Врата Войны (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 39

Но, как бы то ни было, мы все — и мама, и я, и остальные суражцы попали в немецкую оккупацию. Вот уже два дня в нашем доме живет интендантуррат* Гельмут Ланге. Во-первых — этот маленький кругленький колобок совершенно не соответствует своей фамилии**, а во-вторых, эта потная краснорожая скотина, с плешью как у господина Ульянова, явно положила на меня свой поганый глаз. То, что я свободно и почти без акцента могу говорить на немецком языке, его, кажется, только раззадоривает. Он говорит, что невелика доблесть сломать мое сопротивление, позвав на помощь пару крепких солдат, зато было бы весьма почетно, если бы он смог убедить меня в величии и непобедимости германской армии, чтобы я сама отдала бы в его распоряжение свою душу и тело. Тоже мне, Мефистофель доморощенный нашелся.

Примечания авторов:

* интендатуррат — в зависимости от обстоятельств может обозначать как капитана, так и майора интендантской службы вермахта.

** Ланге — означает длинный.

Сказать честно, вчера вечером герр Ланге по самые уши накушался русского самогона в компании таких же офицеров-забулдыг, и ему было не до меня. Еще бы — в дом его под белы руки приволокли двое рядовых, а сам он был в таком состоянии, что вряд ли отличил бы женщину от свиньи. Не знаю, что они там отмечали, но из разговоров солдат, которые всегда в курсе делишек своего начальника, было понятно, что интенданты — люди небедные, и наряду с грабежом в пользу германской армии успевают еще пограбить и для себя, любимых. По крайней мере, никто не отправляет так много посылок своим родным и близким в Германию, как офицеры интендантской службы.

Но я боюсь, что уже сегодня вечером герр интендатуррат будет достаточно трезв для того, чтобы сперва приступить к самовосхвалению и уговорам, насилуя мою душу. Слишком уж по-хозяйски он смотрит сейчас в мою сторону. Разумеется, я ему не поддамся, и тогда он позовет на помощь солдат, после чего приступит к прямому насилию над моим несчастным телом. И убежать мне тоже не удастся, потому что, во-первых — в руках немцев тогда останется моя мама, а во-вторых — весь город заполонен проклятыми солдатами в мундирах мышиного цвета, и мне вряд ли дадут даже приблизиться к лесу. Я уже представляла себе, как мальчишки будут дразнить меня «немецкой шлюхой», а соседки, поджимая губы, отворачиваться в сторону как от прокаженной… Но тут произошло нечто, что изменило мою дальнейшую жизнь.

Два сильных взрыва, прозвучавших где-то на южной окраине, и вспыхнувшая затем интенсивная пулеметная стрельба прозвучали для меня как возвещающий о спасении глас ангельской трубы, а мой «кавалер», напротив, встревожился. Позвав своего денщика Мартина, герр Ланге приказал ему немедленно выяснить, что там, черт возьми, происходит, и что ему в связи с этим вообще делать. Денщика не было минут десять или пятнадцать, а стрельба тем временем приближалась. В отдалении — примерно в районе Вокзальной улицы, стал слышен тяжелый низкий гул, немного похожий на гул тяжелого товарного поезда. Некоторое время спустя денщик вернулся с побелевшим от волнения лицом и трясущимися руками, и сообщил, что с юга наш город атаковала крупная моторизованная часть Красной армии. Одним словом, много танков, много очень злых русских солдат, и почти у каждого в руках по пулемету.

Плешивый толстяк, брызгая слюной, тут же начал орать, что Мартин немедленно должен уложить какие-то особо ценные вещи, а он тем временем займется строптивой девкой, то есть мной. Сказав это, он двинулся в мою сторону, на ходу засучивая рукава, а я, отступая от него шаг за шагом, испуганно прижалась в угол. Но, видимо, терпение у Всевышнего по отношению к этому человеку уже закончилось, потому что через распахнутое настежь окно я увидела, как со стороны железнодорожной станции по улице, прямо возле нашего дома, рыча мотором, медленно проезжает танк незнакомого мне вида с остроконечным носом, а за ним трусцой бегут солдаты в такой же незнакомой темно-зеленой мешковатой форме, оттопыривающейся набитыми карманами в самых разных местах. Но самой заметной деталью их внешности были поднятые на лоб очки-консервы, примерно как у немецких мотоциклистов, на которых я уже имела честь насмотреться. Проехав чуть дальше, танк остановился и начал стрелять куда-то вперед из пулемета и скорострельной пушки, а следующие за ним солдаты частью укрылись позади него, а частью рассыпались в цепь, и принялись стрелять из своих коротких карабинов в ту же сторону, куда и танк. Перепуганный Мартин потянул было с плеча свою винтовку, и тут я завопила что было сил:

— Спасите, люди добрые! Помогите! Тут немцы! Грабят! Убивают! Насилуют!

