Нас просто не было. Книга первая (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 57

Сон снился непонятный.

Набережная, не наша городская, а какая-то незнакомая, никогда там не был. По широкой темной, свинцово-серой реке гуляют волны. Ветер прохладный, прямо в лицо бьет, дождь редкий, но крупный лупит по усталой земле, по пыльному асфальту, но я иду и как дурак улыбаюсь. Настроение отличное, погода не мешает, капюшон пониже только опустил, чтоб капли за шиворот не летели.

Я не один. Со мной девушка. Обнимаю ее за плечи, а она меня за талию. Идем молча. Куда? Понятия не имею. Просто идем. Гуляем, наверное. Она тоже в капюшоне, натянула его, чуть ли не до самого носа.

Мне хорошо с ней, внутри ощущение, что все именно так, как надо, и сердце замирает. Прижимаю ее ближе к себе, и, склонившись к виску, произношу, как само собой разумеющееся, без капли сомнения:

— Я тебя люблю.

И в этот момент особо сильный порыв ветра бьет нам в лицо. Я на миг прикрываю глаза, чуть отворачиваясь в сторону, а с ее голову срывает капюшон и белокурые пряди взмывают в порывах ветра. На меня смотрят голубые, необычные глаза, с теплом и нежностью.

— Люблю тебя, — повторяю снова.

Тот я, что во сне, счастлив до идиотизма, а тот я, который в реальности, просыпается в диком ужасе.

Резко сажусь на кровати, чувствуя, как сердце рвется из груди, пытаясь пробить ребра.

Воздух с хрипом выходит из легких, и каждый вздох, словно раскаленное дыхание пустыни. Больно, горячо. Через силу.

Сдавил обеими руками виски пытаясь унять пульсирующую боль.

— Е******* ***т, — простонал и снова повалился на подушки.

Я ведь люблю эту с*ку, по-настоящему, до дрожи, до судорог. Все это время любил, но был таким кретином, что понять не мог.

И что в итоге? Вот так, по-идиотски, во сне. Когда подсознанию уже надоела моя дремучая тупость.

И сдохнуть хочется от тоски, от запоздалого осознания того, насколько сильно увяз в ней, ни имея не малейшего шанса на взаимность. П***ц. Катастрофа.

Было гораздо проще думать, что вся моя паранойя в ее отношении основана только на неудовлетворенности, на желании переспать и забыть. А теперь что?

Понятия не имел, что делать.

Завтра в универ, завтра снова попадется на глаза, выворачивая наизнанку своим равнодушием.

Вскочил, вышел на балкон, открыл фрамугу и оперевшись локтями о бортик, высунулся в окно, тяжело дыша, мечтая, чтобы холодный, уже октябрьский воздух успокоил, привел мысли в порядок, заставил сердце биться в нормальном ритме.

Стоял не меньше часа, продрог, зуб на зуб уже не попадал, но даже не шевелился. Было плевать на все. На холод, на то, что уже дрожал неизвестно от чего. То ли от того, что замерз как собака, или от того, что нервы как оголенные провода.

Утро встретило мрачным, тоскливо-серым небом, и колючим мелким дождем.

Стоял на крыльце у подъезда, задумчиво смотрел перед собой, и не мог заставить себя сделать даже шаг.

В универ не хотел. Там она, там все начнется заново, а теперь, когда, наконец, глаза открылись на всю эту гр*баную ситуацию, видеть ее не мог, ломало от одной мысли, что встретят в очередной раз равнодушные глаза.

Стиснув зубы, зарылся пятерней в волосы, зажмурился. Не хочу туда. Не могу больше. Устал.

Мне нужен перерыв, большой перерыв, чтобы прийти в себя, все осмыслить, принять, а еще лучше выдрать изнутри весь этот яд, вытравить ее из себя.

Закралась дурацкая мысль бросить универ, но остановило то, что родители в шоке будут, расстроятся, разочаруются. Академ уже брал.

Стоял на крыльце полчаса, не меньше, уже безнадежно опаздывая на пары, а потом словно зомби вышел под дождь, даже не поморщившись, и пошел прочь от дома решительным шагом. Вот только не в сторону университета.

