Никаких принцесс (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 40

- Отпусти!

- Зачем?

- Затем!

- Нет.

До дворца мы успеваем поругаться, неожиданно помириться - с этого Туана как с гуся вода все мои уколы. И расстаёмся уже почти приятелями. По крайней мере, я мирно желаю ему пойти утопиться в ближайшей речке, а он мне - спокойной ночи.

- Как кролика зовут? - кричу я ему вслед.

- Томми! Он любит яблоки!

Томми. Надо же - как юного принца Томми, брата Ромиона и Дамиана. Забавно.

Уже ночью, укрывшись одеялом с головой - чтобы не слышать, как жужжат ночные виспы (а то сейчас прихлопну гадов, потом ещё и на суд за убийство попаду) - я размышляю, поглаживая спящего рядом Томми. И вдруг понимаю две вещи: со встречи с Туаном я ни разу не вспомнила Дамиана. До этого момента. Ну да я же говорила, что всё пройдёт...

И вторая вещь: у Туна ярко-зелёные глаза. Пронзительно-зелёные, прямо как... У «маски». Но не может же это быть он. Голос вроде другой. И... Злодей, спец по слабостям, будет препираться с жертвой из-за кролика?

Да и какой из Туана злодей? Милый мальчик, непосредственный и дружелюбный. Вот и всё. А у меня со всеми этим снами скоро паранойя начнётся. Что теперь, от всех зеленоглазых шарахаться?

Спать, спать, спать! Боюсь каких-то монстров под кроватью - и с тем же успехом. Глупости это всё. Спать!

Вот странно: я могу по пальцам пересчитать те моменты, когда мне снились кошмары. Я уже говорила, что тщательно блюду режим питания и сна - «Скажи болезням «нет!». И я убеждена, что никаких кошмаров при таком образе жизни быть не может. Ха, да я способна во сне посмеяться даже над математиком, который требует, чтобы я построила для него сотню парабол. Примерно этим же способом, кажется, в каком-то из «Гарри Поттеров» избавлялись от полтергейста... Вроде бы. Ну, когда представляешь что-нибудь весёлое, и лепишь его к кошмару. Тот сразу превращается в абсурд, и тебе смешно. Моё подсознание всегда так поступает, когда я испугана - но последнее время мне стала сниться такая отборная и качественная гадость, что юмор уже не помогает.

Допустим, я ещё могу мысленно - правда, только проснувшись - пририсовать злодею в маске рожки и коровий хвост и отправить плясать на зелёный лужок под «Du hast». И даже когда мне снится кладбище а-ля хоррор с привидениями, я тоже могу пошутить и представить, как зомби отплясывают лезгинку или калинку-малинку.

Но есть моменты, когда моя закалённая общением с крёстной ведьмой и Рапунцель психика даёт сбой. Думаю, у многих, если не у всех, имеется запрятанный далеко на подкорку детский страх, когда ты испугался так, что помнишь и десять, и двадцать лет спустя, пусть даже это какая-то мелочь вроде страшилки про красную руку, чёрную простыню и зелёные пальцы или громадное, красочное изображение кузнечика со всеми подробностями его хитинового покрова.

У меня это картинка из детской книги - «Дикие лебеди» Андерсена. Сказка мне нравится, я всегда сочувствовала Элизе (хотя она, конечно, безвольная дура в первой половине истории: запросто дала королеве себя облапошить). Но потом, уже в конце, есть момент, где принц (или король?), женившись на Элизе, узнаёт, что она каждую ночь (или не каждую? не помню, я давно читала) ходит за крапивой на кладбище. Принц тайно идёт за женой, видит, как она рвёт эту крапиву... Фантазия иллюстратора сказки дорисовала много деталей, о которых сам Андерсен, быть может, и не задумывался. Например, он населил ночное кладбище ведьмами, очень похожими на зомби, заставил их выкапывать могилы, а потом жрать мертвецов. Ещё посреди кладбища танцевали черти - вокруг котла, в котором варилась какая-то мерзость. Но особенно мне запомнилась одна ведьма, зелёная, как авокадо, в чёрном глухом платье, с выпученными глазами и лицом, как у обтянутого кожей черепа. Она сидела где-то у котла, рядом с чертями, на коленях у неё лежал некто без головы, а ведьма, запрокинув голову, готовилась его, полагаю, съесть.

