Алтайские робинзоны - Киселева Анна Николаевна "1949" - Страница 16

— Уй-юй-юй! Нашёл все-таки золото! — сказал он хрипло и вдруг лицо его сморщилось. — А я… не могу…

— Лёня, дурачок, мы же вместе нашли, — заговорил Шура горячо и убедительно. — Если бы не ты, меня в живых, может быть, не было бы. Мы же вместе искали, помогали друг другу, значит, вместе и нашли. Теперь бы нам домой добраться! Если бы ты не болел, мы бы завтра дома были.

— Домой, — повторил Лёня это слово, такое теплое и ласковое. — Шурик, пойдём домой! Мне лучше, совсем лучше.

Он с трудом сел и улыбнулся жалкой улыбкой. Чтобы доказать, что ему лучше, он даже попросил кусочек мяса. Но Шура понимал, что тащить Лёню в путь сейчас немыслимо: он слишком слаб. Шура решил сначала один сходить в разведку, обследовать путь до озера.

— Завтра, Лёня, отправимся домой. Только ты смотри, к завтрашнему дню выздоравливай! А сейчас я один пойду, узнаю, далеко ли озеро.

— Но ведь я говорю, что совсем выздоровел, — горячо сказал Лёня. Помолчав немного, он печально спросил, глядя в глаза товарищу: — Шурик, а ты один не уйдёшь?

В его взгляде одновременно были и страх и надежда.

— Лёня, как ты можешь так думать! — возмутился Шура. Он чуть не заплакал и от жалости к Лёне, и от обиды на то, что товарищ о нем так дурно подумал.

Когда он пошел искать озеро, на небе уже не было ни одного облачка. О том, что шел дождь, напоминали сейчас лишь чистый легкий воздух и дождевые капли, сверкавшие на яркой зелени кустов и травы.

— Вот оно где! — радостно закричал Шурик и остановился. Из-за скал сверкнула весёлая искрящаяся гладь озера. На той стороне его поднимались горы. Эти горы видны с крыльца дедушкина дома. Шура их сразу узнал. Он сел на камень и, как зачарованный, не спускал глаз с этих гор. Эх, если бы лодку! Через два-три часа они с Лёней были бы дома.

Им овладела страстное нетерпение увидеть скорее родных, дом, вообще людей. Если бы каким-нибудь чудом появилась сейчас лодка! Шура глубоко вздохнул. Он знал: чудес не бывает. Человек должен всего добиваться сам.

Что ж, если нет лодки, надо попытаться соорудить плот. Он не раз видел, как делают плоты сплавщики в Артыбаше. Поднялся по склону, выбрал небольшую сосёнку и стал её подрубать. Работал он прилежно, лишь изредка разгибал уставшую спину и отирал ладонью пот с лица. Он заготовил шесть небольших бревешек, стащил их к самой воде, вырубил несколько жердей, положил их поперёк брёвен и всё это скрепил скрученными прутьями.

Когда солнце спряталось за гору, плот был уже готов. Шура выпрямился и облегченно вздохнул. Болела спина, болели кровавые мозоли на ладонях, но настроение было бодрое. Уж теперь-то Шура знал, что всё будет хорошо.

Утром у Лёни начался второй приступ малярии, несмотря на то, что накануне Шура напоил его отваром осиновой коры, Как ни старался Лёня сдержать дрожь и стоны, но не мог: ему казалось, что у него переламывается поясница, вывертываются из суставов руки и ноги.

Шура сначала сидел хмурый и недовольный: ему было досадно, что Лёня не может или, как казалось ему, не хочет пересилить свою болезнь. Но как только Лёня заплакал, Шуре стало жаль его, и он раскаялся в своих дурных мыслях. Разве же Лёня виноват, что болен?

— Лёня, ты не плачь, — утешал он товарища. — Все равно мы сегодня будем дома. День большой. Вот пройдёт приступ, станет тебе легче, и побредём потихоньку. Нам бы только до озера добраться, а там сядем на плотик и понесёмся. Течение идёт вдоль правого берега, я вчера проверял — ветки бросал. Понесёт нас, как на крыльях. Ты не плачь, успокойся.

— Только бы до озера добраться, — всхлипывая, повторил Лёня. — Сегодня меня не так трясет. Сегодня я быстро поправлюсь.

— Да, сегодня тебя не так трясет и вид у тебя лучше, — подтвердил Шура, чтобы ободрить товарища. — Все-таки помог осиновый отвар.

