Врата Войны (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 44

Я был настолько ошарашен всем услышанным и был так голоден, что ел, не чувствуя вкуса еды, хотя стоило бы. Сухие пайки у потомков вкусные, и их не сравнить с нашими сухарями и тушенкой в измазанной солидолом жестяной банке. Прямо не сухпай, а какой-то походный ресторанный обед. Самое главное, что в моей голове все встало на свои места. «Марсиане» оказались «потомками» — и это принципиально меняло все. Не чужие, чай, люди, договоримся. Правда, оружия нам пока не вернули, но думаю, что этот разговор у нас впереди. И самое главное — требуется выяснить, что теперь будет с моими товарищами и с нашим раненым командиром майором Маркиным.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал я, торопливо доев сухой паек потомков и облизав ложку из странного легкого материала, — скажите, а что будет с нами и с нашими товарищами, которые остались в лесу? Нашего командира полка майора Маркина требуется срочно отправить в госпиталь… У него серьезное ранение в ногу, и в скором времени может начаться гангрена.

Старший лейтенант Голубцов пожал плечами и хмыкнул.

— В лесу вам точно оставаться не стоит, — сказал он, махнув рукой в северном направлении, — наши сейчас там давят немецкую кавалерийскую дивизию, но всех они не раздавят, только понадкусают, а немецкие кавалеристы — это донельзя настырные твари, без мыла залезут в любую щелку. Если бы тут не было нас, то они просто проследовали бы колоннами мимо к назначенному рубежу, но теперь в попытке обойти наши фланги они рассыплются на местности, так что вам от них стоит ждать неприятностей. Если на вас наткнется их дозор, то попадете как кур в ощип.

Немного подумав, старший лейтенант добавил:

— Значит, сделаем так, товарищ лейтенант. Для эвакуации ваших раненых и военного имущества я выделю один взвод на БМП. Твой боец покажет им дорогу и отвезет донесение вашему раненому командиру, чтобы он сдуру не подумал, что мы пришли брать его в плен. С этим взводом пойдет наш санинструктор, который окажет раненым первую помощь. Ты останешься здесь — у меня с тобой будет серьезный разговор. Расскажешь, как вы там дрались и много ли еще таких окруженцев вроде вас шарахается по лесам. Договорились?

Я подумал и согласился, мне было о чем рассказать. Только я попросил, чтобы меня не отправляли в тыл, а оставили воевать на передовой. Счет у меня к немцам просто преогромный, и лучше бы им на моем пути не попадаться. Думаю, что и мои товарищи из числа тех, которые не имеют серьезных ранений, тоже попросят об этом. Воевать, когда за твоей спиной танки и эти — как их там — БМП, не только можно, но и нужно. Бить этих гадов надо! Бить, бить и бить до тех пор, пока мы вместе с потомками не вобьем их в землю по самую макушку!

На это старший лейтенант ответил, что он не Господь Бог, а всего лишь ротный командир, и вопрос о том, оставаться ли мне и моим бойцам на передовой или убыть в тыл, должны решать их старшие начальники совместно с нашими. Но все равно я не мог об этом ему не сказать, и старший лейтенант Голубцов понял.

20 августа 1941 года. 15:25. Брянская область, райцентр Сураж.

Учительница немецкого языка и дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.

Неожиданно меня вызвали в штаб пришельцев из будущей России, который временно разместился в школе № 2, той самой, которая расположена напротив райсовета. В большой светлой комнате (бывшей учительской) меня ожидали трое. Командир полка, суровый дядька средних лет во вполне старорежимных подполковничьих* погонах, осмотрел меня с ног до головы, и сказал, что меня измерили, взвесили и признали годной, а посему мне предлагается заключить краткосрочный временный контракт на службу вольнонаемным переводчиком в разведотделе штаба дивизии. Мол, к войне с Германией они не готовились, а посему вот-вот косяком повалят важные пленные, а все специалисты соответствующего профиля у них в штабе дивизии не немецко-, а англоязычны.