Я очень понимала принца, увидевшего свою жену в таком окружении и резко её разлюбившего. Я бы тоже сто раз подумала: а только ли за крапивой ходит моя суженая, когда на кладбище так весело?

Виллинда, когда я показала ей эту картинку, рассмеялась и сказала, что всё это глупости: шабаш так не проходит. Я поинтересовалась: а как он проходит? Крёстная подумала, повертела в руках книгу сказок, полистала... И сказала, что больше трёх ведьм собирается редко. Ведьмы большие индивидуалисты и интроверты. Им вместе колдуется плохо. А кушать покойников вообще опасно для здоровья. Они ядовитые, эти покойники.

Я не буду описывать реакцию папы, когда я ляпнула при нём эту фразу перед воспитательницей в детском саду.

Та ведьма, пусть сколько угодно нереальная, преследовала меня во сне ещё долго - пока крёстная не устроила сеанс психотерапии: взяла меня на мирное ночное кладбище, поводила меж могил, позволила поболтать с привидениями и наглядно показала, что они все милые и не опасные, а мои страхи - глупости и результат слишком хорошего воображения.

С тех пор я не вспоминала ту иллюстрацию лет десять - до сегодняшней ночи. Это, конечно, снова кладбище, конечно, шабаш, конечно, сумасшедшие ведьмы. И я отлично понимаю, что всё это бред моего уставшего подсознания: крёстная же мне говорила, что это невозможно, а она сама ведьма, и я ей верю.

Только этот бред реален. Все эти звуки, даже запахи (мне полагается слышать запахи во сне?) - всё это совершенно, абсолютно реально. Я чувствую, как мои туфельки - сиреневые, украшенные фиалками, туфельки феи - вязнут в рыхлой кладбищенской земле. Я чувствую холод - могильный, полагаю. Я не вижу чертей, но ведьм и открытых гробов мне хватает.

Я изо всех сил пытаюсь проснуться. Я даже осознаю, что да, это сон - и командую сама себе, что пора «перенастроить программу» и включить что-нибудь приятное и весёлое. Но ничего не меняется.

Вдобавок неподалёку, где должен стоять котёл, я вижу Дамиана. Вот уж кому тут делать совершенно нечего, о чём я ему громко и говорю. Он словно не слышит. И не откликается даже, когда я просто зову его.

Я только потом замечаю, что что-то всё-таки изменилось. Дамиан бледный в свете полной луны - но он давно уже бледный. В чёрном - но он всегда предпочитал этот цвет. Только раньше от него не тянуло морозом (Дамиан решил заделаться в Снежные королевы?), раньше он не казался мне таким тощим, и раньше такого выражения лица у него не было. Вокруг, простите, разгул и вакханалия, а он смотрит на всё это, как будто так и должно быть.

А потом мой сон изворачивается и творит вообще что-то странное. Я подхожу к Дамиану, он наконец-то меня замечает (сложно не заметить - я трясу его за плечи), поднимает глаза... Вот тут мне действительно становится до ужаса, до крика страшно. У него чёрные глаза. То есть совсем чёрные, без радужки, без белка - чёрные-чёрные глаза. Взгляд от этого становится такой, что пробирает аж до печёнок.

- П-простите, - дрожащим голосом говорю я. - Обозналась.

И пытаюсь отойти. Но это чудовище с внешностью Дамиана протягивает руки, с неожиданной силой прижимает меня к себе - я моментально замерзаю - и целует. Нет ничего общего между этим поцелуем и тем, как он целовал меня раньше. Теперь это - как будто Дамиан окаменел. И заледенел - одновременно.

С трудом я отстраняюсь - настолько далеко, насколько могу. И тут же над нами взлетает облачко золотой пыльцы - оно падает на Дамиана, на его чёрный бархатный камзол, мерцает в лунном свете - единственная тёплая краска среди всего этого льда и смерти.

А я изумлённо замечаю, как тьма из глаз Дамиана уходит, оставляя жуткий коктейль из отчаяния, тоски и гаснущей надежды.

- Виола?

- Привет, - я дёргаюсь, пытаюсь заставить его меня отпустить. - Маньячим ийииии потихоньку? Может, сменим антураж, а то у меня на трупы аллергия - аж выворачивает.

Но пыльца гаснет - и так же быстро темнота возвращается. Дамиан снова глядит на меня этим жутким, неживым взглядом и улыбается.

И тянется ко мне.

И я замечаю клыки у него под верхней губой.