Кровосмешение (СИ) - Агафонов Андрей Юрьевич - Страница 12

Т-14, взревев, набирает ход, сносит барьер и скрывается за перекрестком.

Звучат нудные, как зубная боль, сирены. На месте трибуны лениво пляшет пламя. Слышны стоны и крики ужаса. На металлическом поручне повисла рука с часами «Победа» на запястье. Пожарные бьют из огнетушителей по кускам искалеченных и убитых.

Над оторванной головой губернатора Мищенко склоняется министр Тихонов, гладит ее по волосам. Рядом слышится стон — это истекающий кровью Бакурин, с перебитыми ногами и оторванной по плечо правой рукой.

— Вы же говорили, снайпер… — хрипит он Тихонову в лицо, — в чем накладка?

— Решили перестраховаться, — виновато улыбается Тихонов, облизывая губы кончиком языка, а затем тихо интересуется: — А где Олег Евгеньевич?

Лицо умирающего Бакурина кривится злобной ухмылкой:

— Шпана. Ни хрена без нас не можете!

Контейнер на берегу Ангары. Рваная дыра в боку как открытая рана, сквозь которую светит луна. Внутри — тела мальчишек. У всех троих — потрясающе ангельское выражение лица.

ГЛАВА 17. ОХОТА НА ЛИЦ

— Сашка, домой! Темно уже! — молодая красивая женщина в наброшенной на плечи шубке стоит в дверях дома, обнесенного трехметровым бетонным забором.

— Иду, мама! — раскрасневшийся от беготни мальчик взбегает на ступеньки крыльца. Она запирает за ним дверь, в это время звучит сигнал вызова у двери. Она нажимает на кнопку:

— Что случилось?

— Добрый вечер! Николай Николаевич просил забрать документы, ему срочно нужно резюме для встречи в Москве. Простите, что потревожили.

— Заходите, — она нажимает на другую кнопку и быстро смотрится в зеркало.

Новодевичье кладбище в Москве. Камера скользит вдоль дорогого тяжелого гроба из красного дерева, заваленного лилиями, и упирается в седой аккуратно стриженый затылок. Затылок время от времени коротко и торжественно наклоняется. Уши по бокам розовеют от закатного солнца. Кладбище едва припудрено снегом.

— Николай Николаевич, — затылок вздрагивает. — Искренне соболезную вам и всей Сибирской губернии. Невосполнимая утрата.

Министру Тихонову пожимает руку Вячеслав Валодин.

— Президент просил передать от него слова сочувствия и сожаления, что не может присутствовать лично. Он сейчас в Пхеньяне на важных переговорах.

— Конечно, конечно, Вячеслав Викторович, я понимаю и благодарю вас и президента. Вернее, президента и вас.

Валодин понимающе улыбается. Берет министра под локоть и отводит в сторону.

— Ну а вообще, Николай Николаевич, что думаете о ситуации в регионе? Насколько она управляема?

— Трудно сказать, Вячеслав Викторович. Кроме губернатора, регион лишился половины правительства. Всего силового блока. Погибли председатель Думы и…

Валодин нетерпеливо машет рукой:

— Я слежу за происходящим. Я спрашивал о вашем внутреннем понимании. Нам есть на кого опереться? Или нужны какие-то радикальные меры оздоровления?

— Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— А кого же мне об этом спрашивать? Вы наша новая ставка.

— Но позвольте, я же…

— Что?

— У вас нет ко мне никаких вопросов?

— Нет. А должны быть?

Следует пауза.

— Мы справимся, Вячеслав Викторович.

— Я так и думал. Еще раз, примите мои поздравления. То есть соболезнования. Заговариваюсь уже. Работа!..

Валодин пожимает руку Тихонову и спешит к бронированному лимузину. Вдали над свежей могилой выясняют отношения на русском языке представители этнических меньшинств.

Бар «У Фредди». На электронном табло у входа бегущая надпись: «Ты это ты, когда ты голоден!» У дверей, визжа тормозами, останавливаются два черных наглухо тонированных Гелендвагена. Оттуда выходят пол-дюжины человек кавказской наружности во главе с Мамедовым, одетым в костюм от Бриони. Последний из вошедших вешает на двери табличку «Закрыто на спецобслуживание» с изображением черепа и костей.

