Последний солдат СССР (СИ) - Шу Алекс - Страница 56

  В стране с подачи 'главного реформатора', начала нагнетаться атмосфера ненависти к 'партократам' и КПСС, критиковалась 'уравниловка социализма', шла активная антисоветская пропаганда, щедро сдобренная сюжетами и художественными фильмами с криминалом. Умелые дирижеры КГБ в спайке с заокеанскими коллегами, провоцировали накрывающие общество волны истерии к 'преступлениям коммунизма', искусно мешая правду с порциями лжи.

  Фильмы 'Интердевочка', 'Маленькая Вера', 'Гений' успешно работали на переформатирование сознания, прививая советским людям новые стандарты западной морали - возможность продавать свое тело, погоню за наживой и желание разбогатеть любыми, даже преступными способами. Одновременно демонстрировалась красивая витрина роскошной западной жизни, вызывая зависть и восхищение. Грязные каморки нищих, бомжи, спящие на тротуарах и клянчащие мелочь, наркомания и уличная преступность благоразумно оставались за кадром. Напоказ выставлялся успешный быт 'золотого миллиарда', сверкающая яркая красота европейских и американских мегаполисов.

  Некогда жители самой 'читающей в мире страны' стремительно превращались в дебилов. На яркий свет выползали многочисленные маги, колдуны и экстрасенсы, делающие деньги на суевериях и ужасе над сверхъестественными явлениями. Именно в конце 80-ых годов режиссеры управляемого хаоса впервые испытали методики агрессивного воздействия на аудиторию посредством телевидения. Даже образованные люди, поддавшись всеобщей истерии, со стеклянным взглядами и пеной изо рта рассказывали о чудесах массового исцеления на сеансах Чумака и Кашпировского. Они регулярно ставили перед телевизорами банки с водой, чтобы 'великие экстрасенсы', маячащие на экране, заряжали жидкость 'целебной энергией'.

  В республиках с подачи отечественных и зарубежных кукловодов расцветал национализм, в Москве и Ленинграде устраивали шествия бородатые мужики в черных рубахах, обещающие устроить 'Варфоломеевскую ночь' лицам определенной национальности и 'инородцам'.

  В Союзе появилось множество кооператоров, использующих дыры в законодательстве СССР, и делающих на этом сумасшедшие деньги. Большинство из них было не тружениками, создающими продукцию своими руками, организаторскими талантами и предпринимательским гением, а легализовавшимися спекулянтами, 'теневиками' и валютчиками. Как грибы в городах росли качалки и секции единоборств, ставшие 'альма-матер' многих преступных группировок, разросшихся впоследствии до международных преступных сообществ. К моменту распада СССР общество уже было подготовлено. Комсомольцы создавали банки, вчерашние партократы гневно обличали КПСС, известные режиссеры, артисты, музыканты и другие представители 'творческой интеллигенции', обласканные советской системой, становились самыми яркими её критиками и ненавистниками.

  Я перевожу дух.

  Константин Николаевич ошеломленно молчит. Тяжелая тишина нависает над нами, изредка разбавляемая шелестом вздымаемых ветром листьев.

  - Дед, - трогаю его за рукав, - с тобой все в порядке?

  - Да, - глухо произносит генерал-лейтенант, - давай дальше.

  Я продолжаю знакомить его с последующим событиями. Рассказываю ему про Афганистан, появление Ельцина, его противоборство с Горбачевым, крах ГКЧП и приход 'царя Бориса' к власти.

  Дед внимательно слушает о дикой инфляции, закрытии заводов, многомесячных невыплатах зарплат, замороженных вкладах на сберкнижках, пенсионерах, роющихся в мусорных баках, приватизации и темнеет лицом. Когда дохожу до расстрела Белого дома и войны в Чечне, на его стиснутых челюстях набухают желваки, а расширенные зрачки сверкают искренней злостью.

  Замолкаю. Несколько секунд над полянкой стоит тишина. Генерал-лейтенант осмысливает мой рассказ.

  - Ах ты ж, - красный от гнева дед с силой бьет кулаком по бревну, и выдает такую матерную тираду, что меня пробирает до костей.

