Магистериум морум (ЛП) - Бэд Кристиан - Страница 101

Он повернулся к магистру Грабусу и запоздало приветствовал его, прижав ладонь к сердцу:

— Именем Отца нашего Сатаны!

— Именем Его Огненным, — отозвался Грабус, едва не закряхтев.

Крещёные почтительно отступили от магистров, и Грабусу стало легче дышать.

Ещё один ворон ударился оземь, обратившись в желтолицего магистра Кебеструса.

— Именем Отца нашего Сатаны, преуважаемые магистры! — провозгласил велеречивый Кебеструс. — Где мы, о, братья? Что за место сия земля?

— Это остров Гартин, — пояснил магистр Грабус, указывая рукою примерно за реку, которой не было видно из-за толпы крещёных.

— Жилище многомудрого Фабиуса Ренгского? — удивился Кебеструс. — А почему мы здесь? Камень мой… — он коснулся груди, где висел уже не магистерский амулет, а мёртвая каменюка.

Последний ворон опустился, обратившись в магистра Икарбаруса, белобородого статного старика.

И вдруг земля под ногами людей и магов вздыбилась, издала тяжёлый вздох, а потом затряслась, словно спина гигантского жеребца.

Крещёные повалились с ног. Испуганные крики донеслись с острова, там заржали кони и собаки залились лаем.

— Это он! — воскликнул бельмастый. — Бог наш! Чую поступь его! Он идёт сразиться с Сатаной!

«Кретин, — думал магистр Грабус, вслушиваясь в нарастающий в глубине гул. — Это Ад разверзается, чтобы поглотить глупцов, отринувших Отца. Да и нас вместе с ними! Неужели это Фабиус разгневал здесь Сатану?»

***

Борн смотрел, как прыгает среди оборванцев разряженный старенький магистр, но ему было уже не смешно. Грудь давило всё явственней, не давало дышать. Хорошо хоть инкуб, как вполне Адское создание, мог дышать не лёгкими, а кожей. Да и средоточие огня, что заменяло ему кровь, долго хранило в себе всё нужное его мощному телу.

Неожиданно пахнуло серой, и Борн вскочил. В Серединном мире, он знал это, рядом с ним не было никого, как не было и в Аду под ним, но между мирами инкуб увидел сияющую тропу.

— ИДИ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ЯВИЛСЯ ТЕБЕ ЗДЕСЬ! — раздался в его ушах сладкий голос, который он не спутал бы ни с каким иным.

И Борн поднялся и сделал шаг в Междумирье: магическое пространство, что несёт смерть неловким и неумелым. Раздвинуть его в собственных целях — доступно лишь самым грозным и сильным демонам. Слабым же — и выхода из него нет.

Борн был не из тех, кому пространство Междумирья покорялось безоговорочно, позволяло бродить между своими кожами. Он только слышал, что такое возможно. И даже повинуясь слову Великого Изменчивого, створки миров пропускали инкуба с трудом.

Борн шёл, ощущая боль от каждого шага. Сияющая кровь его проступала от усилий сквозь поры тела. Но демон упорно протискивался вперёд.

Он не мог допустить, чтобы Сатана сам явился на остров Гартин и разрушил его. Идя вперёд, инкуб закрывал своею спиною обратный путь к сыну. И Сатана тоже знал это.

— Глупец, — сказал он.

И Борн, наконец, увидел Изменчивого.

Он был похож на клубок личин, что менялись ежесекундно, а личины эти были сотканы из языков тёмного пламени. Вглядевшись в пламя, можно было узреть самого себя и, узрев — измениться.

Каждому Сатана являлся таким, каков был смотрящий на него. Он копировал и отражал любую природу, постепенно искажая её, выворачивая наизнанку, играя ею. Сила его была в переменах, но также и слабость.

Именно потому вид Сатаны не раздавил сейчас Борна, словно букашку. Он стал на время таким же, как инкуб. И потому же в игре его личин не было сейчас гнева.

Сатана лишь отражал. Его сдерживала удивительная натура Борна, способная к сочувствию и терпению. Сатана пока ещё играл новой маской, растягивал её по себе.

Однако всё это не делало Изменчивого ни на каплю добрее, чем он был. Сатана отражал инкуба, но и оставался собой. И он с радостью смотрел, как средоточие огня течёт по телу Борна, как лопается от давления его смуглая кожа, кривятся от страшного напряжения и боли губы.

— Я легко открою закрытый тобою путь на остров. Жертвой! — улыбнулся он.

