Гильдия - Голотвина Ольга - Страница 1

Ольга Голотвина

Гильдия

Знак Гильдии

ПРОЛОГ

(275 год Железных Времен)

Когда тебе девятнадцать лет, и у пояса меч, и на запястье браслет Гильдии... когда ловишь на себе восхищенные взгляды женщин и завистливые – мужчин... когда в трактире небрежно бросаешь на стол золотую монету, а трактирщик уважительно двигает ее обратно: нет-нет, парень, заведение угощает... когда напропалую врешь о местах, где сроду не бывал, и о приключениях, которые не приведи Безликие пережить на самом деле, а слушатели восторженно глядят тебе в рот... что ж, тогда временами начинает казаться, что ты правильно выбрал путь в жизни.

Но когда враждебная чужая ночь смешивает воедино ветер, мокрую листву и резкие крики неведомых тварей... когда при каждом шорохе меч сам прыгает в руку и мешает брести в сплетении корней, ветвей, гибких стеблей... когда обе луны скрылись за тучами, словно им противно глядеть, как ты вязнешь в древесной каше... когда снизу в любой миг может распахнуться воронка-ловушка, а сверху напасть что-нибудь крылатое и зубастое... вот тогда начинаешь прикидывать, сколько на свете ремесел, которые подходят тебе куда больше, чем ремесло Подгорного Охотника. Подался бы в ученики к сапожнику или портному – спал бы сейчас в тепле, в уюте, под крышей!

И все же нельзя, ни за что нельзя выдать усталость и тоску, потому что впереди идет девушка с пшеничной косой, короной уложенной вокруг головы. Ульнита! Стальная, как ее клинок! И сильная, как все у них в Силуране. Вот уж кто не ноет! Вот уж кто не падает духом! Вот уж кто ни на миг не усомнится в выбранном пути! Вот уж кто...

Ульнита, замедлив шаг, оборачивается:

– Иди первым, сил моих больше нет! Глаза б мои не глядели на этот Подгорный Мир, сожри его Бездна! И что я, дура, в поварихи не пошла? Целый день у горячей печи, да запахи такие вкусные!

Вопреки здравому смыслу становится легче. Расправляются плечи, ноющие от дорожного мешка, зорче смотрят в темноту усталые глаза, и ты снова мужчина, и защитник, и герой.

Но все-таки мелькает мыслишка: а вдруг силуранка прикинулась слабой, чтоб ты не падал духом?

Что-то гибкое падает на плечо, скользит по груди. Клинок ударяет раньше, чем успеваешь понять, что это было – щупальце пузыря-убийцы или безобидная мокрая лиана.

Так и учитель говорил: «Сначала бей, разберешься потом!»

Учитель, между прочим, говорил и другое: «Ночью по складкам бродят только хищники да идиоты».

Все правильно. Но что поделаешь, если они с Ульнитой сбились с пути и не могут найти безопасное место, чтобы приткнуться до рассвета?

Того и жди, что на пути возникнет белое расплывчатое пятно Голодного Тумана. Или в уши вкрадчиво польется голос Болотной Певицы, делающий движения замедленными, а мысли тяжелыми, ленивыми, пока не ляжешь на кочку и не уснешь навсегда. Или что-то неизвестное, предназначенное Хозяйкой Зла только для тебя, подкрадется сзади – неслышно, в одном ритме с твоими хлюпающими шагами... тронет шею ледяным дыханием...

Нет, так нельзя! Если всю дорогу вертеть головой, далеко не уйдешь. К тому же твою драгоценную спину прикрывает Ульнита. До чего ей, наверное, смешно глядеть на твои выкрутасы!..

О Безымянные, а ведь ей не до смеха! Застыла, словно статуя Звездной Девы. И поза такая же: рукой в небеса указывает. А что там интересного, в небесах-то? Тучи как тучи, разошлись немного, в разрыве луна видна...

Л-луна-а?!

Не гигантская, ярко-желтая, нависающая почти над головой. И не маленькая, красная, что бежит через небосвод, торопясь обогнать свою товарку. Нормальная серебристая лепешка с серым рисунком. Одна-единственная, без напарниц.

Это что ж выходит – вернулись домой?!

Ульнита села на поваленное дерево, закрыла руками лицо, раскачивается взад-вперед. Надо бы ее утешить, да у самого язык отнялся от горького стыда.

