Звезды над Шандаларом - Васильев Владимир Николаевич - Страница 8

— Кто вспомнил о Лерое? — бесстрастно спросил Эб когда Кидси закончил.

— Настоятель прихода Зельги Ринет Уордер. Он прислал монаха, из уст которого мы и узнали, что Лерой может посоветовать что-то дельное.

Эб глубокомысленно кивнул.

— М-да... Лерой — и впрямь ходячая загадка.

— Что о нем известно? — спросил Лот, откинувшись на высокую спинку стула. — А то мы даже не догадываемся на какой козе к нему подъезжать.

Эб забарабанил по столешнице толстыми, как молодые огурчики, пальцами.

— Не очень-то много. Когда я купил дом на этой улице, а было это тридцать четыре года назад, Лерой уже давно жил здесь. Был каменщиком, подручных при нем много состояло, целая бригада. В гильдии с ним считались, да и мастер он был, каких мало. Но, знаете как это часто случается: сапожник, а без сапог. Так и Лерой: многим дома отстроил на заглядение (кстати, и мне тоже), а сам жил с семьей в халупе какой-то, чтоб хуже не сказать. Как-то после выгодного заказа решил он себе дом начать. Халупу свою снес, и нашел, вроде бы, что-то вмурованное в стену. Одни говорят — шкатулку, другие — чуть ли не сундук. Не знаю, кому верить, да и разница невелика. С тех самых по Лероя стало не узнать. Работать он бросил, бригаду распустил, жену с детишками к родственникам за Провост отослал. Года два он только пил; не знаю, где деньги добывал, верно, клад его тот самый золотом обеспечил. Только в таверне его и встречали. Мало-помалу поползли слухи: будто прознал Лерой что-то нечистое о своих предках. И никаких подробностей. Сам Лерой молчал, как проклятый, а потом вдруг исчез месяца на три. Ни слова никому не сказал — ушел ночью, чтобы меньше кто видел. Вернулся только к осени, как сейчас помню: у меня все лоси подурели, гон как-раз начинался. Иду я к пристани, а он навстречу. «Здравствуй, говорю, сосед. Где пропадал?» А он в ответ: «Слыхали, Эбир, что люди о прадеде моем болтают? Так вот, это все правда.» И пошел себе дальше. Я тогда только плечами пожал, забот по горло, не до него. А Лерой еще с полгода пропьянствовал, а потом как отрезало — ни капли. Прежде бочки из таверны не успевал таскать, а то вдруг прекратил, и все тут. Бригаду свою снова созвал, но сам не стал почему-то работать как раньше, только договаривался о заказах и советами помогал, если что не ладилось. Сидит до сих пор дома у себя, редко когда выходит. Почти тридцать лет уже. Чем он занят — ума не приложу. В доме все тихо и чинно. Да, собаки у него появились. Еще давно — здоровущие, черные все как одна, и злые, словно черти. Только Лероя и признают. Боится он кого-то, не иначе. Да кого здесь бояться? Не знаю даже. Вот и все, что я знаю.

Эб умолк, разведя руками. На первый взгляд в истории, приключившейся с Лероем, не было ничего странного. Но Мирон нутром чуял: не все так просто, как кажется. Что мог каменщик узнать о своем прадеде? Что тот в свое время разбойничал? Но разве это повод так круто менять жизнь? Да и бояться кого через столько-то лет? Может, потомков его дружков? Нет, не похоже. Слишком много темных мест.

— Скажите, Эбир... — начал было Демид, но Долгопол властным жестом оборвал его.

— Воины зовут меня просто Эб.

— Хорошо... Эб. Я хотел спросить, не творится ли чего необычного в окрестностях Тороши? Особенно на болотах. Звери, там, странные или еще что?

Эб пожал плечами:

— Время от времени хуторяне плетут всякий вздор о болотах, но так было всегда, сколько себя помню. Хотя, должен признать: последние годы плести стали заметно чаще. Правда, я никогда не обращал внимания на разные байки. Торгую я нынче в основном морем и на болота уже лет пять как не попадал.

Демид полез за пазуху и извлек сложенный вчетверо лист бумаги.

— А на это что скажешь?

На стол перед Долгополом лег рисунок Демида, изображающий встреченного в топях Скуомиша зверя со всадником. Эб поглядел на рисунок и так, и эдак, поворачивая его пухлыми пальцами.

— А что говорить? Если мухоморов нажраться, еще и не такое привидится... Но рисунок вообще-то хороший.