Внутренним зрением Борн увидел, как фигура мэтра Тибо поднимается над мостом, дёргается… и… зависает, в бессилии преодолеть преграду из текущей воды. Всё верно: человек не равен демону, он не сможет открыть путь, закрытый тем, кто иначе устроен.

— Тебе трудно будет найти жертву, равновесную мне, — прошептал инкуб, не хвалясь, просто напоминая, что сам он растёт корнями из древней и сильной бунтарской семьи Хробо, демоны которой не отступали пред Сатаной и раньше.

— Да, — согласился Изменчивый. — Ты — давний и верный смутьян.

Он рассмеялся, и смех его рассыпался звоном монет.

— Но ты мне наскучил, — продолжал он, пока части его смеялись. — Зачем ты полез в мир людей, который я создал игрушкой себе?

Создал? Зачем он так говорит?

Борн нахмурился. Да, так говорили и в Верхнем Аду. Но инкуб-то помнил, что обращался к наблюдениям за людьми задолго до того, как был заключён Договор с ними. Люди существовали до Договора! Это не Сатана создал их!

Спорить не было сил. Инкуб ощущал, что его лёгкая «кровь» буквально вскипает внутри. Он прикрыл глаза ладонями — сосуды лопались. Демон не успевал возрождать плоть, чтобы видеть. Но размышлять-то он мог.

Мало ли что там рассказывают в Верхнем Аду. Даже если его самого обманывает память… Сатана просто не сумел бы создать человеческий мир. Хотя бы потому, что в нём есть книги, написанные на языках, устаревших задолго до времени этого мнимого «создания»!

Борн встряхнул головой, с усилием возвращая себе зрение, и уставился в меняющиеся лики. Всё забылось у людей. Никто не рискнул даже записать, что было тогда, до подписания Договора. Разве что песни…

— Плачущие, — выдавил он.

— Что? — удивился Сатана.

— Плерезы — суть плачущие, — Борн заставил немеющие губы изогнуться в улыбке. — И плакали они задолго до твоего мнимого создания! Ты лжёшь мне сейчас! Не ты создал людей. Ты не способен уже ничего создать! Ты давно стал бесплоден как отец! Люди — не твои дети!

— Не твоего ума дело!!!

Изомирье содрогнулось. Нет, будучи демоном, так же, как и Борн, не способным лгать, обвинения во лжи Изменчивый воспринимал как лесть. Но инкуб обвинил его не в игре словами, а в лживом деянии! И это было невыносимо даже для Сатаны.

Пространство вокруг, и без того неустойчивое, рассыпалось на острые капли небытия. Лёд и пламя становились одним, воздух прорастал золотистыми волосками и обращался в само движение.

Ничто живое не могло долго удержать себя в этой пляске. Тело инкуба испытывало адские муки, но он находил в себе силы улыбаться.

Он понял сейчас, почему Сатана сам себя назвал отцом лжи. Великий Изменчивый изобрёл новый её вид, присвоив себе целый мир. Соткав паутину слов, в которую уловил его! Сам же он был неспособен породить людей. Людской мир был ничей, и Борн, так же, как и Сатана, мог владеть этим миром!

— Мир людей мой! Убирайся! — закричал Изменчивый.

Но кричал так, словно у него не было власти изгнать Борна. Так ведь и верно: кто может изгнать изгоя?

Борн прислушался к себе. Выпрямился, хоть всё в нём ощущало страшное давление междумирья, даже кости его стонали и гнулись.

— Я не подотчётен тебе! — прошептал он. И крикнул. — Убирайся сам! Прочь! Это моя земля! Здесь мой сын!

Языки пламени, из которых складывался облик Сатаны, переплелись и опять отразили уже изменившегося Борна.

— О, таким ты мне нравишься больше! — усмехнулся Сатана. — Но мятежный ум в тебе развился слишком поздно. Прочь, неудачливое дитя! У меня теперь другие игрушки!

Изменчивый надменно полыхнул языками пламени и исчез. И тут же пространство междумирья сжалось, сдавливая инкуба в смертельных тисках.

***

Фабиусу снился сон: магический кристалл вибрировал на его груди, раскаляясь и разламывая пространство.

Он увидел совсем рядом Грабуса Извирского, главу Совета Магистериума, а где-то вдалеке — трёх других магов — придержателей Закона: Кебеструса Рабуйётта, желтолицего и хитрого, как лисица, Икарбаруса Асекского Белейшего, красивого седого старика, глуповатого, но знающего все законы на память, Тогуса Твёрдого, самого молодого и воинственного из высших магов. Лица всех четверых были напряжены и испуганы.