Магистериум морум (ЛП) - Бэд Кристиан - Страница 4

Он… спал!

Фабиус набрал было полную грудь воздуха, намереваясь рявкнуть так, что свечи посыпались бы с канделябров. Но сдержался и сказал негромко:

— Просыпайся, Дамиен. Уже рассвет.

Мальчик вздрогнул во сне, уронил книгу, вскочил, оправляя ночную рубашку.

— Надеюсь, ты выучил формулу заклинания? — спросил Фабиус, демонстрируя безразличие и готовность стоически принять любой результат.

Дамиен взглянул в окаменевшее лицо отца и кивнул. На книгу он даже не посмотрел, не пытаясь, как многие, оттянуть ужасное наказание.

Фабиус, пренебрегая множеством горящих свечей в подсвечниках и канделябрах, щелчком правой руки зажёг огонь прямо в пентаграмме. Длинные невесомые языки повисли над канальцами в мраморном полу, пожирая кипящую в магической ловушке горючую субстанцию. Цвет пламени был близким к обычному, лишь зеленоватые отблески могли бы насторожить не знающего свойств колдовского огня. Такой был гораздо пластичнее, более годен для работы заклинателя. Но и жёг больнее. Фабиус сам, касаясь его ненароком, не всегда мог сдержать крик.

Дамиен, не щурясь, смотрел в огонь и думал о чём-то своём. Растерянности на его лице и не ночевало.

Он подошёл к пентаграмме, огляделся по сторонам…

Фабиус понимал: мальчик не выучил урока. Сначала — бодрствовал полночи, занимаясь своими странными для мага забавами, потом утомился, зубря длинные непонятные фразы, и его разморило.

Но отступать Дамиен не собирался. Что-что, а воля его была волей потомственного мага.

Он покосился на шкатулку на столике у кресла, где лежали свежеизготовленные амулеты. Прошептал одну из недоученных фраз, замолчал, понимая, что, исковеркав заклинание, он может не только не получить саламандру, но и натворить страшных бед с колдовским огнём…

Фабиус молчал. Взгляд его тяжелел.

Дамиен покачал головой, закусил губу, снова огляделся в поисках чего-то, ведомого лишь ему, но спросить не посмел. Потом встал у пентаграммы на колени, протянул руки к огню, буркнув под нос обычное детское «аd modum». И, прокусив от боли и напряжения губу, взял в ладони обжигающее пламя, чтобы силой мысли и простенького заклинания сформировать из него фигурку саламандры. Ящерки, что живёт в огне, оставаясь холодной, и в том её власть над ним.

Так дети лепят куличи из песка. Так Дамиен лепил когда-то прямо из воздуха своих первых эфирных зверушек, распадавшихся на глазах.

Но теперь он стал уже гораздо сильнее и умелее, и у него вполне могло получиться. Если сумеет удержать пламя, прожигающее до самой души.

Фабиус знал, какую боль испытывает сейчас сын. Магистр страдал. Все его мышцы сцепились в один каменеющий ком. Но он сам поставил это условие. И тоже должен был стерпеть его.

Не только руки, всё тело Дамиена дрожало от боли и страшного усилия, пока он удерживал колдовской огонь и лепил саламандру из его податливых языков. Крошечная ящерка, рождающаяся в его ладонях, была холоднее льда. Но и колдовской огонь не желал сдаваться в борьбе стихий, и Дамиен дрожал всё сильнее, а пальцы его грозили разжаться и упустить зародыш магической плоти.

Наконец земноводное, напитавшись силой магии, обрело достаточно жизни, чтобы соскользнуть вниз и заметаться по пентаграмме.

И только тогда Фабиус разжал зубы и произнёс «ad manum», наполняя скрюченные пальцы мальчика свежим снегом.

Колдовской огонь не уродовал тело, но оставлял болезненные шрамы в памяти души. Этот урок Дамиен унесёт с собою в могилу. Отец мог охладить его раскалённые руки, но не мог утолить более глубокие и разрушительные страдания юного естества, обожжённого колдовским огнём.

Фабиус хотел было обнять сына, но сам испугался своего порыва. И раздражённо буркнул:

— Выкрутился!