Пройти Врата – и не заметить! Не просто позор, а позорище! Если кто узнает, будут ржать все Подгорные Охотники от побережья до Рудного Кряжа! Распротакперетак, ухнуть в трясину да накрыться тиной! И зачем учителю вздумалось пять лет назад подобрать на улице воришку-неудачника? Пусть бы дурень, кошельки с чужих поясов сдергивал, раз ни на что путное не годен!

Ульнита уже овладела собой, поднялась на ноги.

– Запомни! – Голос звенит, подрагивает. – Этого не было! Никогда! Понял?

Не дожидаясь ответа, повернулась и пошла прочь. А что тут ответишь? И так ясно, что не было этого. Нигде, никогда и ни под каким видом. И все равно – сты-ы-ыдно!

Но все-таки, куда Подгорный Мир выбросил двоих недотеп?

Идти легче: песок, сосны и трава, подлеска почти нет. Тут бы переждать до утра, да как окликнешь Ульниту? Она, похоже, от злости и стыда забыла, как ее зовут!

А может, не окликать? Молча догнать, положить руки на плечи, стиснуть, повернуть к себе лицом, припасть губами к губам...

Ага, и получить по носу. Получал уже.

Стройная, прямая, руками не размахивает, голову держит высоко. Гордая, говорят люди.

Какое там «гордая»! Просто в учителя по уши влюблена!

Сейчас об этом думать легче. Ревность больше не превращает кровь в кипяток, не дурманит голову, не делает полным идиотом. С того дня, как учитель задал озлобленному на весь свет щенку очередную нахлобучку: мол, от тренировок увильнуть норовишь, по тавернам шляешься, а вот на Ульниту посмотри, как старается, умница! А щенок, растерявший от ревнивого отчаяния остатки мозгов, тявкнул в ответ: оттого, дескать, и старается, что в тебя влюбилась!

Учитель тогда усмехнулся: «Разумеется, влюбилась. Это уж как водится! Любую Охотницу спроси, скажет, что девчонкой сохла по учителю. Какой-то закон природы, честное слово, и ничего тут не поделаешь. Если когда-нибудь, годы спустя, возьмешь ученицу, она в тебя влюбится. И уж тогда не будь сволочью! А у нашей Ульниты это пройдет, как у них у всех проходит!»

Хорошо глядеть на идущую вброд через лунный поток девушку и знать, что учитель не сволочь!..

Лунную реку пересекла громадная сова, метнулась прочь на бесшумных крыльях, ушла вверх, во тьму. Тут вздрогнешь! Не от страха, не от неожиданности даже, а от мелькнувшего воспоминания. Что-то приходилось слышать, мерзкое, опасное... связанное с совами...

Ульнита обернулась. Лицо встревоженное. Левой рукой коснулась пальцами груди, правой тронула губы. На языке жестов, который они придумали еще детьми, это означает: «Молчи. Я боюсь».

Ульнита редко пользуется этим жестом. Но раз уж ей страшно...

Учитель сказал: «У девочки острое чутье на опасность. Если она не решается перейти вброд безобидный ручеек, не сомневайся: там кишат пиявки-невидимки или в песок зарылся костогрыз!»

Здесь не Подгорный Мир. Но если Ульните страшно – это очень, очень серьезно!

Напарница продолжает говорить жестами. Левая ладонь чертит в воздухе линию сверху вниз, растопыривает пальцы и тут же изгибается, изобразив волну. Понятно: обрыв, кусты, река.

И нет девушки. Сгинула. Растворилась. Умеет прятаться, ничего не скажешь. Умница. Самое правильное дело – залечь в кустах и оглядеться. Учитель говорил: «Не стыдись быть осторожным, даже если это выглядит смешным. Пусть лучше над тобой смеются, чем плачут».

А вокруг и впрямь происходит что-то не то. Лунный свет сгустился, стал тягучим, как мед, тяжело пульсирует в такт ударам крови в висках.

Нет, конечно, примерещилось, да хранят их с Ульнитой Безымянные!

А вот это... это уже не мерещится!

Чуть дальше кусты расступаются, открыв огромную поляну, на которой не растет ни травинки. Голая земля в лунном свете. А возле обрыва, над бормотанием и ворчанием невидимой реки, – большой серый камень, плоский, как стол. Он кажется единым целым с берегом, словно вырос тут, как ядовитый гриб. Словно сама земля с отвращением выдавила его из себя.