Сияние черной звезды (СИ) - Звездная Елена - Страница 42

— На данный момент двенадцать.

Вот как. Мы, Астаримана, всегда просчитывали как минимум две вариации развития событий, и потому проигрывали крайне редко, кесарь — семь, в результате он не проигрывал никогда, а Акъяр заготовил уже только «на данный момент» двенадцать?! Чертов гений!

— Хорошо, — медленно проговорила я, — допустим… — хотя допустить подобное являлось делом малоприятным.

Но, с другой стороны, вот он темный, который открыто говорит, что хочет меня, вот она я, едва ли одетая, без защиты и практически в его полной власти. И возникает прелюбопытный вопрос:

— А что, собственно, вас сдерживает?

Принц Ночного Ужаса посмотрел на меня как-то странно, затем слегка прищурил глаза, словно что-то просчитывал, видимо пришел к какому-то выводу, усмехнулся и произнес:

— Ты из другого мира.

— Насколько я могу судить, вас это не особо смущает, — с нескрываем сарказмом сообщила я.

Темный усмехнулся, снова приблизил свое лицо к моему практически вплотную и прошептал:

— Меня это не смущает, Катриона, меня это пугает.

Улыбнувшись, укоризненно покачала головой, не скрывая, что не поверила ни единому слову, и едко заметила:

— Принц темных говорит о страхе…хм. Вы открываетесь с неожиданной стороны, Акъяр.

На откровенную издевку реакцией была… улыбка. Акъяр смотрел на меня с высоты своего роста, знаний собственной цивилизации, опыта, и… смотрел так, словно я ребенок, который вообще ничего не понимает. А затем губы его скользнули по щеке, к уху, и темный прошептал:

— Я боюсь тебя сломать, Катриона. Вот то единственное, что меня останавливает.

И он вернулся в прежнее положение, и посмотрел мне в глаза.

Что ж, я ответила на его взгляд, но за багровыми глазами темного я видела другие — ледяные кристаллы глаз кесаря, а вот слова, пульсирующие в моем сознании были примерно такими же: «Я не хотел тебя сломать, нежная моя. Это единственная причина моей сдержанности».

И мой разум категорически не понимал, что за гоблинское выражение!

— Сломать — это идиома? — нервно спросила я.

Акъяр, глядя на меня с той же загадочной полуулыбкой, отрицательно покачал головой.

Помолчал несколько мгновений, а затем осторожно, старательно подбирая слова, попытался объяснить:

— Любовь для нас — это умноженная в сотни тысяч раз потребность обладать. Светлые разрывают все связи любимой женщины с семьей, темные… поступают жестче, но действуют скрытнее и в гораздо больший промежуток времени — наши женщины своевольны, приходится быть изобретательнее. Но… если в игру вмешиваются чувства, если страсть скользит по грани безумия, а запах любимой лишает контроля… — Къяр хрипло простонал какое-то ругательство, и резко отстранился от меня, завершив уже совершенно спокойно: — Гораздо безопаснее держаться на расстоянии до тех пор, пока не начнешь контролировать желание полностью подчинить себе волю и личность любимой женщины. Видишь ли сломанная игрушка в качестве любовницы это одно, но сломать ту, что становится важнее жизни… это убивает.

Я смотрела на Акъяра, высокого, широкоплечего, с черными как ночь волосами, собранными в низкий хвост, с лицом, которое можно было бы назвать прекраснейшим порождением этой самой ночи, а думала… думала я исключительно об одном:

«Они больные!»

«Да, — неожиданно отозвался мир.

«На всю голову, — добавила я».

Мир ничего не ответил, но я чувствовала, что он полностью согласен со мной.

«И они похорошили Адраса… — мысленно простонала я».

Сэтарэн ответил шелестом бескрайнего моря трав Миргана, словно скорбел о смерти Адраса вместе со мной.

Я развернулась, роняя покрывало с плеч, посмотрела на стеклянный шар, в котором все так же клубился мрак, и прикоснулась ладонью к гладкой холодной поверхности. Я не могла смириться с гибелью Адраса, просто не могла, и в отчаянном порыве, прежде чем призвать воды Эхеи, простонала:

— Прости меня.