  Мне удивительно слышать от Константина Николаевича забористые ругательства из лексикона портовых грузчиков. Раньше в моем присутствии генерал себе ничего подобного не позволял. Теперь я понимаю, насколько он потрясен.

  - Слушай внук, а это не может быть ложной информацией? - безнадежно интересуется дед, - ну привиделось тебе что-то не то?

  - Нет, все так и будет, если мы не сможем этому помешать, - спокойно отвечаю, глядя ему в лицо.

  - Да откуда ты это можешь знать? - взрывается Константин Николаевич.

  - Просто знаю. Тебе придется мне поверить, - делаю многозначительную паузу, - или не поверить. Выбор за тобой.

  Мгновение генерал-лейтенант смотрит мне в глаза, а потом отводит взгляд.

  - Ладно, считай, что я тебе верю, - в подрагивающем голосе деда слышится невероятная усталость, - такого придумать, да еще с такими подробностями семнадцатилетний мальчишка точно не может. И что ты предлагаешь?

  - Дед, нам нужна поддержка на самом верху. Прежде всего, надо выходить на Григория Васильевича Романова и Петра Мироновича Машерова. Это порядочные люди во власти. Они могут стать нашими единомышленниками.

  - Ты вообще представляешь что говоришь? - брови генерал-лейтенанта изумленно взлетают, - прорваться к ним трудно, там тройное кольцо из стукачей и ГБ-шников. Но допустим, я нахожу возможность встретиться с ними. Если как следует поразмыслить, технически эту задачу можно решить. Но после такого рассказа они сразу же санитаров вызовут, и меня в психушку упрячут. И будут абсолютно правы. Потому что, поверить в это в здравом уме невозможно. Если бы ты мне тут не рассказал о том, что знать никак не мог, то и я бы сам тебя послал далеко.

  - Я это понимаю. Вот теперь мы подходим к самому главному, - назидательно поднимаю палец вверх, - доказательствам. Я знаю, как их убедить.

  - И как же? - иронически интересуется дед.

  Вытягиваю из кармана куртки сложенную вдвое тетрадку, разворачиваю и протягиваю генералу, - возьми.

  - Что это? - Константин Николаевич нахмурившись, открывает первый лист.

  - Неоспоримое подтверждение моих слов, - торжественно заявляю я, - здесь по дням расписаны все мировые события, которые произойдут в октябре 1978-ого года.

  Дед лезет во внутренний карман пиджака, достает футляр, вытаскивает из него очки и, водрузив их на переносицу, сосредоточенно читает вслух мои заметки.

   -- Второе октября. Участники конференции Лейбористской партии голосуют против политики ограничения роста заработной платы, проводимой лейбористским правительством. Четвертого октября. В столице Ливана Бейруте опять начнутся военные действия. Погибнет около 500 человек. Пятое октября. Правительство Швеции терпит поражение при голосовании о вопросе атомной энергии, и в полном составе уходит в отставку.

  Тетрадка захлопывается. Константин Николаевич поднимает ошеломленный взгляд на меня.

  - Если все это подтвердится, - голос деда внезапно хрипнет, - ты хоть понимаешь, какую ценность ты представляешь для разведок и правительств всего мира? Человек способный спрогнозировать будущие события в экономике и политике - сокровище для любой страны похлеще пещеры Алладина. Представляешь, что могут сделать, и на что пойдут, чтобы получить такой источник информации? Тебя могут всю жизнь держать в каком-то бункере, а при необходимости, если сочтут целесообразным, зачистят всех нас, как носителей опасных сведений стратегического характера. Причем не только КГБ, но и любая другая спецслужба, обладающая достаточной влиятельностью и ресурсами.

  - Понимаю, - спокойно встречаю взгляд генерала, - и полностью осознаю все возможные последствия и опасность, которой подвергаю себя и вас. Но я хочу спасти страну. Держать в себе все это и ничего не предпринимать, не могу. Поэтому и обратился к тебе.

  - Правильно сделал, - одобряет Константин Николаевич, - твою тетрадку я сожгу, чтобы не светить подчерк. А сведения перепишу сам на машинке.

  - Дед, я помню, ты дружишь с Петром Ивановичем? - вопросительно смотрю на генерала.

  - Ивашутиным? - уточняет Константин Николаевич.