уж нынче интеллигенция – одни слёзы. Кто её теперь слушает?

– Конечно, интеллигенция, – сказал он. – Кто песенки сочиняет, сериалы клепает, лекции читает? Работяги, что ли?

Возразить было нечего. Действительно, идеологическое обеспечение эвакуации, пусть и корявое, власть имущим явно не по силам и не по мозгам…

– Вот вы классный инженер, – сказал я. – Золотые руки, светлая голова, теперь таких мало. Вы же понимаете, что не может быть такого устройства, которое переносит материальные объекты в иное измерение или в небытие… Так докажите это!

– В том-то и беда, что переносит, – хмуро сказал он. – А в этом клятом Заколючинске люди обслуживают установку и помалкивают. Деньги им платят хорошие, а они привыкли кучеряво жить, пока бомбы клепали, и нынче обрадовались. Остальные-то люди для них – мусор! Так и при коммунистах было, так и сейчас есть…

– Так ведь даже американцев убедили, – сказал я. – Уж на что прагматичный народ…

– У Штатов своя линия, – сказал Трегубов. – Их террором и нищетой пугают. Чёрные и цветные – вперёд!

Как-то не брал я в расчёт Борюшку, думал – простец, пролетарий, хоть и с убогим высшим образованием, что с него взять… Нельзя презирать собственный народ. Ни при каких обстоятельствах!

– Всё равно жить в Африке больше некуда, – подал голос Киджана. – Земля нас проклянула… Проклянила…

– Прокляла, – подсказал я.

– Ну вот и ваш университет, – сказал Борис. – Может, мы тоже пойдём – подстрахуем?

– Нет, – сказал я. – Сидите и ждите. Если меня оттуда выведут под конвоем – тихонечко поезжайте домой и не рыпайтесь, пристрелят.

Они неубедительно пообещали. Господи, ну что я им, кто я им?

В знакомом вестибюле на доске объявлений красовалась фотография Димы Сказки – правда, без траурной каймы. В подписи сообщалось, что господин ректор срочно отбыл на Простор по состоянию здоровья, но его вклад в дело высшего образования никогда не будет забыт…

– Алала! Счастлив день, когда встречаем Достигшего! – вскричал вахтёр Иван Казимирович. По возрасту ему вроде бы давно полагался Химэй вне очереди, а вот поди ж ты…

– Кто замещает ректора? – строго спросил я.

– Так Прянников же, – ответил вахтёр. – Прянников и замещает…

Мог бы я и не спрашивать. Кто же больше?

– Он у себя? – спросил я ещё строже.

– У них посетитель, – сказал вахтёр. – Вам бы подождать…

– Бриарей не ждёт! – значительно сказал я и пошагал вдоль по коридору.

Мадам Бедокур тоже была вечной, как вахтёр, – и от проректорского кабинета доросла до ректорского.

– Алала, – сказала она. – Счастлив день… Нельзя к Павел Игнатьичу! У него посетитель!

– Мне – можно, – гордо сказал я. Ах, Паша, Паша, не ты ли Диму заказал? С тебя станется…

И открыл дверь с позолоченной табличкой – её ещё не успели сменить.

Прянников Павел Игнатьевич сидел за огромным столом, заставленным мониторами, а гость его скромно притулился на одном из боковых стульев – но всё равно было видно, кто здесь хозяин. Гость был облачён в некое подобие военной формы с причудливыми знаками различия. Глаза его были скрыты за тёмными очками, а лицо украшала крошечная молодёжная бородка в три волоса.