Любовь в наказание (СИ) - Волгина Надежда - Страница 10

— Спасибо! — улыбнулась я мужику и кивнула Лиде: — Пошли.

Та поплелась за мной, все еще продолжая не понимать происходящего. Ее даже почти свершившийся наезд на меня не напугал. Она вообще сейчас выглядела какой-то блаженной. Мужик даже с опаской покосился на нее, но ничего не сказал, пока я помогала забираться ей в телегу и залезала сама. Ничего, как только найдем жилье, станет легче. Глядишь, и Лида оклемается.

Глава 7

— А вы сами местный? — спросила я у мужика, как только телега тронулась.

— А то как же! Тутошний. В город на ярмарку ездил.

— А в этой вашей… Матвеевке есть где остановиться на время?

— А вы разве ж не к родне пожаловали? — покосился на нас мужик и взгляд его мне не понравился.

— Не к родне, — аккуратно ответила я и добавила: — По делу мы к вам.

Поймав вопросительный взгляд Лиды, сделала ей страшные глаза, чтоб сидела и помалкивала, пока я парламентерствую. А то еще ляпнет что.

— За постой платить надобно. Есть чем? — задал мужик наводящий вопрос.

Сама бы я об этом не подумала ни в жизнь. Спасибо маме, к перемещению в прошлое подошла со всем серьезием. Весь лом золота и серебра, что был у нас дома, она переплавила на одинаковые бусинки. Что-то типа денежных знаков сделала. Конечно, добра этого было немного, но на какое-то время должно было хватить. А там, глядишь, как-нибудь отработаем. Правда я понятия не имела как.

— Ну есть, — прищурилась я. Мужик этот нравился мне все меньше. Мог бы и не выставлять так жадность то напоказ.

— Ну раз не с пустыми руками к нам пожаловали, то привечу вас у себя. Места всем хватит, — расплылся он в довольной улыбке.

И что-то от его улыбки стало мне как-то тошно. Тут же решила, что с жильем определимся по прибытии.

Лида опять впала в прострацию и всю дорогу до деревни блуждала бессмысленным взглядом по проплывающим мимо пейзажам. Оставалось надеяться, что она не впадет в какую-нибудь горячку от перенесенного стресса. Только этого мне и не хватало для пущего счастья.

— Ну вот мы и дома почитай.

Лошадь с трудом втащила телегу на пригорок, с которого и открывался вид на деревню. Ничего так, живописная, утопает в зелени. Но так, должно быть, только летом. Вряд ли зимой на нее так же приятно смотреть. И по размерам приличная. Почему-то я представляла себе деревеньки этого времени совсем другими — серыми, неприглядными, не больше тридцати домов. А тут домики яркие, да разноцветные, глаз радуют.

Хотя глаз радовали явно не все домики, как убедилась я почти сразу же. Первый, с которым мы поравнялись, был больше похож на лачугу. Если бы не женщина в неряшливой юбке и драной рубахе, что накладывала что-то в ведро с телеги без колес, которая стояла рядом с домом, я бы решила, что тут никто не живет. Да и как можно жить в четырех каменных стенах, обмазанных чем-то вроде глины и накрытых сверху, кажется, простыми неструганными досками, на которые кое-как навалена то ли картофельная, то ли свекольная ботва (в огородных делах была не сильна, но это первое, что пришло в голову). Дом казался таким маленьким, что и на сарай-то не смахивал. Никакого забора или двора возле него не было и в помине. От вида жилища и женщины непроизвольно накатила тоска.

— Здесь кто-то живет? — вырвалось у меня.

— Это? — кивнул мужик на женщину. — Клавдия, вдова с малой дочкой на руках. Погорельцы они, пришли к нам из соседней деревни. Муж, поговаривают, помер уже второй год как. Сын ейный вроде как в солдаты подался. Ну а она… побирается она с нищеты. Хозяйства-то нет никакого…

— Остановись! — велела я неожиданно даже для себя самой.

Лида с перепугу вздрогнула, а мужик так резко натянул вожжи, что поставил лошадь на дыбы. И женщина обернулась в нашу сторону и застыла, открыв рот.

— Мы тут сойдем, — спрыгнула я с телеги и потащила за собой Лиду.

— А как же постой?

— Разберемся, — махнула я мужику рукой и даже не подумала предложить плату за проезд. Перетопчится, явно не последнее доедает. Да и не понравилось мне, как он рассуждал об ужасной доле этой несчастной.