С удивлением я узнала, что в плен к передовым частям русской армии уже успели попасть такие важные персоны, как командующий 24-м моторизованным корпусом генерал танковых войск Гейр фон Швеппенбург со всем своим штабом. Ехали они сюда в Сураж, а приехали прямо в объятия устроенной на них засады. Скоро этих деятелей доставят сюда — и тогда у меня не будет времени даже на то, чтобы просто поспать, ибо я тут пока одна, а жирных немецких штабных крыс, которых требуется допросить, будет много.

Историческая справка: * До 1917 года двухпросветные погоны с тремя большими звездочками соответствовали званию подполковника, званию полковника соответствовал чистый двухпросветный погон без звездочек.

После того как я выслушала это предложение (от которого мне категорически нельзя было отказаться), встал еще один офицер в звании майора и зачитал мне справку о том, что советская подпольщица Варвара Истрицкая в январе 1942 года была до смерти замучена в Суражском ГФП*, но никого при этом не выдала. Вечная мне слава и такая же память.

Историческая справка: * ГФП — тайная полевая полиция в гитлеровской Германии. На самом деле вопреки широко распространенному заблуждению, гестапо действовало только на землях самой Германии, а на оккупированных территориях его функции выполняла ГФП.

Услышав эти слова, я, честно сказать, расплакалась. Не так-то легко узнавать о том, что совсем недавно меня ждала такая скорая и такая ужасная смерть. О том, что немцы умеют мучить, так что не захочешь и жить, я знала уже давно. Был у нас тут в Сураже один человек, бывший в немецком плену еще в ту войну — он рассказывал, как это бывает, когда утром еще был человек, а вечером это уже просто кусок отбитого мяса. А ведь я девушка, причем достаточно привлекательная, значит меня, скорее всего, не просто били, но еще и насиловали! Ужас! Ужас! Ужас! Конечно, это парадоксальная реакция, ведь все это случилось не со мной, а с другой Варварой Истрицкой, которая жила и умерла в том, другом мире, но все равно мне было как-то не по себе, будто мне сообщили о ужасной смерти моей любимой сестры или близкой подруги.

Я никак не могла понять одного — откуда могла взяться та подпольная группа, которую та я, по словам майора-особиста, никак не хотела выдавать немцам. И лишь некоторое время спустя я поняла, что это могли быть мои и мамины ученики, а также их родители, ведь больше мы ни с кем не общаемся. Детей я бы не отдала никогда и никому, даже под угрозой самых страшных пыток. И выдал меня, скорее всего, тоже кто-то из своих — точнее, не своих, а из числа тех неудачников, которые решились предложить мне руку и сердце. К сожалению, ни один из них не соответствовал тем высоким требованиям, которые я выдвигала к своему потенциальному жениху, и поэтому все они были без сожаления отвергнуты.

Зато любой из офицеров русской армии моложе тридцати пяти лет и не женатый с легкостью подходит под те требования, которые я предъявляю к своему жениху. Более того, под эти требования подходят и некоторые солдаты, в основном из числа тех, которые совмещают сверхсрочную службу с заочной учебой в высших учебных заведениях. Среди наших с мамой новых «квартирантов» есть один такой солдат сверхсрочной службы, по имени Миша, которого сослуживцы беззлобно прозвали «Студентом». Миша, немного смущаясь, сказал, что он учится на историка, но никогда не думал, что лично станет участником исторических событий. Да, никто из нас об этом не думал, а все стали.

Одним словом, как только я прекратила плакать, то немедленно согласилась с полученным предложением, подумав, что мама меня непременно одобрит. Во-первых — это первый шаг к исполнению моей заветной мечты уехать в другую Россию, а во-вторых — это возможность посмотреть на так называемых покорителей Европы в тот момент, когда сами они побеждены, растеряны и унижены тем, что их гордую выю придавил тяжелый сапог русского солдата. Это будет прекрасная компенсация и за пережитые мною страхи и унижения со стороны интендатуррата Ланге и за смерть моего дорого отца, и за ту меня, которую эти немецкие мерзавцы замучили в другом мире.