— Конечно, помог, — лепетал Лёня, весь красный, сбрасывая с себя одежду.

Устало вздыхая, Шура терпеливо поил Лёню водой, менял компрессы и прислушивался к хриплому, частому дыханию больного, Наконец, дыхание стало более ровным, и Лёня заснул.

Пока он спал, Шура собирал малину, чернику, варил «варенье» и думал о доме. Через некоторое время он услыхал слабый голос Лёни и поспешил в пещеру.

Лёня сидел на своей постели вспотевший, желто-бледный и трогательно худенький, но улыбающийся своей жалкой и милой беззубой улыбкой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шура.

— Лучше, — прошептал Лёня. У него не было силы даже говорить. — Совсем лучше.

— На, поешь, и пойдём, — предложил Шура, подавая ему кружку с «вареньем».

У Лёни дрожали ноги, кружилась голова и темнело в глазах, но все же он прошел шагов двадцать.

— Шурик, давай отдохнем немножко, я не могу, — простонал он.

Ребята сели на песок. Шура видел, что идти Лёня не может, нести его на себе Шура тоже не мог: он нёс козлёнка и тяжелую сумку, наполненную образцами пород. Глядя по сторонам, Шура придумывал, как бы выйти из тяжелого положения.

Наконец, он заметил в ручье застрявшую между камнями вывороченную с корнем сосну. Она качала ветками, порываясь уплыть, но её держали камни. Шура поточил топорик о камень и принялся обрубать ветки и корни, которые мешали дереву плыть. Несколько сучьев он оставил, чтобы дерево было устойчивым и не вертелось.

— Шурик, зачем это? — спросил Лёня.

— Пароход тебе сделал.

Он усадил Лёню на нижнюю часть ствола, между двух торчащих в стороны корней. Козлёнка Лёня устроил у себя на коленях, а сумку повесил на корень. К тонкому концу дерева Шура привязал веревку, подтолкнул дерево и оно медленно поплыло вниз по течению.

Шура помогал дереву двигаться, таща его на веревке и направляя мимо больших камней, загромождавших русло. Лёня, сидя на этой импровизированной барже, чувствовал себя не очень хорошо: ствол дерева трясся и скрежетал по камням, потому что ручей сначала был довольно мелким. Но скоро он превратился в широкий и глубокий поток. Дерево поплыло быстрее: оно больше не бороздило по камням.

С каждой минутой течение становилось сильнее. Теперь Шура, чтобы не выпустить веревку из рук, должен был бежать по берегу.

С каждой минутой течение становилось сильнее. Теперь Шура, чтобы не выпустить веревку из рук, должен был бежать по берегу.

Стало видно устье реки, и только тут Шура с ужасом сообразил, что течение может вырвать у него веревку и дерево вместе с Лёней унесёт в озеро. На лбу у него выступил холодный пот.

— Лёня! — закричал он, — Лёня!

Веревка вырвалась у него из рук. Он забежал в воду и, два раза обернув веревку вокруг пояса, завязал ее узлом. Затем встал на четвереньки. Веревка натянулась и потащила Шуру глубже в воду, но он схватился руками за выступивший из воды камень. Дерево остановилось. Шура пополз вокруг камня, чтобы закрутить за него веревку. Веревка трещала. Шура боялся, что вот-вот она оборвется и тогда всё пропало. Но тонкий конец сосны приблизился к берегу, и Шура увидел, что Лёня, положив козлёнка себе на шею, ползет по стволу. Через минуту он был на берегу. Шура облегченно вздохнул. Теперь на сосне осталась только сумка с камнями и золотом. Через минуту дерево совсем прибило к берегу. Лёня снял сумку и топором перерубил веревку. Дерево сначала медленно двинулось вдоль берега, потом перевернулось, закружилось, выплыло на середину и понеслось, ныряя в пенистых волнах.

— Фу! — сказал Шура, вставая на ноги. — Дурак я. Надо было тебе слезть с бревна раньше, там, где ещё течение не было быстрым.

— Наплевать, ответил Лёня, — всё обошлось хорошо и говорить не о чем.

Кажется, эта передряга послужила ему на пользу: крайняя слабость и изнеможение как будто исчезли, и он выглядел несколько бодрее.

Они постояли, молча глядя на белые гребни реки и стараясь успокоиться. Потом Шура надел сумку, взял Аметиста и хотел поддержать под руку Лёню, но Лёня сказал: