Манускрипт - Марченко Геннадий Борисович - Страница 48

— Тогда мы будем жить долго и счастливо и, как в сказке, умрём в один день.

— Надеюсь, этот день настанет нескоро.

И мы снова слились в долгом и страстном поцелуе.

Глава X

Москва военная сильно изменилась по сравнению с той, что я помнил, пятилетней давности. Столица встретила нас пустынными улицами, зенитками и заклеенными крест-накрест окнами. Под шинами «Эмки» негромко шуршал асфальт, перемежаемый брусчатым покрытием, а я всё никак не мог забыть наше последнее свидание с Варей. Мне очень хотелось верить, что оно крайнее, как было принято говорить в будущем, а не последнее во всех смыслах. Что мы, как и договаривались, встретимся после войны, а может, если повезёт, то и раньше.

Мы с ней попрощались в лагере, Варя с трудом сдерживала слёзы, да и у меня ком стоял в горле. Говорили мало, всё и так уже было сказано. Попрощались с партизанами и отправились на импровизированный аэродром. Нам с Медынцевым даже не доверили нести носилки с покалеченным пилотом, на себя эту заботу взвалили Королёв и ещё один здоровенный партизан. По прибытии разожгли сигнальные костры, и через полтора часа в небе послышался гул двигателей. ЛИГ-10, как пояснил Сивцев, когда самолёт, подпрыгивая на кочках, пробежался по вырубленной полосе и замер у дальнего её края. Развернули его вручную, выгрузили продовольствие и боеприпасы. Особенно Медведев порадовался мешку обычного чая, видно, и ему надоело пить заваренную траву. Взамен загрузились мы втроём: я, Медынцев и Сивцов. Медведев лично пожал каждому на прощание руку, пожелав счастливого полёта.

На аэродроме Внуково нас встречал особист с погонами майора, представившийся Василием Виноградовым. В этой реальности высшее руководство пошло на возвращение погон в армии и госбезопасности раньше, чем было в известной мне реальности. Об этом я ведь тоже когда-то упоминал в своих показаниях. Впрочем, это мелочи, которые сопутствовали моему появлению в нынешнем времени. Мы с Медынцевым, за которым прислали такую же «Эмку», как и за мной, сердечно распрощались. Ему предстояло ехать по своим делам, писать рапорты и прочее, а передо мной стояла куда более важная задача. Виноградов сел на переднее сиденье, я, словно большой начальник, устроился на заднем. Думал, будет серьёзный конвой, а тут всего майор и старшина-водитель, тоже с погонами гэбэшника.

— В главное управление НКВД, — сказал Виноградов водителю.

От этих слов у меня нехорошо засосало под ложечкой. Слишком уж неоднозначные остались воспоминания о предыдущем посещении этого здания. Кому я там понадобился? На ум приходила только одна фамилия. Хотелось верить, что на этот раз всё пройдёт в более дружелюбной атмосфере, без посещения расстрельного подвала.

— Как-то неудобно в такой одежде, — сказал я Виноградову, когда мы поднимались по лестнице наводящего ужас на простых людей учреждения.

— Ничего страшного, вроде более-менее чистая, а на объекте вам выдадут новую.

Очень мне не хотелось сдавать оружие, когда мы входили в приёмную печально знакомого кабинета на третьем этаже, который не без моей же помощи сменил владельца раньше положенного срока. Всё-таки с уже полюбившимся «люгером» я чувствовал себя чуть более защищённым, нежели с голыми кулаками. Хотя и понимал, что в данный момент моей жизни и свободе вряд ли что-то угрожает.

Порученец-майор (везёт мне на майоров) попросил нас обождать в приёмной, скрылся на полминуты в кабинете, а вернувшись, предложил пройти только мне, предупредительно открыв дверь.

Порог я переступил не без внутреннего холодка. Рабочий стол с небольшими тяжёлыми бюстами Ленина и Дзержинского здесь стоял уже другой, да и в целом много что поменялось в обстановке, разве кроме что сейфа в углу и портрета Вождя народов на стене позади кресла, в котором восседал Лаврентий Берия. Одетый в форму генерального комиссара госбезопасности с маршальскими погонами, он сидел, вобрав голову в плечи, будто филин, и пристально глядел на меня сквозь стёкла пенсне.

