Джокер (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 63

"Достать аудиозапись у зама твоего брата оказалось легко, гораздо труднее было "уговорить" парня на беседу. Не буду рассказывать, как добился этого, но через несколько часов очень доверительного общения, Олег Иванович Котов с радостью передал мне запись. Все же недооценивал его твой брат, а тот оказался не промах. Решил оставить себе на память разговор с возлюбленным по пьяной лавке. Рассчитывал шантажировать его в случае разрыва отношений, видимо. Ты никогда не задумывалась, Мира, о том, что в вашей семье тем самым уродом был все же не младший брат, а старший? А твой отец, наверняка, понял это. Осознал, заряжая оружие и надевая свой отутюженный пиджак известной марки.

Ты, наверняка, уже была в следственном комитете. Как тебе следователь по моему делу Трефилов? Он достаточно умен, чтобы понять, что поймал не того, чтобы связать воедино убийства сразу нескольких людей, проходивших некогда свидетелями по одному разбирательству. Но он ничего не может сделать. Система, мать ее. Против нее все они лишь легкозаменяемые шестеренки. Именно поэтому я предпочитаю быть по эту сторону нашего с ними противостояния. Окутанный цепями гребаного безумия, я куда свободнее всех их вместе взятых.

Как и много лет назад, они предпочтут посадить за решетку невиновного вместо того, чтобы терять время на поиски настоящего убийцы. Да и по сути, кому нужна справедливость в этом мире? Только тем, кого насильно лишили права на нее. Мы готовы, срывая голос, кричать о правде только тогда, когда нас окунают в самую гнусную ложь. Наслаждайся моей правдой, любимая. Она у меня черная, цвета самой Смерти".

Выскочила из машины и бросилась между стоящими в пробке автомобилями к тротуару. Меня с ума сводило предчувствие. Он не просто так отдал все мне. Не просто так, Джокер, да? В каждом твоем действии есть смысл. Это я живая, обнаженная, как нерв, эмоция. А у тебя все продумано… Перед глазами вижу квадратики пустые с зачеркнутыми крестиками… И последний для тебя, верно? Правосудие должно восторжествовать? Только каким ты его видишь, это правосудие?

Бегу к метро, толкая прохожих, задыхаясь от панического ужаса не успеть. Только дождись меня, Джокер. Повоюй с собой. Посомневайся. Растяни удовольствие.

"Я отправил вместо себя в тюрьму другого человека, молодого парня, с радостью, да, маленькая, поверь, с радостью согласившегося признаться в том, чего он не делал. И не совершил бы никогда, так как, несмотря на его насквозь прогнившую натуру, у него не хватило бы ни смелости, ни фантазии обставить каждое из убийств так, как обставил я. Тебе это не понять. Этого не понять ни одному нормальному, здоровому человеку. Маниакальное желание такого рода славы — отличительная черта ублюдков вроде нас с ним. Только вот он пока лишь готовился перейти от практики истребления кошек на людей, а я сразу начал с себе подобных. Да, Принцесса, я знаю, что сейчас тебе стало страшно. Наконец-то стало страшно. А я ведь делал это с любовью. Каждого из тех, кто цинично лгал на суде, глядя мне прямо в глаза, я не просто лишал жизни, а пытал часами, кромсая на куски, отрезая части тела и снова пришивая. Да, еще и под соответствующую музыку. Удовольствие, с которым мало что сравнится: видеть, как вдруг их глаза наполняются пониманием и узнаванием, пока я разрисовываю кровью их же искалеченные тела. Когда они умирают в 20:35… как и моя сестра у меня на руках".

Вниз по эскалатору, сломя голову, вскочить в вагон и молиться… не знаю, кому мне молится, Джокер, о таком, как ты? Чего и у кого мне просить? Я сама не верю ни в кого. У меня и никого нет, кроме тебя. Мы повязаны, понимаешь? Я твоя, а ты мой. Ты чувствуешь эту веревку? Я ее чувствую. Я задыхаюсь от ее хватки. Не затягивай ее на мне. Я без тебя не справлюсь… несильная я.

Выскочить на улицу и бежать к его дому, глядя на часы. 19:36.

И снова лестница, но уже в его обшарпанном подъезде, упала на ступеньках и снова поднялась, вытирая грязь с лица тыльной стороной ладони. Звонить в дверь. Звонить до бесконечности. Беспрерывно. Молотить в нее кулаками и ногами.