Едва только я закричала, перепуганный немецкий офицер вытащил из кобуры маленький никелированный, почти игрушечный пистолетик и направил его в мою сторону.

— Молчите, фройляйн, или я убью и вас и вашу мать, — неожиданно тонким голосом взвизгнул он.

Издавая вопль о помощи, я надеялась, что Мартин все-таки не ошибся, и немцев атакуют действительно русские, а не какие-нибудь там марсиане, уж больно не по-здешнему выглядели эти солдаты. Но действительность оказалась даже лучше любых моих ожиданий — на мой крик обернулись сразу трое одетых в темно-зеленую форму солдат. Один из них застрелил Мартина, едва тот показался в окне. Получив две пули в грудь, денщик герра Ланге бесформенным мешком повис на подоконнике, выронив свою винтовку. Двое других солдат в зеленом, откликнувшихся на мою просьбу о помощи, метнулись под стену дома, пропав из виду; и почти тут же в сенях тихо скрипнула дверь, будто в дом вошел большой, опасный, но очень осторожный зверь. Два зверя — потому что вслед за шагами первого человека стали слышны такие же тихие шаги второго. Услышав эти вкрадчивые звуки, мой незадачливый ухажер резко развернулся и направил свой пистолет на мою старенькую маму, которая, застыв изваянием, сидела прямо напротив входной двери и видела все, что происходит в сенях.

Это он сделал зря, потому что я скорее сама погибну, а маму в обиду не дам. Как кошка, я молча прыгнула ему на спину и, обхватив немца сзади, схватила его за запястья и потянула их вниз. Ну и что, что он мужчина, а я девушка. Жили мы с мамой вдвоем, и многое, что в других семьях делают мужчины, приходилось делать мне. Например, колоть дрова. Пилят-то их нам добрые люди — родители и старшие братья маминых и моих учеников, а вот колоть дрова я привыкла самостоятельно. Летом, когда нужно топить только печь и баню, это еще ничего, а вот зимой иногда так намашешься топором, что просто руки отваливаются. Ну и силушка в этих руках через то у меня неженская, поэтому, когда я потянула этого Ланге за руки, тот от неожиданности выстрелил два раза в пол прямо перед собой. Больше он сделать ничего не успел. В комнату ворвались те двое в зеленой форме и пришли мне на помощь, завернув бедному интендатуррату Ланге руки за спину и поставив его в весьма неудобную позу, когда та точка, на которой человек сидит, находится выше головы. Потом я узнала, что в будущем такая поза называется «пьющий олень» и считается весьма неприличной. Если это так, то я очень рада, ибо своими приставаниями этот тип заслужил и не такое.

И вот бой закончен, наш Сураж освобожден от немцев, мы с мамой сидим и вместе с нашими спасителями пьем чай. А их, между прочим, целых девять молодых, симпатичных и, что самое удивительное, образованных парней, а боевая машина стоит у нас во дворе. Сказать честно, я сама бегала к их самому главному командиру и попросила, чтобы к нам на постой определили именно эту команду. Их батальон остается в городе гарнизоном, а в ближайшее время тут встанет весь их полк, который будет оборонять наш Сураж. Так что наше знакомство немного затянется, чему я честно очень рада. Не каждый же день удается свести знакомство с пришельцами из иного мира или, точнее, иного времени, но в тоже время тоже русскими.

Удивительнейшая новость — потомки пришли к нам на помощь, чтобы помочь разгромить этих мерзких гадких немцев. Мы сидим, пьем чай и ведем с мальчиками разговоры за жизнь. При этом и заварку в белых бумажных пакетиках, и кусковой сахар, и все прочее, что положено к чаю, достали из своих сухих пайков наши гости. От нас с мамой понадобились только самовар, кипяток и еще баночка прошлогоднего брусничного варенья. Должна сказать, что едва я взялась за топор, чтобы заготовить дрова для готовки обеда, как инструмент был у меня отобран и молодые люди сделали все сами. И покололи дрова, и сложили их в поленницу. Идиллия, да и только.