Без права на жизнь (СИ) - Рейн Роман - Страница 39

— Я отчетливо помню один случай из своего детства, когда я с уверенностью могу сказать, что я был счастлив. Тогда была зима, и на улице большими хлопьями сыпал снег, щекоча мои розовые от мороза щеки и нос. Воздух был пропитан свежестью и новизной. Я снял с руки варежку… Это такое самодельное приспособление для защиты человеческих рук от переохлаждения, — быстро пояснил Овальд, и продолжил рассказ — Запустил ладошку в рыхлый сугроб и зачерпнул снег. Когда я разжал ладонь — то увидел, что снега там больше нет, а вместо него лежал хрустальный шарик льда. Опустив стекловидный комочек на пушистый снег, я начал катить его, от чего он начал увеличивался в размерах. Когда снежный шар достиг существенного размера, и я уже был не в силах катить его дальше, то ко мне на помощь пришел мой сосед Стив. Вместе мы решили сделать еще один шар, но уже большего размера и катали его до самого вечера. Я взмок от непомерных усилий, потерял одну рукавичку, но от поставленной цели не отступал. Мы со Стивом пытались подкатить один шар к другому, но наших сил уже не хватало. Тогда на помощь подоспели дети со всего двора. Совместными усилиями мы все же смогли слепить гигантского снеговика поздно вечером. Я и Стив, когда работа была закончена, без сил упали спиной на мягкий снег и долго лежали, глядя на мерцающие далекие звезды.

— А что такое снеговик? — не удержавшись, спросила Зари.

Она не понимала многих слов в разговоре с Овальдом, но почему-то именно это слово ее больше всего заинтересовало.

— Снеговик — это такая снежная скульптура, некий талисман благополучия, который создают около жилища, — объяснил Овальд, старательно подбирая слова.

Оказывается, это было не так просто, давать подробные определения для простых казалось бы вещей.

— Когда снеговик был завершен, то я вернулся домой с ощущением того, что я заболеваю. Всю следующую неделю меня мучал жар и кашель. Но я был счастлив, когда протаяв ладошкой маленький кружок на замороженном окне, видел своего снеговика. В стране царил хаос и разруха. Дети падали в голодный обморок прямо во время занятий в школе. Тысячи парней-смертников, чуть постарше меня, было отправлено на бессмысленную войну… на убой. А наш пьяный правитель плясал на сцене, дирижировал оркестром и орал в микрофон песни, заставляя людей думать, что он является олицетворением нашего государства и всего народа в целом, такой — же, как и все мы — веселый и непосредственный. Все это я осознавал, но имел смелость быть счастливым. Сидел в маленьком, уютном родительском ипотечном жилище, из окна которого открывался прекрасный вид на безысходность… Вопреки всему, я был счастлив даже в тот день, когда узнал, что не нужен своей планете и подлежу заморозке…

Овальд замолчал. Воспоминания о детстве вызывали у него теплые, трепетные чувства и делиться этим душевным теплом с посторонним человеком… даже не человеком, а инопланетным существом, было нелегко.

— А что произошло дальше со снеговиком? Он растаял? — поинтересовалась Зари.

— Его разрушили на следующий же день.

— Кто? Зачем? — удивилась инопланетянка.

— У нас существует особый вид людей, для которых жизненно важно что-либо разрушать и портить. Уверен, что для разрушения обледенелой фигурки они потратили ничуть не меньше усилий, чем я, когда лепил ее. Возможно, эти хулиганы получали свою порцию удовольствия от содеянного, но вряд ли они могут сказать, что это был счастливый день в их жизни. А я могу сказать.

— Твой мир, вероятно, очень красив. У нас в пещерах снег тоже есть. Существует и лед. Но кроме обжигающего холода никакой красоты в них нет.

— Видишь ли, что-либо прекрасное существует всегда и везде. Никогда не нужно воспринимать всерьез тех, кто говорит, что сейчас и здесь все плохо, а вот в былые времена и в другом месте все было прекрасно. На моей планете тоже далеко не идеально. Я могу находить крупицы хорошего во всем, и это помогает мне жить и любить. Уверен, даже в твоей пещере есть то, чем можно восхищаться.