— Открой. Открой мне немедленно. Слышишь? Пожалуууйста, умоляю, открой мне.

— Разоралась тут. Нет его. Со вчера не появлялся.

Старческий голос из-за двери напротив, и я широко открытым ртом воздух глотаю, чувствуя, как все холодеет внутри. Где же ты? Где тыыы? Куда спрятался? Куда пошел вершить свою справедливость?

"Я видел… видел… видел".

"Мальчишка согласился на мое предложение с настолько извращенной радостью, что на долю секунды мне даже жалко стало отдавать ему свои "труды". Но я решил, что такой мрази, как он, все же место на зоне, а не среди детей и старух. А я свой срок уже отсидел. Авансом. В нашей стране ведь не судят дважды за одно и то же преступление. Они посадили меня за то, чего я не делал. И я решил оправдать их приговор в полной мере. Три года в психушке стоят шесть лет заключения. И не верь, если скажут обратное. Мы квиты с Фемидой. У нее ко мне претензий нет. Почти. Сука уже подняла свой меч, и совсем скоро он опустится навсегда.

Дослушала до конца, да? Заслужила вознаграждение. То, которое Капсом. И на всю страницу. На этот раз без наших пауз. Три слова маленькая. Я С ТОБОЙ".

"Мы обязательно встретимся

Слышишь меня? Прости.

Там, куда я ухожу, весна.

Я знаю, ты сможешь меня найти…

Не оставайся одна…".

© Мертвые Дельфины — Весна

Не смей этого делать со мной. Не смей меня бросать и прощаться. Где она справедливость тогда? После всего, что ты пережил? Где эта справедливость теперь?

Я тот дом сразу увидела. Да и как не увидеть. Напротив моего собственного. Окно к окну. Только оттуда можно было по-настоящему видеть. Выскочила из такси и калитку толкнула. Не заперта оказалась. И внутри щемящее "он ждал меня".

Двухэтажный особняк. Я думала, в нем никто не живет. Бегу к двери. Толкаю сильно обеими руками, вваливаясь в дом. В нос ударяет запах краски и пустоты. Здесь и нет ничего. Голые стены. Даже лампочек нет.

Взгляд на часы — 20:32.

Где-то совсем рядом сухой щелчок затвора, и я слышу свой хриплый стон, переходящий в надрывной вопль:

— Костяяяяяяяяяяяяяяя. Не делай этого. НЕ ДЕЛАЙ.

А в гостиной дверь нараспашку и я, задыхаясь, падаю на колени от увиденного. Слезы по щекам градом катятся…

— А как же я… как же я, Костяяя? У меня нет никого больше. У НАС нет никого. Меня только ты и держишь…

ЭПИЛОГ

Я смотрела на него из окна нашей спальни. Одинокая фигура на берегу моря. Волны вздымаются, пенятся, а он стоит там один, расставив ноги, стиснув руки в кулаки. Ветер треплет его волосы, и мне хочется точно так же погрузить в них пальцы и ласкать. Часами перебирать жесткие пряди, наслаждаясь нашим счастьем. Смотрю на него, а у меня внутри все сжимается, скручивается в тугой комок, осадком горьким. Только я знаю, чего стоит каждый день этого нашего счастья. Каждый, как последний и единственный, и постоянный ужас, что могу его потерять. Но он слишком сильный, чтобы проиграть. Такой сильный, что иногда мне кажется, он выкован из стали, и в то же время только я знаю, что под этой сталью кипит. Какая зверская война на выживание.

Война бесконечная с его демонами. Они там, внутри притаились и ждут своего часа. Грызут его, подтачивают, обгладывают ему нервы, и он держится изо всех сил. Ради меня. В постоянном напряжении, сжимая в руках цепи, не давая им рвануть звенья. Он слышит их рычание, они царапают его грязными когтями, и он кровоточит изо дня в день, истекает кровью и не сдается.

Мы с Костей уехали в другой город. Там, где никто не знал его и меня. Маму к Антону Евсеевичу отвезли. Она так и не пришла в себя после смерти мужа и сына. Похоронила я их все — таки вместе. Пусть на том свете сводят с ума друг друга или наконец-то обретут покой. Я не судья никому из них. Пусть их судит кто-то свыше, если он есть.