Вера хлопочет на кухне, готовя ужин. Острым как бритва ножом нарезает чеснок. В сковороде на плите пузырится оливковое масло, постепенно темнея до коричневого.

— Трагическое происшествие, — трагическим голосом говорит маленький телевизор на холодильнике, — как нам только что стало известно, в коттеджном поселке «Березы» зверски убита женщина и ее приемный ребенок. По сведениям из наших источников, нападавших было несколько. Женщина и ребенок получили десятки огнестрельных и ножевых ранений. Ведется следствие. Напоминаем, что в поселке «Березы» находятся также резиденции многих членов губернского правительства.

На экране — скомканное видео с места событий: части тел, мокрые от крови простыни, ботинки полицейских, плачущая девушка, кусок носилок, мигание спецсигналов за окнами особняка.

— Ай! — Вера смотрит на обрезанный палец и моментально набухающую кровь.

В дверях кухни стоит Алена.

— Я вас сюда не приглашал, — говорит Логан Мамедову через стол, уставленный бутылками с вином. От бороды и очков он уже избавился.

— Ай, нехорошо говоришь, — огорчается Мамедов, — мы помочь хотели. А ты врагов делаешь из нас. Зачем делаешь так?

— Давайте определимся. Кому и в чем вы хотели помочь? Еще раз — я вас не звал. Я вас не знаю.

— Здесь убили нашего друга.

— И моего.

— Ты знаешь, кто?

— Организатор — Бакурин. Он уже мертв. Исполнителей не знаю, да и какая разница?

— А заказчик?

— И вы что, думаете на меня?

— Странные вещи случаются с друзьями.

— Можно мне еще вина? — повышая голос, говорит Логан женственному официанту у стойки. Тот склоняет голову и спешит выполнить заказ.

Алена подходит к опешившей Вере, берет ее за руку, поднимает ладонь к своим губам и берет ее палец в рот, неотрывно глядя Вере в глаза. Вера опирается другой рукой о стол.

— Фу, невкусно, — говорит Алена со смешком. — Возьми лучше пластырь в аптечке.

— Да! — подпрыгивает Вера со сжатой в кулак рукой. — Ты же чеснока боишься! Да, да, да!

— Просто не люблю, — пожимает плечами Алена.

— Ваше вино, — говорит официант, интимно наклоняясь к Логану.

— Спасибо, дружище, — говорит Логан, глядя на руку официанта с бокалом, и внезапно хватает ее зубами.

— Олег… — бледнеет официант.

— Прости, без тебя никак. Ты моя батарейка.

Официант падает на пол. Логан, с окровавленным ртом, хватает за грудки Мамедова и швыряет его в сторону бара. Звучит дикий грохот битых бутылок и женский визг, Мамедов тут же вскакивает на ноги, весь в крови, и бросается на Логана. Логан уклоняется, и тот сшибает, как кегли, своих же компаньонов, повскакавших на ноги с оружием в руках.

Дальше действие перестает быть цветным: падают серые и черные косые полосы, и в этом сумраке сверкают молнии. Слышен нечеловеческий вой, урчание, лай и рев.

Когда буря стихает, мы видим жмущихся к стенам посетителей, забрызганных черной кровью, разломанную мебель и пригвожденного к стене ножкой стола Мамедова. Дубовая ножка вбита с такой силой, что стена пошла трещинами.

Окровавленные и окутанные облаками пыли, припадая на перебитые конечности, с пола поднимаются покалеченные вампиры в черных костюмах.

Из бара к двери тянется кровавый след. За окном слышится двойной электронный писк, затем рев мотора.

— Еб твою мать! — без всякого акцента говорит один из помощников Мамедова, выглядывая в окно. Для этого ему приходится подтянуться на руках, потому что ноги оторваны по поясницу, из кишок толчками бьет кровь.

— Бляяяяя! — визжит хорошенькая кудрявая блондинка и начинает биться в истерике. Уцелевшие вампиры молча оборачиваются к ней.

ГЛАВА 18. НОВЫЙ ПОРЯДОК

Тяжелые тучи стоят над городом. Неожиданно их начинает крутить. Они вращаются быстрее и быстрее. Их разносит от центра. И чудовищной силы ветер обрушивается на город, пригибает деревья к земле, срывает последние листья. С крыши недавно отремонтированного университетского корпуса срывает шифер, он невесомо летит по ветру и удаляется за перелеском.