Вечером у матери была истерика. Она орала на меня, что я свинья, не берегу ее нервы, о будущем не думаю и так далее, и тому подобное. Отец в это время молча сидел за столом, облокотившись локтями, и мрачно неотрывно глядя на меня.

— Сереж, ну хоть ты скажи ему, чтоб за ум брался! — всплеснула мать руками, ища у него поддержки.

А он, все так же глядя на меня в упор, спокойно произнес:

— Оставь его в покое.

Она ошарашено замолчала, уставившись на него удивленным, обиженным взглядом, а потом выдала:

— Вы меня в гроб свести задумали? Да? На пару?

— Ерунду не пори! — осадил он ее спокойно, и велел мне идти в свою комнату.

Сидел на кровати, уперевшись локтями в колени, в голову положив на стиснутые кулаки. Родители спорили на кухне, а я, если честно, почти ничего не соображал, все как в тумане.

Через полчаса отец появился в моей комнате. Молча сел рядом.

Так и сидели, пока батя наконец не произнес:

— Задам только один вопрос и ответь мне на него честно.

Поворачиваюсь к нему, подозрительно глядя в глаза.

— Из-за бабы в армию сваливаешь?

Отпираться даже мысли не возникло. Просто кивнул.

— Прохода не дает или добиться не можешь?

— Не могу.

Отец хмыкнул и, похлопав по плечу, поднялся на ноги:

— Армия — дело хорошее. Только матери об истинных причинах не говори, не поймет.

Я кивнул, разглядывая свои ладони, а отец ушел, еще раз потрепав по плечу, тем самым как бы одобряя мое решение.

Год, конечно, выдался ещё тот! Армия наше все!

Я и картошку чистил, и забеги в полной амуниции по десять километров, и ноги в кровь, и морду в спаринге били, и я бил, и тренировки на износ, и наряды вне очереди, за дурь излишнюю.

Нагрузки адские, голова пустая, все строго по расписанию. Но угорали там по вечерам так, что студклуб отдыхает. Друзей новых завел.

В общем, как ни странно, в армии мне понравилось, хорошая школа жизни. Чему-то научился, где-то отгреб по полной. В общем, всякое было. Однако, когда предложили остаться в части уже на контрактной основе, отказался не раздумывая. Домой хотелось, на волю, так сказать.

Когда приехал в родной город, даже не верилось, что жизнь входит в привычное русло. В семь утра позвонил в дверь. Открыла мать, сначала замерла, глядя на меня широко распахнутыми глазами, а потом на шею бросилась. Я ее закружил, поцеловал крепко-крепко, и понял, что счастлив.

Отец на шум из комнаты вышел. Осмотрел с ног до головы, кивнул удовлетворенно, а потом к себе притянул, крепко сжимая в отцовских объятиях:

— Ну, что, полегчало? — спросил батя с изрядной долей иронии, подразумевая наш последний разговор.

— Еще как, — ответил ему, смеясь.

Весь день с семьей провел, а потом, когда пополз слух, что я вернулся, друзья налетели. В общем, все круто.

И вот тащусь в универ, после годовалого перерыва. В голове шум, треск, ураган. Дорвался, называется, до вольных хлебов. Неделю дембель отмечал, чуть печень не уделал. То с одними, то с другими. Девки какие-то были. Даже лиц не помню, так процессом был увлечен. Шутка ли, год воздержания.

На первую пару опоздал. Ну и фиг с ней, идем на вторую.

Достаю из кармана смятое, скомканное расписание. Ага, В413. Вспомнить бы еще, где это.

В голове пусто, а ноги сами, по старой памяти ведут в нужном направлении. По дороге встретил сотню друзей, зашел в студклуб, в деканат любимый заскочил.

В общем, на вторую пару тоже не иду. Интересно, хоть на последнюю получится попасть? Или уж забить на все и домой идти?

И вот я все-таки дошел до заветной двери в аудиторию, за которой сидела моя новая, уже третья по счету группа. Хм, если бы не академ и не армия, я бы уже год назад закончил учебу, остановившись на бакалавре. Магистратура мне уж точно на фиг не сдалась.

Уже открываю дверь, когда в голове мысль молнией пролетает. Это что получается, я сейчас буду в одной группе с теми, кто на два года младше? Хотел остановиться, но передумал. Отступать поздно, да и некуда.

Вваливаюсь в аудиторию, вид лихой и придурковатый.