Зари надолго замолчала. Сидя в кромешной тьме, и не видя собеседницу, Овальд забеспокоился. Лихорадочно крутились мысли о том, что он мог чем-либо оскорбить ее. Тихий шелест, который издавала Зари при передвижении, то отдалялся, то приближался.

— Я обидел тебя чем-то? — первым нарушил молчание Овальд.

Шорох вновь приблизился.

— Нет. Я просто искала что-нибудь красивое, но тут нет ничего интересного. Только камни, лед, глина, — грустно объяснила Зари.

— Я бы с удовольствием тебя разубедил в этом, но, к сожалению, я ничего не вижу в темноте, — сказал Овальд, и повернул голову в сторону выхода из пещеры, где падал слабый лучик от непонятного красного светила на небе. Вероятнее всего, это было подобие земной Луны.

Овальд встал на ноги и подошел к выходу.

— Посмотри, разве это некрасиво? — сказал Овальд, гладя рукой сросшийся воедино древний сталактит и сталагмит.

Эта природная, причудливая ледяная колонна около двух метров в обхвате, слегка подтаяла и ее поверхность стала глянцевой от воды. По форме она напоминала песочные часы. На нее падал красный луч спутника, отчего цвет преломлялся и рассеивался, образовывая розовое облачко, которое пыталось прорваться вглубь пещеры.

Послышался шелест. Овальд с опаской всматривался в темноту, откуда приближалась Зари. Но она не вышла под освещение и остановилась в паре шагов от Овальда, скрывшись за уступом.

— А что тут красивого? Обычная сосулька, таких много, — разочаровано сказала Зари, оглядев ледяную колонну.

Овальд мысленно проклял себя за то, что забыл про дальтонизм Зари. Сдаваться он не стал и решил сделать вид, что цветовая гамма тут вовсе не причем.

— Посмотри внимательней. Видишь? — спросил он, и погладил ладонью ледяную поверхность колонны. — Этому ледяному столбу тысячи лет. Раньше он состоял из двух независимых друг от друга частей. Долгие годы они тянулись друг другу. Они как две сестры, которые помогали друг другу в сложных ситуациях. Когда нижней части в жаркие времена приходилось нелегко, то ее подпитывала тающая верхняя часть. Вот посмотри, на нижней части есть небольшие ветви. Видишь? Это произошло от того, что от верхней откалывались мелкие частички и падали вниз, где сестра бережно подбирала и сберегала осколки в себе, возмещая утерянную массу верхней сестре своим испарением, поднимающимся вверх. Они пропитались друг другом, они выстояли, они выстрадали свое счастье встречи.

Овальд продолжал гладить монолитную льдину рукой и всматриваться в нее.

— А вот посмотри еще. Видишь, в глубине льда замурованного жучка? Таких, как он, были миллионы, но только его долгие века будут видеть еще не одно поколение тайдгюнтеров. Кто знает, а может этот вид жуков уже вымер и он остался единственным представителем своего рода? Замерзшие внутри древние песчинки, щепки, насекомые, собранные из разных временных эпох… Это ледяное чудо — история твоей планеты. Духовно богатым и сильным может быть любой, важно лишь, что бы он думал не о том, чего у него нет, а о том, что у него уже есть. Поверь, твоя планета гораздо красивее моей Земли, просто вы не умеете видеть и любить то, что у вас есть.

Овальд замолчал. Зари тоже молчала, лишь иногда издавая сдавленные звуки, напоминающие тихие всхлипы.

— Я тебя расстроил? — обеспокоенно спросил Овальд.

— Нет. То, что ты мне рассказал и показал — это прекрасно. Только существо с чистым сердцем способно рассмотреть все это, — дрожащим голосом сказала Зари. — Я растрогалась от того, что вот та замерзшая в глубине льдины бабочка напомнила твою историю про Скай.

Общаясь с инопланетным существом, Овальд совсем забыл, что перед ним был подросток, который любил поплакать над красивыми, романтичными историями.

— Лед причинил мне много вреда в жизни. Он лишил меня родных и близких мне людей. Но я на него не озлоблен. Во всем виноваты мы сами, — сказал Овальд и принялся шарить рукой по своим карманам.

В них обнаружилась та самая соломинка, которая так пугала Зонга. Овальд достал ее и, сделав глубокий вдох, теплом выдохнул на ледяную скульптуру и приложил травинку.