Инквизитор - Золотько Александр Карлович - Страница 37

— Ага. — Доктор положил ручку на стол и откинулся на спинку стула. — Вас, вижу, Тепа подвозил. А мне сказали, что машина комбата была…

— Вначале — действительно Тепа. А что?

— Я когда-нибудь этого сказочника поймаю да укорочу на длину языка. Трепло бесподобное…

— Что-то не так?

— А нет у нас такого населенного пункта. Нету. Есть поселок Гуменюки, от слова гумно. Действительно старинный населенный пункт, упоминается в летописях и тому подобное. Исторически дерутся с нашими регулярно после танцев да по праздникам. Вот из-за этого нелепого прозвища тоже дерутся.

— И? — спросил Иван, понимая, что сейчас врач может обидеться.

Да пусть хоть истерику закатит, нет больше сил выслушивать всех местных остроумцев да шутников.

— Что «и»?

— При чем здесь населенный пункт? — Иван растянул губы как можно сильнее. — Я вас спросил о состоянии души, особенностях характера, а вы мне о поселке…

Доктор кашлянул, взял ручку и покрутил ее между пальцев.

Иван ждал, с удовольствием осознавая, что боль ушла совершенно, и что настроение улучшается. Хорошо. Почти совсем хорошо.

Если бы еще врач вел себя прилично, а не пытался выйти из резкости и расплыться в туманное пятно. А ведь на вид — вполне приличный человек. И кабинет у него под стать хозяину — тоже на вид такой деловой и чистенький, а на самом деле… Стены вон плывут и растекаются, по полу пробегают небольшие волны, покачивают стул, на котором сидит Иван, вызывают тошноту и головокружение. Тошноту и головокружение легкие, но неприятные.

— Ну… — сказал Иван.

Вообще-то он собирался сказать «ну чего молчите, доктор», но не смог. Стало лень. И наплевать на доктора и кабинет. На комбата стало наплевать. И даже на то, что двух пацанов только что убили ради старой библейской мудрости «око за око». Наплевать.

Иван посмотрел себе на руку, на внутренний сгиб локтя.

— Сука… — сказал Иван деревянным голосом. — Ты же…

— А давайте я вас на кушеточку переложу, — предложил доктор и оказался возле Ивана. — А то, знаете, навернетесь сейчас со стула. Если головой — то ерунда, а вдруг ребрами? Нехорошо может получиться.

Иван собрался послать доктора. Послать конкретно и однозначно, вырвать руку из его цепких пальцев и сообщить, что не собирается лежать в их коноваловке… Но все вокруг на секунду расплылось, смешалось в перламутровое пятно, через секунду ясность вернулась, но за этот короткий миг Иван оказался лежащим в кровати. И доктора рядом не было.

Болела голова, во рту был мерзкий вкус, и в висках что-то похрустывало, но, в принципе, во всем остальном теле ситуация была почти нормальной. Даже ребра не болели.

Ну почти не болели, во всяком случае, до того момента, как Иван попытался потянуться.

Палата небольшая, оценил Иван, без пошлой роскоши и изысков. Кровать, в меру скрипучая, тумбочка, стул, вешалка с коричневым больничным халатом в углу. Возле кровати — стойка для капельницы. Клиника Службы Спасения, в которой не так давно довелось лежать Ивану, была куда круче. Даже госпитальная каюта выглядела уютнее.

На Иване была пижама, его собственные вещи отсутствовали. На тумбочке лежали удостоверение, кобура с «умиротворителем» и запасные магазины к нему.

— Вот такие дела, Ваня, — сказал Иван и осторожно, чтобы не разбудить боль в ребрах, сел на постели. — А доктор все равно сука. Кто ж ему разрешал живому человеку снотворное колоть? Никто не разрешал.

Очень хотелось пить.

Иван встал.

Стены палаты качнулись, но быстро обрели твердость и незыблемость, как и полагается добропорядочным капитальным сооружениям.

— Вот и славно, — сказал Иван, взял с вешалки халат и надел его поверх пижамы. — Вот сейчас поймать доктора и посмотреть ему в глаза. Не убивать, просто посмотреть. Ласково, но с укором. А потом прострелить колено. Или даже два. Или сначала одно, а потом, когда оно заживет, второе. У нас с тобой, Ванька, времени теперь много, в проекте, как нам сказал Крыс, участвуют пожизненно…

Иван подошел к двери, взялся за ручку. Хмыкнул.

