Среди эмиграции
(Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920) - Слободской А. - Страница 10

Врангель в это время находился в ссоре с Деникиным и был в опале.

Открыто и прямо встать на революционный путь Орлов или не умел, или боялся. Между прочим, эта половинчатость в его выступлении его и погубила и безусловно затянула гражданскую войну почти на два лишних года.

Пойди Орлов прямо и твердо со своим лозунгом «мир и хлеб» и без всяких оговорок о смене командования — весь фронт в Крыму был бы брошен, так как ликвидационное настроение к этому моменту достигло своего апогея. Для мены же Деникина на Врангеля никто не хотел тратить силы.

Если не изменяет память, то в это же время герцог Лейхтенбергский, опираясь на монархические круги, устроил очередное монархическое выступление.

Без всяких «особых потрясений» герцог Лейхтенбергский был арестован, а Симферополь, где он выступил, освобожден от его сил.

Герцога выслали в Болгарию с первым же отошедшим пароходом.

Во время переговоров с кап. Орловым ген. Слащев сосредоточил у Симферополя верные ему части и отрезал его, таким образом, от фронта и Севастополя.

Под угрозой вооруженного столкновения, не имея определенной и твердой поддержки, за исключением 200–300 человек, не зная настроения фронта, кап. Орлов оставил Симферополь и ушел в горы по направлению к Алуште. Перед уходом он захватил все наличие казначейства и государственного банка.

В боевом отношении для Крыма отряд Орлова представлял довольно сильную воинскую часть.

Во время перехода к нему присоединялись все ранее бежавшие в горы «зеленые» и одиночки с фронта.

Отряды прошли через Алушту и Гурзуф без боя.

Дальше путь лежал на Ялту.

Ялтинские власти, не обладавшие никакими вооруженными силами, за исключением десятка стариков-ополченцев, вооруженных берданками, все же решили «дать бой» наступающему противнику.

Был созван «военный совет» в составе: начальника гарнизона — ген. Зыкова, коменданта и ген. Покровского, специалиста по разгону Кубанской Рады и вешанию ее депутатов и кубанских казаков.

В результате ген. Покровский — главнокомандующий «всеми вооруженными силами» ялтинского района. Объявлена поголовная мобилизация всего мужского населения от 16 до 60 лет.

В ту же ночь пьяный ген. Покровский в сопровождении пьяных адъютантов лично произвел «мобилизацию».

С этой целью они обыскали все гостиницы, где, врываясь в номера, стаскивали с кроватей спящих женщин. Голых, их выгоняли в коридоры, а затем уже искали мужчин в кроватях и под кроватями.

В самый разгар «мобилизации» князь Горчаков попросил Покровского освободить от мобилизации артиста б. императорских театров. После пьяной речи, в защиту идей монархии, вся пьяная компания пропела «боже царя храни» и артист был освобожден, как артист, который еще «будет петь будущему императору».

Часов около двенадцати дня мобилизованное население, человек около 150, под командой унтер-офицеров выступило в поход «на позиции».

Вид этого отряда, в возрасте от 16 до 60 лет, частью вооруженного берданками, сопровождаемого плачущими женщинами, был поистине «потрясающе-храбрый».

Сзади в автомобиле ехал «главнокомандующий» — ген. Покровский со своим штабом.

В это время из Севастополя, на подмогу, прибыла яхта «Лукулл».

Она остановилась на внешнем рейде, направив через город в горы свое единственное орудие.

Стоявший английский миноносец «Moutrasse» объявил нейтралитет.

Население в панике посылало проклятия англичанам, нежелающим их защитить от «большевика» — кап. Орлова.

События разворачивались весьма быстро.

Выступивший отряд расположился и занял позицию по шоссе на Гурзуф.

Вскоре вернулись двое разведчиков, без берданок и шапок, и донесли, что противник, в количестве до 10000 человек, занял деревню и наступает на Ялту.

Они успели убежать, а остальные разведчики захвачены в плен и вероятно убиты.

С яхты, на которой находились морские кадеты, прогремел выстрел и за ним другой.

Англичане больше не разрешили стрелять.

Отряды Орлова заняли город.

По прибытии в Ялту, представители прежней власти были арестованы.

