Месть статуи - Честертон Гилберт Кийт - Страница 2

Каждый из них достоин памятника, на пьедестале которого выбито нечто подобное изречению благороднейшего из негодяев Французской Революции:

Que mon nom soitfletri; que la France soil libre.

— Боже мой! — воскликнул Марч. — Когда-нибудь мы исчерпаем до дна все твои «за» и «против»?

Они помолчали, наконец, глядя своему другу в глаза, Фишер негромко сказал:

— Ты думал, что на дне нет ничего, кроме зла? Ты думал, что в пучине тех глубоких морей, куда забрасывала меня судьба, я не нашел ничего, кроме грязи? Поверь, самое хорошее в человеке ты постигнешь лишь тогда, когда узнаешь о нем худшее. Мы не поймем странной человеческой души, видя в реальных людях лишь безупречный муляж, которому неведомы ни флирт, ни подкуп. Жизнь можно прожить достойно даже во дворце, и даже в парламенте есть место для добрых поступков. Говорю тебе, имея в виду и этих богатых идиотов и негодяев, и всех бедных воров и мошенников, только Бог знает, как они старались стать лучше. Одному Ему ведомо, что может вынести совесть или как потерявший честь человек пытается спасти свою душу.

Вновь наступило молчание, во время которого Марч разглядывал стол, а Фишер — море. Внезапно Фишер вскочил и в свойственной ему теперь манере проворно и даже воинственно схватил шляпу и трость.

— Послушай, старина, — крикнул он, — давай договоримся. Прежде чем вы с Эттвудом начнете свою кампанию, поживи недельку с нами, пойми, чем мы дышим. Я говорю о Нескольких Верных, прежде известных как Старая Команда, а иногда как Плохая Компания. Нас всего пять, незаменимых, мы организуем национальную оборону и живем как солдаты в полуразвалившейся гостинице в Кенте. Посмотри сам, чем мы действительно занимаемся и что еще нужно сделать; суди нас по справедливости. И уже затем — скажу это с неизменной любовью и расположением к тебе — печатай, черт с тобой.

Вот так получилось, что последнюю неделю до начала войны, когда события стали развиваться необычайно быстро, Гарольд Марч провел вместе с теми, кого собирался разоблачить. Для людей своего круга они жили достаточно скромно: их резиденция находилась в старой деревенской гостинице, заросшей плющом и окруженной унылыми палисадниками. Сад позади кирпичного здания круто уходил вверх к тянувшейся вдоль хребта дороге, а извилистая тропинка змеилась по склону, резко петляя среди вечнозеленых деревьев, столь мрачных, что было бы вернее назвать их вечночерными.

Кое-где на склоне виднелись статуи, которые, как это свойственно небольшим декоративным объектам восемнадцатого века, были стерильны до безобразия.

Целый ряд их расположился вдоль подножия холма, образуя перед задней дверью своего рода террасу. Эта деталь врезалась в память Марчу просто потому, что ее упомянули в первом разговоре с одним из представителей кабинета министров.

Министры оказались старше, чем он ожидал. Премьер-министр совсем уже не был похож на мальчика, хотя отчасти еще напоминал младенца, однако пожилого и почтенного, с венчиком мягких седых волос. Он во всем, вплоть до походки и манеры говорить, был человеком мягким; впрочем, его поведение отличалось еще одной важной особенностью: казалось, что он постоянно дремлет. Оставшиеся с ним наедине люди настолько привыкли созерцать его сомкнутые веки, что при виде открытых глаз едва не вздрагивали. Но существовала по меньшей мере одна тема, возбуждавшая с его стороны самое живое участие — с неподдельной страстью, часами напролет он мог говорить о дамасских клинках и арабских приемах фехтования. Лорд Джеймс Херриес, канцлер казначейства, был невысок и коренаст, а его темно-желтое болезненное лицо и угрюмые манеры резко противоречили яркому цветку в петлице и слегка вычурному стилю одежды. Назвав его истинным денди, мы бы выразились слишком слабо. Пожалуй, самым загадочным оставался вопрос, каким образом человек, постоянно искавший удовольствий, получал от жизни так мало радости. Только министр иностранных дел сэр Дэвид Арчер вполне самостоятельно достиг своего положения, он же — единственный из них — напоминал аристократа. Худой, высокий, изящный, он носил бородку с проседью, а его седые, сильно вьющиеся волосы закручивались спереди двумя непослушными завитками. Люди с развитым воображением находили в них сходство с подрагивающими усиками гигантского насекомого и утверждали, что они шевелятся в такт беспокойным щетинистым бровям, нависшим над усталыми глазами. Министр иностранных дел явно нервничал.

