Бред зеркал
(Фантастические рассказы) - Будищев Алексей Николаевич - Страница 16

— У-у-у… — выл он, — у-у-у… — и бился еще яростнее.

Его родители заплакали, прикрывая глаза, скорбно вздрагивая. А профессор понял, что больного властно охватывает жестокий и буйный припадок, что он может сейчас раскроить себе череп о доски пола.

Он позвонил смотрителю и, когда тот вошел, коротко и тихо приказал:

— Четырех служителей и смирительную рубашку… Скорее…

Это гипноз?

Рослый уфимский помещик рассказал мне нижеследующее:

— Старые пчелинцы, всю свою жизнь изжившие в лесу, почти в полнейшем уединении, как добровольные схимники, как какие-нибудь индусские факиры, всегда производили на меня впечатление людей, знающих то, о чем обыкновенные смертные даже и не подозревают.

Природа богата тайнами, и, очевидно, эти тайны разгадываются лучше при том огромном напряжении воли человека, какое только может дать полное уединение, жизнь в лесу, где-нибудь на берегу светлого источника, с глазу на глаз с природой, в долгих и задушевных беседах с нею.

Но пчелинец Сергей, живший на пчельнике моем в лесных дебрях Уфимской губернии, порою производил на меня прямо-таки жуткое впечатление.

Это был человек 52 лет от роду, тонкий и высокий мордвин, с молодости обрекший себя на уход за пчелами, на уединенную жизнь в лесу, оставшийся, вероятно, в силу этого холостяком. Его подбородок и губы были, кроме того, совершенно голы, как у скопца, а белокурые волосы на полове всегда до глянца умащены деревянным маслом. Но особенно поражали в нем его глаза. Белесовато-серые, они всегда оглядывали беседовавшего с ним человека холодно-насмешливым и высокомерным взглядом, презрительным, как плевок в лицо.

Спешу к этому добавить: одевался он всегда в белую холщевую рубаху, такие же порты и свежие липовые лапти, так вкусно пахнувшие свежим запахом леса.

Я всегда думал о нем:

«Этот Сергей — загадка. Шарада на двух ногах. Знак вопроса, обрядившийся в крестьянское платье!» И я не любил его. Пожалуй, даже побаивался. Подозревал в нем какого-то трагического фокусника, осведомленного хорошо в том, о чем лучше и не знать.

И как оказалось впоследствии, я был прав. Совершенно прав. Знак вопроса сдернул передо мной на мгновение маску.

Это произошло так.

Случилось, что мне пришлось заночевать в лесу, на пчельнике у Сергея, как раз в страстную субботу.

Приехал я к нему верхом и на одну минуту, чтоб свести счеты за треть года по продаже меда, лык и мочалы, ибо он заведовал всей этой отраслью моего лесного хозяйства. И я рассчитывал вернуться домой в усадьбу к вечернему чаю. Никак не позже. Но овражек, преграждавший мне путь к дому, пропустив меня к Сергею, неожиданно разбушевался ко времени моего обратного отъезда, внезапно из тихого и смирного ручейка превратясь в яростный Терек, из ручного ягненка перекинувшись в барса.

И… волей-неволей я вернулся к Сергею, побоявшись совершить рискованный путь ночью.

Тот встретил меня сердитый.

Его прозрачные глаза так и обдали меня целым водопадом самого обидного презрения.

— Почему домой не уехал? — спросил он меня. Он всем говорил «ты».

— Овражек не пустил. Слышишь: завыл, как бешеный. Проходу не дал… — с сожалением развел я руками.

— А ты все-таки попробовал бы, — холодно выговорил Сергей и вдруг с насмешливой улыбкой добавил: — Есть такие, которые умеющие люди…

— Какие люди?

— Которые воду умеют отводить!

— Как отводить воду?

— А так. Как топором ее перерубят. Вот как топором полено…

— Не говори вздора, — рассердился я.

Он сказал:

— А ты или позабыл о Моисее?

Он опять облил меня насмешкой и тихо, с лукавыми огоньками в белесых глазах прошептал:

— И о жрецах египетского фараона? Ты забыл?

Мы сидели на лесной поляне у пчельника. Вокруг дымились темные вешние сумерки, и от проснувшейся почвы веяло холодком. Сергей сидел в нескольких шагах от меня и, разговаривая со мною, быстро кружил, будто играя, тонкой осиновой палочкой.