Из банка и казначейства забрано все наличие денег.

Объявлена «амнистия». Из тюрьмы и гауптвахты выпущены все арестованные.

Везде развешены соответствующие приказы и воззвание о «мире и хлебе».

В это время ген. Слащев вел переговоры с ставкой Деникина.

В Ялту по телефону передается окончательное решение ставки по этому вопросу: кап. Орлову и всему его отряду гарантируется жизнь и полное забвение его греха перед родиной. Весь отряд отправляется на фронт и начальником его назначается кап. Орлов, чтобы там на фронте кровью смыть свое преступление перед армией и народом. После однодневного раздумья кап, Орлов согласился и со своим отрядом выступил в Симферополь.

В день прибытия ген, Слащев устроил парад гарнизону и отряду Орлова, Торжественно-театральная встреча. Орлов и Слащев целуются, все забыто. Орлов отправляется на позиции.

Впоследствии, через некоторый промежуток времени, Орлов вновь оставил фронт и уже окончательно ушел в горы.

Уже, кажется, при Врангеле он был пойман и расстрелян.

После выступления кап. Орлова ялтинское население долго не могло успокоиться.

Некоторые более богатые и имеющие солидную, твердую валюту: золото, драгоценные камни — по ночам, на парусномоторных шхунах, контрабандно удирали в Константинополь.

Падение Одессы значительно пополнило поредевшее население Ялты новыми беженцами.

Прибывшие передавали ужасы, творившиеся в Одессе в последние дни пребывания там добровольцев.

К этому же времени начали прибывать и первые беглецы из оставленного Ростова.

Основная масса беженцев на английских пароходах была вывезена в Крым и Константинополь.

Ужасы, со слов беглецов пережитые населением в последние дни пребывания добровольцев в Ростове, абсолютно не передаваемы.

В последние дни перед оставлением города начались массовые аресты и расстрелы, принявшие совершенно открытый характер.

Контрразведка работала вовсю, и никто не был уверен, что он не будет арестован и отправлен в «Нахичевань».

Многие бросали все и уезжали из Ростова не из страха перед большевиками, а из-за ужасов, творимых своими — добровольцами. Ко всему этому сыпняк принял угрожающие размеры.

Люди падали и умирали на улицах.

Прибытие в Ростов ген. Кутепова, сменившего к этому времени ген. Май-Маевского, ознаменовалось еще большими ужасами и террором. Ходившие по улицам офицерские патрули, из-за малейшего повода к подозрению, моментально хватали и очень часто, здесь же на улице, вешали на деревьях, столбах и фонарях. Позже девяти часов вечера ходить по улицам запрещалось под страхом расстрела на месте.

Все это вызывало еще большую озлобленность населения, но оно молчало и пряталось перед «всемогущим» генералом Кутеповым.

Наконец, в последние 2–3 дня, когда уже был слышен грохот орудийной стрельбы, начались погромы и грабежи, уже никем и ничем не сдерживаемые.

Все награбленное укладывалось в сани и повозки и вывозилось. Некоторые успевали проделать эту операцию, с вывозом и обратно, по два-три раза.

Проходившие артиллерийские части останавливались, выбрасывали из передков и зарядных ящиков патроны и нагружали их награбленным добром. Все были пьяны и в крови.

Раненых и больных расстреливали, чтобы они не достались «как трофеи» большевикам. Пленных красноармейцев также расстреливали тысячами.

Железнодорожные пути были забиты поездными составами.

Беженцы, оставив вагоны и бросив все, убегали в город — дальше от творившегося ужаса, но попадали в еще больший ад. Раненые и больные, кто мог передвигаться, группами и в одиночку оставляли вагоны. Полуголые, грязные, окровавленные — они ползли во все стороны, несмотря на снег и холод. Некоторые — более слабые — падали и умирали, застилая своими трупами пространства между вагонами. Очередной поезд с больными и ранеными стоял уже на выходе и ждал сигнала к отправлению. Неожиданно выскочившая группа офицеров, человек 10–12, бросилась к паровозу и, несмотря на нечеловеческие крики и мольбы раненых, отцепили паровоз, расстреляв врача за неповиновение.