Дамиен не сумел поднять глаз. Он стоял, вцепившись в благословенный тающий комок, пока не хлопнула дверь.

Мальчик не видел, как чёрный ворон — магистерский вестник — опустился на каменные перила балкона и прошёлся по ним, охорашиваясь. А потом беззвучно разинул клюв…

Во дворе ворону нестройно ответили собаки, запел петух. Но все эти звуки были бессильны перед магией колдовской башни. И слышно было лишь, как, испаряясь, шипит вода, капающая на раскалённый камень пентаграммы.

________________________

По образцу (лат.).

Под рукой (лат.).

Глава 2. Холодное купание в Аду

«Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет».

Данте Алигьери

Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.

Туфовые пещеры.

1 день.

Ангелус Борн, демон-инкуб из глубокой Преисподней, сидел на берегу огненной реки в одной из пещер холодного Верхнего Ада и смотрел, как ползёт и пузырится раскалённая лава. В глазах его была тоска.

Магическим зрением он видел многие и многие пылающие потоки, что поднимались из Адской толщи, где сияет единое огненное ядро: такое родное, далёкое и недоступное для него теперь.

Над клокочущей огненной рекой висело облако раскалённых газов, но инкуб зябко поводил плечами. Он был гол и бос, и шерсти ему тоже не полагалось, но ведь и крепость тела у сущих соответствующая. И Борну давно пора было свыкнуться холодом Первого адского круга, пограничного Серединным землям людей: ссылка его тянулась без малого полтысячелетия.

Однако горячее естество инкуба всё ещё жило памятью о Преисподней. По праву Договора он мог бы гореть сейчас там, в Нижнем Аду, где тело и сознание пребывают в раскалённой субстанции бытия, и это — желанное благо и наслаждение для демона.

Но Сатана исторг инкуба из глубин, и Борн вынужден был довольствоваться раскалёнными газами, ласкающими его смуглую кожу.

Внешне Ангелус Борн был очень похож на человека, такова была форма его телесного Договора с Адом и Сатаной. Издревле шло, что инкубы — посредники между глубинами Преисподней и Серединными землями людей, и по Договору они принимают вид земных обитателей.

Но уже забылись в Аду времена, когда инкубы свободно посещали землю, а тела их до сих пор были связаны оковами формы. Договоры устаревают, но как их нарушить? Ведь именно Договор есть то, что делает демона демоном.

В Бездне из средоточия огня, заменяющего сущим кровь, пот и слюну, в момент любовных игр частенько зарождается живое и условно разумное. Но именно Договор даёт ему окончательное право стать частью подземного мира.

Безымянные дети Ада поначалу бесформенны. Заводятся они там, где есть свободные от огня пространства — лавовые реки и туфовые пещеры. Резвятся в лаве, питаются испарениями.

Эти малые плохоразумные существа не имеют по-настоящему крепкого тела и не способны перемещаться по плотным слоям Ада силою воли. Откуда у них воля?

Только разменяв первую сотню лет, существо подрастает настолько, что может слышать внутри себя Зов Ада и заключать Договор, становясь одним из его голосов. Тогда же определяется и то, кем станет «дитя» — чёртом, големом, демоном, бесом или ещё кем из многочисленных адских жителей.

Ангелус, полюбив здесь, на границах, сумел полюбить и смешавшуюся «кровь» двоих: маленькую лужицу в складках камня. И родившийся из неё слизистый комок, больше похожий на огненный лишайник, он не отправил пинком к лавовым полям, где резвились его собратья. Инкуб забрал комок в свою пещеру.

К удивлению Борна, через пару-тройку десятилетий «детёныш» стал напоминать меленького инкуба. Его сын выбрал форму сам, задолго до Договора, что было удивительным и необычным.

Может, из-за пищи, гораздо более питательной, чем лавовые испарения, а может, помогло общение, в котором Борн никогда не отказывал малышу, возясь с ним с удовольствием и толком? Так или иначе, но к тридцати годам его сын напоминал пятилетнего человеческого ребёнка. Мало того — он мог говорить! И с каждым годом Ангелус говорил с ним всё больше, рассказывая о науках, которые изучал на досуге, об устройстве Ада и его обитателях.