— Вот тут, Ваня, ты допускаешь логическую ошибку. Пожизненно — вовсе не значит долго. Вовсе не, Ваня. Вон Астуриас Пабло участвовал пожизненно, но не очень долго. И ты, с твоим идиотским характером, протянешь, в лучшем случае, пару лет. Или даже меньше.

Эта мысль показалась Ивану очень смешной. Он задумался и понял, что весь вчерашний день получился смешным и забавным. Ну разве не потешно, когда человек, не способный исповедаться, лезет под пули, рискуя даже не жизнью, а бессмертной душой? Потешно.

Нужно либо пересмотреть свое отношение к вопросам жизни и смерти, или…

Иван вышел в коридор.

Деревянный крашеный пол. Белые стены. За окнами чистое голубое небо и лес. Дубы. Иван уже давно не видел таких дубов — высоких, в два-три обхвата каждый. Даже каждый в отдельности должен был внушать уважение, а тут целый лес состоял из многовековых богатырей.

Иван покрутил головой, прикидывая, в какую сторону лучше двинуться. Направо пойдешь, коня потеряешь. Налево…

Слева послышались голоса. В той стороне коридор сворачивал, поэтому Иван не мог рассмотреть, кто именно громким голосом со скандальными интонациями требовал убрать эту мерзость.

Иван запахнул халат, завязал пояс и пошел в сторону скандала. Или скандалистки. Голос явно принадлежал дородной даме лет сорока пяти. Такие трубные голоса не даются с рождения, они приобретаются и закаляются многолетними упражнениями в склоках и скандалах.

Голос, пытавшийся возражать, был почти не слышен. Так, какое-то журчание среди грохота дробящихся каменных глыб.

— Я не собираюсь терпеть этой вони! — провозгласила дама, стоявшая за углом. — И не потерплю, чтобы моя дочь находилась рядом с этой тварью!

— Но вы же прекрасно знаете… — начала девушка в белом халате, стоявшая напротив дамы, но закончить не смогла.

Не успела.

— Либо уберите ее, либо предоставьте моей дочери другое помещение. Со свежим воздухом.

Иван принюхался.

Таки да, таки воздух в этой части коридора заставлял желать лучшего. Запах серы — штука и сама по себе неприятная, а если принять во внимание, что к нему обычно прилагался человек, продавший душу Дьяволу, то ярость и возмущение дамы становились понятными. С предавшимися верующие общаться отказывались.

— Или мне самой выдворить ЭТО? — осведомилась дама и направилась к дверям палаты.

Девушка в халате оказалась у нее на пути и отходить явно не собиралась. А дама не собиралась останавливаться или сворачивать.

— Стоять, — приказал Иван.

— Что? — с нескрываемым изумлением спросила дама, впрочем, не останавливаясь.

— Я сказал — стоять! — своим самым официальным тоном произнес Иван. — Или я буду стрелять.

Дама резко изменила направление движения и пошла на Ивана.

Ребра сразу заныли.

— А я ведь не шучу, — предупредил Иван. — Вы нарушаете порядок…

Дама молча приближалась, пальцы на ее руках растопырились, будто она собиралась кого-то душить.

— Я лучше уйду. — В дверях палаты появилась очень молодая, сильно беременная женщина. — Я пойду в приемное отделение…

— Стоять! — снова сказал Иван, но теперь уже беременной. — Всем стоять!

Смешно может получиться — прибегают на выстрел люди, а это брат Старший Исследователь даму пристрелил в целях самообороны.

— Мама, прекрати! — Из палаты выбежала еще одна беременная и вцепилась даме в рукав. — Не смей!

Дама сделала еще шаг.

— Ой, мама! — сказала ее дочь, хватаясь обеими руками за живот. — У меня, кажется…

— Доктора! — взревела мама. — Доктора!

И побежала по коридору.

Девушка в белом халате подошла к ее дочери, взяла за руку.

— На самом деле или ты решила припугнуть маму?

— Вначале — хотела припугнуть, — сказала беременная, — а как встала с кровати, так… Ой, мамочка…

— Тогда пошли. Держись за меня. Не спеши, у нас еще море времени. А ты, Анна, вернись в палату.

Предавшаяся затравленно оглянулась по сторонам, взглянула на Ивана и быстро отвела взгляд.