— Те вод не отводили, — ответил я, чтоб сказать что-нибудь.

— Жрецы фараона? — догадался Сергей. — Ну да. Те жезл бросали, и он у них змеей извивался. Да?

— Да.

— Вот так? — внезапно спросил Сергей, и вдруг лукнул с этими словами свою палочку, бросая ее на поляну, — вот так?

Его палочка упала шагах в трех от меня меж иссохшей травы. И, была ли то игра сумерек, — но мне явственно показалось, что эта палочка вся судорожно извернулась меж травы, как проснувшаяся змея.

Мои щеки больно дрогнули от выражения ужаса. И Сергей, очевидно, заметил это. Поспешно подойдя к своей палке, он быстро поднял ее. Бережно, точно лаская, погладил. И сказал:

— Ты не думай, что думаешь: палочка жибленькая. Ежели умеючи бросить ее, она, конечно, может изогнуться опосле. Даже обязательно должна. Ежели умеючи…

Два странных серых луча медленно вышли из его глаз. И прикоснулись к моему мозгу, сердцу и глазам.

Он сел на свое прежнее место, повторяя:

— Даже обязательно должна повиноваться… Если в умных руках.

А я, весь поджигаемый каким-то особым любопытством, вдруг простонал помимо своей воли:

— Сергей… Пожалуйста… Еще…

— Пошутить с посошком? — спросил он меня. — Чтоб вроде совы?

И он бросил палочку прямо над собой, издав губами какой-то звук, похожий на звук птичьего полета.

И я увидел над его головой мелькнувшую сову.

— Жибленькая палочка-то, — снова пояснил Сергей, — может и на манер совы…

Мне стало холодно. Мои зубы чуть ли не застучали. Между тем, Сергей взмахнул над собой рукой, вновь ловя свой посошок, и грубо сказал мне:

— Ну, а теперь идем спать. В караулку. Пора! Пора!

Опять помимо своей воли я простонал:

— Сергей, покажи мне еще! Сергей!

Холод ходил вокруг меня, и два серых луча осторожно ощупывали мой мозг, словно напитывая его каким-то особым мучительно-сладким ядом.

— Сергей! Пожалуйста! Еще! — повторял я со своего пенька.

Сумерки дымились вокруг, и отдаленная стена леса что-то невнятно бормотала на своем непонятном языке.

— Пора спать, — упрямо твердил Сергей, — пора спать! Сейчас пора спать!

Но я прекрасно видел, что он отнюдь спать не хочет. Что он и сам томится весь больным и непреодолимым желанием показать мне нечто.

Нечто совсем уж сверхъестественное. И я даже догадывался об этом нечто. Нащупывал его своим мозгом, отравленным бесцветными лучами, похожими на призраки.

— Сергей, пожалуйста, — стонал я.

Он встал с пенька и подошел ко мне быстрым, неслышным шагом.

— Хочешь? — повелительно крикнул он мне. — Да?

— Да… — точно стонал я.

Лицо Сергея все содрогнулось. И, изгибаясь ко мне, он прошептал:

— Сейчас я могу показать только… Голгофу. Хочешь?

Не в силах вымолвить слова, я кивнул головой.

Сергея точно качнуло. Опять согнувшись ко мне, он просительно выговорил:

— Стань на колени…

— Так?

— И гляди туда. Вон на то облако…

— На то?

— Да. И держись за мою руку.

Плоские губы Сергея старчески шамкали, точно пережевывая жвачку.

— Так?

— Крепче!

Мы переговаривались шепотом, похожим на бормотанье леса. На шорох высохших листьев в глубоких просеках безлюдного леса.

— Крепче!

— Так?

— Еще крепче!

Сергей опустился рядом со мной на колени и что-то забормотал настойчиво и упорно, порой точно приказывая, порой точно умоляя кого-то в тоскливых слезах.

Я стоял рядом с ним на коленях, чувствуя шумное биение его сердца ладонью моей руки.

Так прошла минута. Может быть, две. Но не более.

Я не спускал глаз с облачка, медлительно колебавшегося над зубчатой стеной леса.

— Смотри! — услышал я вдруг повелительный голос Сергея.

Меня толкнуло пламенем. В самую грудь. Я весь колыхнулся и увидел… Я увидел…

Над облаком, потемневшим, как холм, в вспыхнувшем свете поднялись, дрогнув, три креста. И один из них, тот, что посредине, был выше других.