Восстания военных поселян в 1817-1831 гг. - Евстафьев Павел Петрович - Страница 9

Николай I одобрил меры, принятые генералом Эйлером для подавления восстания. Но это одобрение относилось лишь к отправке из лагеря отряда в мятежный город. Что же касается «мер кротости», которыми Эйлер надеялся ликвидировать восстание, то царь сразу и решительно отверг подобные меры. Он предписал генералу немедленно «принять самые деятельные и решительные меры и при малейшем сопротивлении немедленно принудить бунтовщиков к безусловному повиновению силой оружия».

Так с самого начала восстания не совпали методы воздействия на восставших верховного руководителя государства — царя — и генерала Эйлера. В дальнейшем это привело к большим недоразумениям. Царь не допускал послабления восставшим, он не хотел и не мог входить в личные мотивы действий генерала. Он понимал, что восстание надо ликвидировать сразу, решительными мерами, пока еще не охвачены им соседние округа поселенного корпуса. В противном случае правительству пришлось бы иметь дело с грозной силой. Царь не согласился и с попыткой генерала Эйлера причину восстания искать в холере. Поэтому генералу предписывалось царем «произвести тщательное исследование для обнаружения истинных причин, подавших повод к возмущению». Он должен был всех виновных без исключения предать военному суду; суд над зачинщиками произвести в 24 часа и с личным мнением о происшествии представить на высочайшее утверждение с нарочным курьером.

Пока скакали курьеры из Новгорода в Петербург и обратно, обстановка восстания резко изменилась.

12 июля, в 11 часов ночи, отряд майора Ясинского прибыл к штабу Киевского гренадерского полка, в деревню Дубовицы. Построив баталион в боевой порядок, и, прикрываясь передовыми пикетами, с барабанным боем, с ружьями, заряженными боевыми патронами, колонна двинулась к городу. Но в городе Ясинский обнаружил крайнюю нерешительность. Очевидно, подозревая своих гренадер в сочувствии восставшим, он не пытался разогнать мятежников силою оружия. И даже больше: когда на другой день мятежники соседних округов: Киевского и Виртембергского, где с утра 13 июля бушевал мятеж, — стали привозить в город убитых и избитых офицеров и чиновников, он принимал их из рук в руки и с миром отпускал поселян в свои округа. Разговорами с мятежными толпами да освобождением из-под ареста пленников ограничивалась его деятельность.

Нерешительность Ясинского, неуверенность в своих силах и страх перед восставшими не могли не ободрить последних. Восставшим было ясно, что начальство соблюдает осторожность и не намерено действовать решительно. Рабочий баталион и вернувшиеся на места своих стоянок поселяне Киевского и Виртембергского полков, разумеется, сразу же учли это обстоятельство. Огонь мятежа с необыкновенной быстротой побежал по округам поселений. Мастеровые рабочего баталиона, начавшие возмущение, и в дальнейшем явились руководителями восставших. Переезжая из округа в округ, они везде поднимали возмущение в баталионах, вполне к тому подготовленный.

Офицеры поселенных баталионов, квартировавшие с своими ротами и взводами в многочисленных деревнях уезда, поселенное духовенство, врачи, чиновники, местные помещики, — вообще все «господа» были захвачены врасплох восстанием. Многие из них, пытаясь скрыться, уезжали из своих баталионов в соседние, старались пробраться в Княжий двор, в Старую Руссу и в Новгород, но большею частью попадали в руки поселян, избивались и направлялись поселянами в Старую Руссу, где рабочие баталиона «судили дворян». С приходом — в город нового отряда под командой генерала Леонтьева положение не изменилось. Несмотря на то, что в городе под его командой скопилось до трех тысяч правительственных войск с артиллерией, генерал проявил еще большую осторожность, чем Ясинский. Он не принял никаких мер к успокоению ближайшего к городу округа Киевского поселенного полка, ни к задержанию зачинщиков из мастеровых рабочего баталиона, часть которых продолжала стоять биваком за городским валом. Выполняя приказания генерала Эйлера, он поставил сильные посты ко всем выездам из города, разместил биваком баталионы и артиллерию на площадях и усиленно занялся гарнизонной службой.