— Вам знакомо настроение, когда хочется скандалить из-за сбитого половика? — спросил он у Марча, в то время как они прохаживались под обшарпанными статуями. — Женщин до такого состояния доводит тяжелая работа, а я, конечно же, все последнее время тоже трудился не покладая рук. Меня просто бесит, когда Херриес надевает шляпу чуть набок: идиотская привычка носить под весельчака. Клянусь, когда-нибудь я сшибу ее. Вон та статуя Британии слегка наклонилась вперед, словно леди вознамерилась опрокинуться. Беда в том, что она не опрокидывается, черт бы ее побрал. Смотрите, она подперта какой-то железякой. Не удивляйтесь, если ночью я пойду и выдерну ее.

Какое-то время они шли молча, потом он вновь заговорил:

— Странно, но такие пустяки кажутся серьезной проблемой именно тогда, когда есть гораздо более веские основания для беспокойства. Давайте вернемся и поработаем.

Хорн Фишер, очевидно, предусмотрел все невротические чудачества Арчера и беспутные привычки Херриеса и, как бы ни был он уверен в их теперешней твердости, не злоупотреблял вниманием джентльменов, стараясь не беспокоить даже премьер-министра, который в конце концов согласился передать важные документы с приказами по западным армиям человеку менее заметному, но более надежному — его дяде Хорну Хевитту, весьма заурядному сельскому сквайру, но хорошему солдату, который был военным советником комитета. Ему поручили выполнить государственные обязательства по отношению к мятежным частям на западе, вручить им планы боевых операций и, что еще более важно, проследить, чтобы бумаги не попали в руки противника, который в любой момент мог появиться на востоке. В гостинице постоянно находился еще один человек — доктор Принс, некогда медицинский эксперт, а теперь известный сыщик, присланный охранять группу. На его квадратном лице красовались большие очки, а привычная гримаса выражала намерение держать рот на замке.

Последними в кругу отшельников были владелец отеля — сварливый уроженец Кента с кислой физиономией, пара его слуг и слуга лорда Джеймса Херриеса по имени Кэмпбелл. Этот молодой шотландец с каштановыми волосами и вытянутым мрачным лицом, крупноватые черты которого были, однако, не лишены изящества, выглядел благороднее, чем его желчный хозяин. В доме, пожалуй, только он знал свое дело.

Спустя примерно четыре дня доверительных консультаций Марч обнаружил, что эти люди обладают своеобразным гротескным величием; не склонившие головы перед надвигавшейся угрозой, они были подобны инвалидам, которые в одиночку защищают город. Все трудились не покладая рук, и сам он тоже работал над текстом, когда в дверях появился Хорн Фишер, экипированный словно для путешествия.

Марч оторвал взгляд от страницы. Фишер выглядел чуть бледнее, чем обычно. Спустя секунду вошедший захлопнул за собой дверь и тихо сказал:

— Ну вот, случилось худшее. Или почти худшее.

— Противник высадился! — закричал Марч и вскочил со стула.

— Я знал, что так будет, — сказал Фишер хладнокровно. — Да, высадился, но это еще не самое плохое. Хуже, что в нашей крепости не умеют хранить тайн. Я был несколько озадачен, хотя, наверное, это нелогично. Ведь я восхищался, обнаружив трех честных политиков. Но не мне удивляться, если их только двое. Он задумался, а когда заговорил снова, Марч никак не мог понять, сменил ли он тему или развивает прежнюю: — Нелегко поверить, что у человека вроде Херриеса, который утонул в пороке, как огурец в маринаде, еще могут оставаться какие-то принципы. В связи с этим я подметил интересную деталь. Патриотизм — отнюдь не первая добродетель. Стоит только притвориться, что это первая добродетель, и он вырождается в пруссачество. Но иногда патриотизм остается последней добродетелью. Человек может мошенничать или совращать, но свою страну не продаст. Хотя, кто знает?