Там, в шаре, среди клубящейся тьмы вновь вспыхнули алые прорези глаз. А затем внезапно, из тьмы сформировалась рука, и коснулась моей ладони с той стороны стекла.

— Адрас… — прошептала я, всем существом подавшись к шару.

— Катриона! Отойди! — полный тревоги крик темного.

Но между ним и мной стеной встали воды Эхеи, да так, что по этой воде, несколько ошарашенная перемещением проплыла серебристая рыбка, но я взглянула на нее лишь мельком — я смотрела на Мрак. С надеждой, которую боялась даже озвучить. Лишь прошептала:

— Ты нужен мне…

И от места, где наши ладони соприкасались, по всему шару пошли стремительные трещины.

— Катриона, это опасно! — разъяренно выкрикнул, не способный приблизиться к нам Къяр.

А мои пальцы уже сплеталась с пальцами проскользнувшего сквозь образовавшиеся щели Мрака, и от этого соприкосновения я чувствовала тепло и поддержку Адраса, и ощутила его же объятия, когда меня с головой снова накрыла волна.

* * *

Меня вышвырнуло вновь на скалистый остров, но на этот раз падать было удобно и мягко — Мрак подхватил, уберегая от острых камней, от холода, от всего. И когда я, снова нахлебавшаяся воды, смогла говорить, тихо позвала:

— Адрас?

Мрак, сгустившись передо мной так, что в свете сияния звезд ночного неба, я увидела фигуру подобную человеческой, отрицательно покачал головой.

— Адрас погиб? — не удержав всхлипа, спросила я.

Мрак кивнул.

А затем скользнул ко мне, окутывая, согревая, утешая и пытаясь поддержать. А я сидела, окончательно осознавая — я убила Адраса. Я просто убила Адраса. Я…

«Что это за место?» — мысленно спросила у мира.

«Острова свободных людей», — последовал ответ.

Я, молча вытерла слезы, встала, повернулась, выискивая тропинку или в принципе какой-то путь наверх, обнаружила высеченные прямо в скале ступени, и отправилась возглавлять свободных людей.

* * *

Поднимаясь по ступеням, я вспоминала информацию, поведанную бывшей любовницей кесаря — Аджаной. Рыжая девушка рассказала достаточно, так что представление об этих поселениях я имела. Девять свободных островов, общая численность населения пятьдесят тысяч человек, если я правильно понимаю, я находилась на самом крупном из них Грэне, а значит стоит подняться, должна быть видна крепосная стена, окружающая самый столицу свободных островов.

Она и показалась, едва я преодолела еще шесть ступенек. Стена была внушительной, метров семь в высоту, по верху шел широкий желоб с водами Эхеи, по самой стене горели яркие факелы, стражи распологались внизу — семеро у ворот, и по одному через каждые тридцать метров.

Меня заметили сразу, но прежде, чем успели вскинуть арбалеты, я холодно приказала:

— Стоять!

Повелительный тон, отрабатываемый годами, с лучшими преподавателями по ораторскому мастерству, как в нашем королевстве, так и со всех уголков Прайды. Я вдруг только сейчас подумала — учителей ко мне отправлял кесарь. Откровенно говоря, в пятнадцать лет моя жизнь изменилась настолько, что последующие года два думать я могла лишь над решением конктетных задач… и ни о чем больше. А вот сейчас, почему-то вспомнилось.

Я поднялась на плато, и направилась к воротам, гордо, уверенно и решительно. Где-то в глубине души я понимала, что выгляжу не лучшим образом, но едва ли это меня сейчас заботило.

— Э… — раздался голос одного из стражей, высокого широкоплечего бородатого детины, — э, а ты…

Мой холодный взгляд.

— В смысле — вы! Вы кто?

Видимо он являлся тут главой караула, так как остальные почтительно молчали, переводя взгляд с приближающейся меня, на начальника. И я подошла к нему, продолжа осматривать стену и ворота, протянула руку и приказала:

— Плащ.

Детина молча снял с себя коричневую истрепанную временем ткань, почтительно передал, в последний момент удердавшись от поклона.

Накинула плащ на себя, застегнула, высвободила и откинула на спину волосы, и лишь затем холодно сообщила своему новому народу: