Раздел имущества - Джонсон Диана - Страница 66

Во-первых, волна беспокойства из Калифорнии. Вид компьютера и факса оскорбляли лучшие чувства Тамми своим утилитарным уродством: ведь они должны были находиться в гостиной или «салоне», где имелась телефонная розетка, и поэтому их пришлось поставить на «бюро» в стиле Людовика XVI — это была хорошая копия, сделанная в девятнадцатом веке («бюро» переводилось на английский как «письменный стол»). Эми не понимала, почему телефонная компания не могла перенести розетку в другую комнату, но дело обстояло именно так.

Когда факс подключили первый раз, он почти сразу же выдал присланные Сигрид вырезки из «Нью-Йорк таймс», касающиеся грозящих военных планов, и одну вырезку о самой Эми из «Сан-Хосе-меркьюри ньюс» со старой фотографией и историей о Жанне д’Арк, в которой делался акцент на неизменной живучести религиозных предрассудков в Альпах, которые в настоящий момент служат для сокрытия военных планов и в которые по стечению обстоятельств была втянута невинная предпринимательница из компьютерной фирмы Эми Хокинз, обвиненная по таинственным геополитическим причинам, которые еще предстоит выяснить. Так как Эми, насколько это было ей известно, пока ни в чем не обвиняли, эта странная заметка показалась ей отзвуком ее собственных тревог, которые втайне заставляли ее нервничать и которые непонятным образом были доведены до редактора газеты в Калифорнии. Она старалась не думать об этой зловещей теме, но не могла совсем выбросить ее из головы.

Кроме того, в душе росло смущение по поводу того, что у нее есть деньги. Ее квартира оказалась чрезвычайно красивой и комфортабельной — хозяйка была довольна. Квартира находилась на третьем этаже в доме без лифта, который, кстати, был и не нужен.

— Это то, что можно было ожидать за такую сумму, — сделала она слабую попытку намекнуть Тамми.

— Ну что вы, Эми, не можете же вы получить все эти американские удобства, если хотите обставить квартиру в стиле семнадцатого века, — сказала Тамми, как будто Эми была фифой из Беверли Хиллз.

Портьеры из серого шелка, очень массивные и сложные, подходили по цвету к небу. Все время, пока Эми была в Вальмери, ей постоянно звонили Тамми и Жеральдин и спрашивали, что она думает по поводу серого цвета или шелка. Прекрасно, замечательно, отвечала Эми, а теперь лишь позволила себе заметить, что в такую безрадостную погоду немного более оживленный цвет выглядел бы посимпатичнее.

— Это чисто калифорнийская мысль, — ответила Тамми. — Синий или желтый в Париже на самом деле также не смотрятся здорово. Все дело в освещении.

Пока что все расхождения с этой незнакомой культурой растушевывались Жеральдин Шастэн или этой командой американок, казавшихся внимательными и дружелюбными, и первое время Эми думала, что это из чувства товарищества. Но потом она получила от Тамми счет на четырнадцать тысяч евро за какие-то стулья, «обслуживание» и десять процентов налога. Конечно, это не показалось Эми несправедливым, просто она поняла то, чего не понимала раньше о коммерческом аспекте предприятия: никто не будет делать за вас покупки ради собственного удовольствия.

И, как и раньше, Эми знала, что никогда сама не освоит эту премудрость и не выберет именно такие стулья, которые на самом деле выглядели довольно просто, а не так, как, по вашему мнению, должны выглядеть французские стулья — с позолоченными ножками и цветистой обивкой. Задняя часть обивки этих стульев была из кожи черного цвета, подлокотники — из светлого дерева, кроме того, стулья имели «клеймо». Они ей, в общем-то, не нравились. Счет от Тамми подготовил Эми к тому, что скоро она получит счета от многих других людей, которые помогали ей в ту неделю, когда она была в Вальмери.

Эми беспокоилась также и за Кипа. Потребовалось несколько дней, чтобы уладить его дела: школа в предместье Парижа, туда не очень удобно добираться из клиники Керри, но все-таки недолго — на RER[146]. Эми скучала по своей машине, ей бы хотелось забраться в «ауди» и поноситься по ночному Парижу, когда все остальные машины спят.