А между тем дело было вовсе не в спокойствии города. Мятеж бушевал в округах Киевского и Виртембергского полков: в первом — с 12 июля, а во втором — с утра 13 июля. Из Виртембергского округа он перекинулся в соседний округ 4-го карабинерного полка.

Поселяне не без основания не верили в реальность угрозы со стороны города и продолжали привозить в город своих офицеров на суд 10-го рабочего баталиона — защитников народа, — такой ореол приобрели в глазах поселян мастеровые баталиона.

Вечером 13 июля пришел в Дубовицы генерал Эйлер с двумя баталионами карабинеров и восемью орудиями. Хотя генерал Эйлер мечтал отличиться подавлением восстания и приобрести репутацию чуть ли не спасителя трона, но ни личные его качества (по отзывам сослуживцев, он отличался жестокостью и необыкновенной трусостью), ни обстановка, которую он застал в округах поселений, не позволяли надеяться на скорое подавление восстания. Мятеж бушевал почти во всех округах 2-й поселенной дивизии, а 14 июля перекинулся в округа поселенной артиллерийской дивизии. Генерал Эйлер не только не пошел усмирять мятеж в округах дивизий, но даже не вступил с своими баталионами в город, как обещал царю.

А между тем силы правительственных войск были весьма значительны, поселяне же не имели не только артиллерии, но и вообще сносного вооружения. Но страх перед поселянами был настолько велик, что, имея одиннадцать кадровых баталионов и артиллерию, генерал Эйлер считал себя недостаточно сильным, чтобы приступить к усмирению восстания, и потому приказал баталионам 8-й пехотной дивизии, не принадлежавшей к поселенному корпусу, форсированно идти с карантинной линии в Дубовицы. У царя же он просил еще несколько эскадронов кавалерии. Впрочем и эта «письменная» деятельность генерала Эйлера скоро закончилась.

15 июля свершилось событие, которое имело решающее значение для дальнейшего поведения трусливого генерала: он получил известие, что в тылу его войск, по дороге на Новгород, в селе Коростыне, восстали поселяне Барклаевского полка[8]. Генерал Томашевский, выступивший против восставших с двухбаталионным отрядом и артиллерией, донес генералу Эйлеру, что входившие в состав его отряда артиллеристы и баталион Аракчеевского полка отказались повиноваться и действовать против поселян, и сам генерал едва не попал в плен к поселянам.

В том же рапорте Томашевский пишет о другом ошеломляющем известии: поселяне Барклаевского округа возмутили крестьян находящейся по соседству Свинорецкой волости[9], и те вместе с мастеровыми 5-го и 6-го военных рабочих баталионов 17-го утром напали на оставленный генералом день назад лагерь при Княжьем дворе. Они разгромили лагерь, перевернули все офицерские палатки, уничтожили имущество офицеров и убили полковника Неймана и майора Маковского. Это решило дело. С этого момента генералом Эйлером окончательно овладело паническое настроение. Не столько поразила генерала измена гренадер генерала Томашевского (хотя и этот факт представлялся невероятным в те времена случаем), сколько то, что пожар восстания бушевал уже в тылу его отряда, и дорога на Новгород была отрезана. Он не помышлял теперь об усмирении восстания, об арестах и наказании виновников возмущения, забыл и о своих обещаниях царю.

Сразу же по получении известий о новых восстаниях генерал Эйлер, не дожидаясь даже смены своих карабинеров, находящихся в карауле, поспешно выступил из Дубовиц и побежал к Новгороду. Но фортуна не совсем отвернулась от генерала: на пути в Новгород он получил известие о восстании поселян 1-й гренадерской дивизии, расположенной за Новгородом, по берегам реки Волхова. Это обстоятельство спасло репутацию генерала: царю он донес, что, исполняя долг верноподданного, узнав о восстании, немедленно бросился с отрядом с целью восстановить порядок «в местах, столь близких к пребыванию императорской фамилии».