Гари протянул иссеченную шрамами руку, но рисунок взять не успел: на улице послышался громкий шум, потом истошные крики, проникшие даже за толстые стены Долгополова дома-цитадели. Топот шагов на лестнице, стук в дверь. Взъерошенный привратник на пороге вопит:

— Пожар, хозяин! Дом Лероя горит!

Все мигом вскочили на ноги. Пожары в вечно сыром Шандаларе случались крайне редко. Когда выбегали за ворота Демид негромко шепнул Мирону:

— Началось, кажется...

Пылающий дом Лероя отделяло от жилища Эба два двора. По улице сновали люди, а за каменным забором заходились лаем собаки.

Пламя было тусклое, трескучее. Непрекращающийся дождь не позволял ему как следует разгореться; но оно и не гасло. Кое-как одетые зеваки сгрудились перед воротами.

За высоким каменным забором происходило нечто странное: в пламени метались неясные тени, что-то с грохотом обрушилось, подняв сноп рыжих искр, зазвенело стекло, жутко завыла собака...

— Помоги! — крикнул Мирон кому-то из глазеющих на пожар горожан, бросаясь с разбегу к стене. Заспанный мужичонка послушно подставил спину и Воин мигом оказался наверху. Левую перчатку распорол острый осколок стекла, один из многих, вмурованных в кромку забора. Рука, к счастью, не пострадала. Мирон тихо изумился: стекло на заборе? Специально, чтобы не лазили, что ли?

Рядом возник Демид, придерживая ножны с мечом, словно меч мог понадобиться на пожаре.

— Вниз? — крикнул он, скорее утверждая, чем спрашивая.

Мирон кивнул.

— Откроешь ворота, а я в дом! — добавил Шелех уже в прыжке.

Земля упруго толкнулась в подошвы сапог, грязь брызнула в разные стороны крохотными фонтанчиками. Мятущееся пламя выхватывало из ночи то угол какого-то сарайчика, то чахлые кустики боярышника, растущие вдоль забора, то высокое крыльцо дома. Мирон шагнул вперед и едва не наступил на труп огромной черной собаки, валяющийся в жирно поблескивающей луже крови. Бок собаки был рассечен не то мечом, не то когтями.

Острое чувство близкой опасности захлестнуло Мирона и он больше не расслаблялся. Слева, где приземлился Демид сгустилась на мгновение шевелящаяся тьма, послышалось неприятное шипение и резко зазвенела сталь. Больше Мирон ничего разобрать не успел: ему навстречу рванулось что-то темное, бесформенное; разглядеть удалось только пасть, полную зубов, да несущийся навстречу клинок. Мирон едва успел выхватить свой меч и заслониться.

Дальше запомнились только разрозненные куски: бешеная рубка непонятно с кем, кровь, крики за забором и нетерпеливый стук в ворота, вдруг возникший из густой тени у забора черный пес, двойник убитого, яростно рвущий чью-то плоть, неистовый клич Демида: «Й-э-э-э!!», отражение пламени на его клинке, красноватые отблески на мокрой земле, гул огня, предсмертный хрип собаки, перешедший в жалобное поскуливание...

Неожиданно и сразу противник пропал. Отступил и растворился в слепящем жерле пожара. Мирон его, кажется, только слегка ранил. Демид пятью шагами левее возился с запорами на воротах; на утоптанной грязи под ногами умирал второй пес, разрубленный чуть ли не пополам. По ту сторону забора все перекрыл зычный голос Гари: «Лестницы! Лестницы, чтоб вам...» В доме, объятом алым цветком огня, с треском и грохотом рушились перекрытия.

Ворота, наконец, отворились, во двор хлынули люди. Мирон к этому времени пытался обойти дом по кругу, но страшный жар и удушливые клубы дыма не пускали.

Потом его догнали Демид и Лот Кидси, и последнее, что отпечаталось в памяти перед тем, как напряжение схватки сошло окончательно, это несколько неясных силуэтов с перепончатыми крыльями, взмывших в ночное небо с резкой грацией летучих мышей.

Эб Долгопол вовсю руководил тушением пожара; люд с ведрами и кадками сновал от колодца к дому, пошли в ход багры. Пламя медленно, но верно стало уступать. Помогал и равнодушный дождь. Скоро пламя и вовсе сбили, только клочья дыма неспешно ползли ввысь, да чернели везде головешки. Стало вдруг темно, пришлось зажигать факелы.