И все же ходить везде пешком было занимательно: красота каждой улицы, здания, примыкающие друг к другу или, наоборот, отступающие друг от друга на булыжных мостовых, как ссорящиеся старички, безмятежный Лувр сразу же за мостом, Сен-Жермен и химеры на соборе Парижской Богоматери — все знакомые для Эми названия, по какой-то таинственной для нее причине, ведь она никогда специально не задавалась целью изучить географию Парижа. Но ей приходилось работать над собой, чтобы сохранить должный уровень внимания к окружающему, чтобы поддерживать интерес. Часто она ловила себя на том, что думает о Пало-Альто: что там сейчас происходит, или как обстоят дела на рынке, или даже о ребенке, которого ожидали в семье ее брата. Она очень надеялась, что не превращается в одну из тех унылых профессиональных тетушек, живущих не своей жизнью.

Может быть, ей с Кипом стоит в одну из суббот съездить в Фонтенбло и посмотреть, какого цвета там занавеси. Бедный Кип был довольно безжалостно водворен в «Двуязычную школу Версаля» — школу дневного пребывания, в которой училось не так много пансионеров и где согласились его принять, пока не определится его дальнейшая судьба или не закончится семестр. Хотя Эми и разузнала все эти обстоятельства, она больше не могла принимать решения о будущем Кипа, но часто разговаривала с ним, почти каждый вечер, и знала, что он надеется вернуться в свою обычную школу в Калифорнии. Эми восхищалась Кипом: он был храбрым мальчиком, который делал все возможное для Гарри и который теперь оказался в незнакомой стране, где говорили на странном языке. Эми старалась вспомнить, какой была она сама в четырнадцатилетнем возрасте, и не могла вспомнить ничего, кроме того, что была неугомонной и несчастной, исполненной решимости уехать из Юкайи.

Что будет с Кипом в следующем семестре, зависело от того, как все сложится у Керри: насколько обеспеченной окажется она после непредвиденной смерти своего мужа, сможет ли она платить за школу Кипа в Америке или лучше будет послать его учиться в Англию, где было больше интернатов и где он окажется не так далеко от нее. Кроме того, существовали еще швейцарские школы, хотя они, по-видимому, предназначались для обделенных вниманием детей американских корпоративных служащих, работающих за границей, разведенных европейцев сомнительного происхождения или для отбившихся от рук подростков, прошедших всевозможные американские школы, которые соглашались их принимать.

Эми все время помнила, что так и не выбралась навестить Керри. Причиной этого была холодность Керри в поезде, из-за которой у Эми сложилось впечатление, что она не хочет ее видеть, как, возможно, и всех остальных, но это была слабая отговорка. Может быть, она боялась, что Керри поймет, что это она была тогда на том склоне.

Эми несколько раз начинала колебаться, следует ли ей вообще ехать в Париж. По-видимому, жить в Париже окажется труднее, чем в отеле «Круа-Сен-Бернар». Там все казалось легче: приятные люди, вкусная еда и развлечения к вашим услугам. Здесь же она оказалась одна, сама себе хозяйка, несмотря на весь шарм ее квартиры, которую для нее организовала в удивительно сжатые сроки вся эта женская команда, и список телефонных номеров: друзья Жеральдин, друзья друзей, Тамми, клиника Керри, ее врач, ее учительница французского языка, школа кулинарии «Этуаль», которая по общим отзывам была замечательной, и к тому же занятия там проводились на английском языке. По правде говоря, Эми чувствовала себя немного заброшенной. Хотя работа над собой и была целью, оправдывающей себя, и путь к ней лежал через уединение. Она напоминала себе, что не испытывала одиночества с того времени, как… ну, до настоящего времени она вообще его не испытывала, и оно ей не понравилось. Впервые за все время, и это было главной причиной ее тревоги, Эми почувствовала, что ее планы самоусовершенствования могут провалиться.

Глава 33

Когда они вернулись в Лондон, Поузи с беспокойством отметила, что что-то не так: господин Осуорси по-прежнему бормотал и запинался, когда речь шла о юридической стороне вопроса с английской частью наследства. Наконец Поузи с Рупертом были вызваны непосредственно в юридическую контору «Осуорси, Парк и Джордж», располагавшуюся в районе Мейфэйер, для ознакомления с наследством, которое оставил ей отец как последний знак расположения и подтверждения того места, которое дочь занимала в его сердце.