— Здравствуйте, товарищ Сорокин! — произнёс он с лёгким акцентом. — Что же вы стоите, присаживайтесь.

И сделал даже не жест, а намёк на жест в сторону куда менее презентабельного, чем у него, кресла с моей стороны стола, в которое я, выдав ответное «Добрый день, товарищ Берия!», и опустился. Закинул ногу на ногу, тем самым демонстрируя, что чувствую себя в этих стенах вполне комфортно.

— А я думал, этот кабинет напомнит вам о не самом приятном моменте вашей биографии, — чуть усмехнулся нарком. — Вижу, ошибался, либо вы умеете владеть своими эмоциями.

— Согласен, товарищ народный комиссар, воспоминания не самые приятные, хотя именно в этом кабинете Ежов со мной общался вполне доброжелательно, даже чаем с лимоном напоил, — улыбнулся я.

Берия неожиданно расхохотался. Смеялся он с чувством, хотя его смех и напоминал больше воронье карканье, и прекратился столь же неожиданно, как и начался. Берия протёр большим носовым платком запотевшие стёкла пенсне, водрузил их на обратно нос и вновь превратился в филина.

— Смелости, я смотрю, вам не занимать. Хорошо, будет вам чай с лимоном. Я и сам люблю побаловаться чайком.

Спустя минуту на столе стоял практически тот же набор, что и пять лет назад: чай в стаканах с мельхиоровыми подстаканниками, сахарница, вазочка с печеньем и конфетами. Отхлебнул ароматного кипятку насыщенного коричневого цвета я не без скрытого удовольствия. Соскучился всё-таки по хорошему чаю за несколько дней, проведённых в партизанском отряде, где вместо традиционного напитка заваривают сбор каких-то травок.

— Наверное, проголодались? — спросил нарком, медитативно размешивая ложечкой сахар в стакане. — Отсюда вас отвезут на загородную базу, где готовится к заброске в Индию отряд под кодовым названием «Индусы», там же, на базе, вас накормят. Как чай? Кстати, тоже индийский.

— Спасибо, вкусный, у партизан всё больше сушёные травы в почёте, но я приверженец хорошего классического чая.

— От товарища Медведева, пока вы летели, пришла радиограмма, как вы отличились при освобождении подпольщиков в Ровно. Ходатайствует о представлении вас к государственной награде. Мы этот вопрос рассмотрим в ближайшее время, а пока у меня есть свободных минут сорок до того, как я уеду на совещание в Кремль, расскажите вкратце, что там у вас случилось по пути с Кубы в Москву?

Рассказ занял минут двадцать, в течение которых Берия, почти не моргая, сверлил меня взглядом. Я глаз не отводил, в свою очередь, рассматривая слушателя. Лицо наркома трудно было назвать симпатичным, но не всем же родиться такими красавцами, как я, главное — что у человека в голове. А Лаврентий Павлович вряд ли мог пожаловаться на недостаток ума. Это сразу после расстрела его вывели недалёким тираном и сексуальным извращенцем, а в XXI веке стали публиковать откровения современников Берии, и в них он выглядел едва ли не совершенно противоположной личностью. Хотя насчёт его сексуальных «подвигов» многие соглашались, ну так ведь у каждого имеется какая-то слабость.

По ходу дела я упомянул о незавидной судьбе Николая Кузнецова, попросив принять меры по предотвращению его гибели в 1944-м. Хотя, честно говоря, сейчас я и сам не был уверен, что в этом варианте истории всё пройдёт по известному мне сценарию.

— Насчёт Кузнецова мы подумаем, спасибо за информацию, — чиркнул он карандашом на листе бумаги. — Однако, как это у вас получается всегда выходить сухим из воды? В подвале Лубянки вас должны были расстрелять — вы сумели уйти. Из лагеря тоже сбежали. В Америке, вместо того, чтобы затаиться, развили бурную деятельность. Благодаря вам, я слышал, вся сицилийская мафия встала на уши, а уж когда вы открыли отель и казино в Лас-Вегасе… Ваш фильм про гангстеров прошлого века мы с товарищем Сталиным, кстати, с удовольствием посмотрели. И вот сейчас, несмотря на авиакатастрофу, вы живы и здоровы. Такое ощущение, что где-то там, — он поднял глаза вверх, — у вас имеется покровитель.