Стрелы сквозь Арчера (ЛП) - Саммерс Нэш - Страница 31

Было слишком много поздних ночей в одиночестве в мастерской, где мне только и удавалось, что смотреть на старые деревянные стружки, оставшиеся от предыдущих проектов.

— Мы с Нэнси были бы рады снова пригласить тебя на ужин в скором времени, — надавил Фил. — Можешь даже привести кого-нибудь с собой.

Я невесело рассмеялся.

— Да? И где я кого-нибудь найду?

— Как насчёт той женщины, с которой ты не так давно встречался?

Изо всех сил стараясь проигнорировать этот вопрос, я оглядел маленький магазин, который был моим бизнесом последние десять лет моей жизни. За двумя большими окнами передней части магазина садилось солнце. Я всегда держал стекло идеально чистым и натёртым, за исключением логотипа, напечатанного на окне, со словами: «Дуб и Лак: деревянная мебель под заказ».

— Я так понимаю, надолго ничего не затянулось? Жаль, — давил Фил. — Ну, со спутницей или без, мы были бы рады тебя видеть.

— Спасибо, — сказал я, так и думая. Я принял бы предложение Фила и Нэнси. Не я решил быть одиноким — казалось, так просто сложились карты.

— Ну, я от тебя отстану, — Фил хлопнул рукой по деревянной столешнице моего прилавка и улыбнулся. — Я зайду завтра со свежей буханкой хлеба, на которой будет твоё имя, если ты пообещаешь зайти на этих выходных посмотреть игру.

— Договорились.

Отсалютовав, Фил ушёл, колокольчик на двери прозвенел за ним.

Я заметил, как тихо в магазине. Обычно из динамиков играла музыка, но, должно быть, она остановилась несколько часов назад, а я и не заметил. Такое случалось всё чаще и чаще. Я теперь едва ли замечал тишину. Наверное, просто привыкал к ней. Это была пугающая мысль.

Посмотрев на несколько предметов мебели, расставленных по магазину, я почувствовал, как что-то в моей груди сжалось чуть сильнее. Я должен был выяснить, что со мной не так. Страдала моя работа. Я знал это; мои покупатели знали это. И я не хотел закрыть магазин, если всё станет слишком плохо. От самой этой мысли у меня по спине бежала дрожь страха. Я понятия не имел, что буду делать весь день, если когда-нибудь придётся закрыть магазин навсегда.

Фил был прав. Мне следовало уйти пораньше. У меня не будет больше покупателей за день, а если и удастся заманить нескольких прохожих, они ничего не купят. Они зайдут, увидят недостатки в моей работе, заметят отсутствие души в каждой частичке мебели и уйдут.

Тяжело вздохнув, я обошёл прилавок, повернул табличку «Закрыто» лицом на улицу и запер входную дверь. Вернувшись назад, я выключил весь свет, прежде чем взять свою рабочую сумку с одного из крючков в подсобке. Прежде чем уйти, я включил сигнализацию, затем вышел к своему грузовику и сел в салон. Я молча сидел за рулём… не знаю, как долго. Минуты. Часы. Тысячелетие.

Когда я завёл двигатель и выехал с парковки, я знал, что могу поехать только в одно место. Не прошло и пятнадцати минут, как я стоял перед могилой своей жены.

Трава по бокам выросла высокая. Зеленее, чем год назад, но прошедшей зимой у нас было много снега. Потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы он растаял, но все в городе пытались сохранять хорошее настроение насчёт этого, всегда говоря, как мы в этом нуждались.

Весна.

Раньше это было наше любимое время года. Это было моё любимое время года. Теперь для меня оно было самым ненавистным. Я не хотел вспоминать о свежем и новом. Я не хотел вспоминать о новом начале или о чём-либо молодом.

Я присел на корточки перед могилой, не обращая внимания на мокрую траву, прижимающуюся к коленям моих джинсов. Вдали, за горами, небо сияло персиковым и шафрановым оттенком. Цвета были такими яркими по сравнению с всё ещё белыми верхушками высоких гор. Даже весной и летом верхушки массивных гор оставались покрыты снегом. Это вызывало лёгкую улыбку на моём лице. Это казалось практически символичным.

Снова чувствуя тяжесть в груди, я потянулся и провёл пальцами по гладкому полированному камню.

— Ох, моя радость. Я скучаю по тебе.