Какое-то время мужик смотрел нам в спины, мне — решительным шагом направляющейся к женщине, и Лиде — невольно плетущейся за мной, а потом стегнул лошадь и поехал восвояси. Туда ему и дорога.

— Здравствуйте! — поприветствовала я женщину еще издалека.

— И вам не хворать, — с опаской отозвалась она.

Сколько же ей может быть лет? Ведь не древняя еще, раз есть дочь малолетняя, а выглядит почти как старуха.

— Пустите нас на постой? — приступила я с места в карьер, пока она ничего сообразить не успела.

— Я что ль? — поставила она ведро и вытерла пот со лба.

Я же сунула свой любопытный нос и в ведро. Овес что ли или еще какая крупа. Вон и сито рядом валяется. Наверное, только просеяла.

— Мы заплатим, — тут же нашлась я и достала из-за пазухи мешочек с золотом и серебром.

— Так негде ж у меня… — обвела она тоскливым взглядом жилище. — Разве что в сарае, — кинула она взгляд влево, и только тут я заметила еще одну постройку, сколоченную из досок. — Там есть сено прошлогоднее. Могу застелить его…

Все это она говорила до такой степени неуверенно и так странно поглядывала на нас, словно сомневалась в нашей нормальности.

— В сарае, так в сарае. Лето, не замерзнем, — бодро согласилась я.

— Ну тогда проходите в дом. Сейчас буду завтрак собирать, — окончательно смутилась женщина, вытерла руки прямо о юбку и распахнула низкую покосившуюся дверь.

В доме было темно и пахло почему-то хозяйственным мылом. Когда глаза немного привыкли, удалось рассмотреть стол, стулья вокруг него и две кровати, не считая печи посреди комнаты. Кстати, комната тут была единственная, как я определила. Кухня, зал и спальня — все в одном. На одной из кроватей лежала девочка лет пяти, до подбородка укрытая одеялом. Ее белокурые волосы разметались по подушке, а глаза лихорадочно блестели в нашу сторону. И лишь толика любопытства была в этом блеске. Сразу становилось понятно, что у девочки лихорадка.

Женщина откинула люк в полу, который я и не заметила сразу, так сумеречно было в комнате, и спустилась в погреб. Я же потянула Лиду к столу. А то она застыла как истукан посреди комнаты и таращилась на единственное окно, завешенное хоть и чистой, но изрядно полинявшей марлей.

— Отмерзни ты уже, — грозно прошептала я. — Народ пугаешь своими видом.

Ответом мне послужил горестный всхлип. Чуть не поколотила подругу, когда заметила слезы на ее глазах. Понимаю, что такая реакция лучше, чем ступор, но была она сейчас совершенно не желательная. Усадив бедняжку за стол, я как ребенка погладила ее по голове и прошептала на ухо:

— Все у нас будет хорошо, обещаю. И очень скоро мы вернемся домой.

Я и сама верила в то, что говорила, потому что по-другому и быть не могло.

Клавдия вернулась с кувшином и еще чем-то, завернутым в тряпку. Им оказался хлеб — половина каровая.

— Вот. Угощайтесь. Не побрезгуйте. Правда, небогато мы живем, — смутилась она, доставая жестяные кружки с окна и ставя их перед нами.

Я же смотрела, с каким трудом она нарезает хлеб, и размышляла, сколько же ему уже времени. А еще меня смущал взгляд девочки. Она лежала в постели совершенно неподвижно, но за нами следила очень внимательно.

— Что с ней? — спросила я, когда мать малюсенький кусочек хлеба и чашку жидкого и несладкого киселя, чем и оказался напиток в кувшине, отнесла дочери.

— Инфлюэнца проклятая, — тяжело вздохнула Клавдия, приложив ладонь ко лбу дочери. — С зимы терзает бедняжку, как ноги промочила в полынье…

Так, если я не ошибаюсь, то раньше любую простуду называли этим мудреным словом. Если девочка болеет с зимы, то простуда у нее затяжная и запущенная, если что не посерьезнее. Но точно не воспаление легких, его бы она так долго не выдержала.

— Кашель есть? — снова обратилась я к матери.

— Ой, сильный, — всхлипнула та. — Как начнет колотить ее, что остановиться не может. Аж задыхается, бедняжка. Чем уж я только ее не лечила. И горчицу прикладывала, и барсучьим жиром мазала. Все без толку. А на доктора из уезда денег нет.