Лесные сторожа
(Повесть и рассказы) - Сергуненков Борис Николаевич - Страница 7

Кто ждал весну, к тому она приходит раньше всех.

С крыши падают капли. На завалинке они выбили лунки. Всю ночь в комнате я подставлял под капли ведра и тазы. Крыша у дома старая, дранка местами прогнила, и я не найду лист железа — ее починить.

Всю ночь я прислушиваюсь к нетерпеливому бульканью воды в ведре. Когда воды набирается с краями, я беру ведро и выхожу на крыльцо.

«Надо обязательно отремонтировать крышу, — думаю я, — иначе на меня найдет бессонница».

День мокрый. Все кругом сыро. В прошлогодних колеях полно воды со льдом. Белобокая сорока ходит по завалинке и хватает на лету капли с крыши. Раскроет рот: глоп! — глотнет каплю, глоп — глотнет другую.

Кажется ли ей, что это жуки, которые летят сверху в рот? А может, птичий врач прописал ей глотать успокоительные капли, чтобы не разорвалось сорочье сердце от ожидания весны?

Скворцы

Когда дед приносит в свою комнату груду дощечек, вынимает из сосновой корзинки молоток, рубанок, стамеску, я знаю, — скоро прилетят скворцы.

Из года в год, за неделю до того как прилететь птицам, дед возится над скворечником.

Слышно, как по сухому распластанному дереву ходит рубанок: шарк, шарк, как попискивает пила — вечная жалобница. Дед старательно чертит угольком, намечая стенки будущего дома, долбит круглое окошко-леток и завершает работу торжественными ударами молотка.

Домик готов. Дед — в стружках, курит сигарету, держит скворечник в руке и сквозь дым, окутавший комнату, разглядывает свое изделие. Он пробует, не шероховаты ли доски, крепко ли держится крыша, и убеждается, что все плотно, все хорошо, в домике хоть сам живи, так сухо и светло, и так кругло окошко, что кажется, солнце само туда вкатится.

У него есть любимые скворцы — мудрые старики. По утрам они орут спокойно, не надрываясь, как их желторотые сородичи.

Они важно ходят возле дома, щеголяя пестрыми жилетами.

Это настоящие мудрецы; они знают жизнь, и мне кажется, что каждое утро они поют песни благодарности великодушному деду.

Целыми днями скворцы возле нас: мы пашем, сидим на завалинке — они рядом чистят крылья. С ними чувствуется какая-то уверенность, прочность всех вещей на земле.

Осенью скворцы улетают на юг, и дед ждет их обратно с особым нетерпением. Прилетят или не прилетят? Я-то отлично знаю, что прилетят: куда им деться!

Дед выходит из дома, прислоняет руку к глазам и глядит на медленно чернеющее поле, на Финский залив во льдах, — выбирает дерево, куда повесить новый скворечник.

За долгие годы дед точно определил, сколько прибывает к нему жильцов. Пять-шесть старых пар и одна новая. И для этих новичков он строит дом.

Я больше люблю ласточек, за их стремительный полет, это черное с отливом крыло и чудящийся свист рассекаемого воздуха, и резкий крик. Какая-то гордость есть в этой птице.

Весна задержалась. Она пришла только в апреле. Нехотя побежали ручьи, заиграли овражки, кругом закапало, заяснело. В городе я уже видел скворцов, но к нам они не летели.

Дед давно сколотил скворечник и повесил его на большой березе рядом с другими.

Он поглядывал на скворечни, и я поглядывал на скворечни, но скворцов не было. Появились желторотенькие синички и куда-то исчезли — несерьезная птица.

Мне было досадно на скворцов.

Чем мы хуже города? Стараешься для них, готовишься к встрече, а они не летят. Видно, жидка птичья память, забыли наше гостеприимство.

Отсутствие скворцов дед переживал как горькую обиду. Ночью он выходил на улицу. Даже здесь, в доме, слышалось, как курлыкали в темноте пролетающие гуси: «На север, на север, домой».

С обхода дед торопился на кордон. Он задыхался от быстрой ходьбы; простуженное старое горло издавало глухие тревожные звуки, дед долго откашливался и курил.

Скворцов не было.

Но скворцы прилетели. И не пять-шесть, как предполагал дед, а целая стая. Они заполнили всю опушку, и лес стал живой.

Дед стоял без шапки и говорил:

— Мои скворцы. Это все мои скворцы.

Мы стали спешно сколачивать домики. Несколько дней стучал в комнате деда молоток, шумел рубанок и пол был завален стружками. Только сделать домики для всех птиц деду не пришлось.

Скворцов налетело такое множество, что для изготовления скворечен нам бы пришлось открыть мастерскую и трудиться в ней дни и ночи.

Мы бросили эту затею, и скворцы, я думаю, были не в обиде. Во всяком случае, они чувствовали себя великолепно и устраивали гнезда в дуплах деревьев сами. Они пели на восходе солнца песни, возились в огороде, словно ничего особенного не случилось и незачем было беспокоиться.

Может, и прав был дед, говоря, что это все его скворцы вдруг собрались вместе и прилетели, а может, это были другие? И почему им было не поселиться у нас? Ведь другого такого места на свете не найти!

Облака улетают

Снег таял незаметно. Вначале были пятна в белом море, но прогалины расширились и обнажили вспаханные поля, красные гранитные валуны, огородные грядки.

Полем можно идти без лыж. Снег держится в низинах, где зима навертела сугробы. Теперь они потеряли свою былую пышность, лежат плоско, оторванные друг от друга, будто белые облака, легкие, подвижные, не соберутся никак улететь.

Но вчера улетело одно облако, а сегодня другое. Они не торопятся. Им нравится лежать на земле, слушать птиц и греться на солнце.

Косогором по полю прошел колхозный трактор с тележкой.

На просушенной земле, желтой от разбросанной соломы и прошлогодних колосьев ржи, остановился. Девушки стали выгружать из тележки белый порошок удобрений.

Люди начали свой обычный труд — растить урожай.

День жаркий. Открытое небо зовет облака к себе. Сегодня они, наверное, снимутся и улетят все. Будут они вольно бороздить воздушный океан, собирать воду в каплях, обрушиваться на землю грозными дождями, летними дождями, мокрыми дождями, проливными дождями.

Палочка

К нам на кордон попросился жить дачник, маленький, лысый и учтивый старик. В кухне дед устроил ему постель, принес сена, поднял из погреба ведро картошки. Дачник был болен; он приехал в лес потому, что врачи предписали ему отдых, тишину и свежий воздух.

Время было осеннее. По утрам в окно виднелся иней. Он покрывал на поле еще зеленую траву, серебрил дорогу.

Постепенно промерзала земля и в полдень уже не оттаивала на небольшом солнце; тучи собирались над лесом. Опали листья.

Целыми днями дачник неподвижно сидел у окна в пальто и шапке или начинал говорить о бензине, тормозах, сцеплениях и дорогах.

Сорок пять лет проработал он шофером и теперь ушел на пенсию. За свою долгую жизнь он исколесил тысячи дорог. Он возил новгородского губернатора, красного питерского комиссара Киселева, академика Павлова, адмирала Петровского и многих других, очень многих людей.

Теперь он был болен, и, как говорил сам, его качало из стороны в сторону, точно он был пьян.

У него была палочка, легкая, лакированная, с именным вензелем на набалдашнике.