Но к моему абсолютному ужасу, и не в первый раз, в моей голове возникло лицо не Софии. Не её смех по-прежнему звучал в моих ушах. Не от её потери моё сердце по-прежнему тянуло.

Это был чей-то другой призрак.

Я ушёл с кладбища не в настроении. Меня охватила неприязнь и мучения, делая сложной задачу сосредоточиться на чём-то, пока я ехал домой быстрее, чем обычно.

Со мной что-то фундаментально было не так. Люди говорят, что время лечит все раны, но это полная чушь. Пока время текло мимо меня, я оставался в анабиозе, застряв в каком-то странном, ухудшающемся психическом и эмоциональном состоянии. С каждым проходящим месяцем я всё меньше спал, меньше ел, меньше работал. Мелочи, в которых я когда-то находил утешение, больше не имели ни малейшей ценности в моих глазах. Страдала моя работа, я не мог сосредоточиться, а теперь меня предало место, где я когда-то вспоминал свою жену. Или, может быть, это я её предал.

Я больше не знал. Не было правил или путеводителей, как справляться с чем-то таким. Я не был уверен, что у меня вообще была бы энергия их читать, если бы они были.

Когда я приехал домой и бросил свою спортивную сумку на пол в коридоре, меня поприветствовал значительный масштаб пустоты. Абсолютной пустоты. Тишины. Никакого звука, никакой жизни. Совсем ничего.

Это было слишком. Слишком много пустоты.

Я сразу же прошёл по коридору, мимо кухни и гостиной, и вышел во двор. Оттуда я пошёл по тропинке к своей мастерской. Как истинный трус, я стоял перед закрытой дверью мастерской, не в силах её открыть.

Когда я последний раз заходил внутрь?

На прошлой неделе? Неделю назад?

Зайти туда становилось всё тяжелее и тяжелее. Дело было в запахе дерева, стружки, лака. Днём свет просто не так проникал в окна. А ночью… ночью мне на голову действовало тихое стрекотание сверчков, а тепло обогревателя холодом пробивало насквозь.

— Соберись, Мэллори, — пробормотал я.

Когда я повернул ручку и открыл дверь, в первую очередь мне в нос ударил запах. И это было самое несправедливое. Я знал этот запах с детства, но теперь от него у меня крутило желудок.

Я включил свет и заставил себя пройти в центр мастерской. Она никогда не была совсем убранной или организованной, но теперь была близка к хаосу, покрытая пылью и грязью, с подтёками воды на потолке и следами на стенах. Крышу нужно было заменить в позапрошлом году, но моё сердце не лежало к этому. Моё сердце вообще ни к чему не лежало.

И конечно же, именно это слово — сердце — вызывало у меня мысли о нём.

Не в силах сдержаться, я нашёл взглядом кресло в углу комнаты, которое годами не мог передвинуть или вообще прикоснуться к нему. На нём по-прежнему лежало старое одеяло, и весь корпус был покрыт пылью прошедших лет.

Повсюду вокруг него лежали кучи дерева, наполовину готовой мебели, пустые бутылки полироли или алкоголя и инструменты, которые меня раздражали до такой степени, что я их выбросил.

Я покрыл беспорядком каждый дюйм своей мастерской.

Каждый до единого дюйм, кроме этого чёртового кресла.

Я рассмеялся, чувствуя, как что-то сжалось в груди.

Что, по моему мнению, должно было произойти? Что я однажды приду сюда, а он снова будет сидеть здесь? Читать? Спать? Имело бы значение, если бы такое произошло? Я бы снова прогнал его?

Будь я умным человеком, я бы сжёг это кресло. Я сжёг бы одеяло и все паззлы, и все до единой пластинки в доме.

Но я думаю, что доказал каждому человеку, которого когда-либо любил, что я не был умным или сильным. Я был слабым. И потому, что я был слабым, я сразу же развернулся, выключил свет и запер за собой дверь мастерской.

Я прошёл по тропинке обратно на веранду, поднялся, перескакивая по две ступеньки за раз, и поставил садовый стул перед переносным кострищем. Глядя на силуэт оленя на металлическом корпусе, я вспомнил разговор с молодым человеком несколько лет назад.

Мне было грустно за него, но более того, я почувствовал какую-то искру, нечто близкое к товариществу или пониманию. Это было ощущение, которое люди редко испытывают, когда встречают другого человека, и их души общаются друг с другом.