Страницы жизни и борьбы - Стасова Елена Дмитриевна - Страница 25

Об этой карикатуре и говорил Владимир Ильич в своей ответной речи, а «чрезвычайно дружеским письмом» назвал мое письмо[25].

В апреле 1920 г. я переехала в Петроград и работала в качестве организатора в Петроградском областном комитете партии, а в июне этого же года была направлена Центральным Комитетом на работу в Баку. С июля 1920 г. я работала в Баку как секретарь Закавказского бюро ЦК партии вместе с Серго Орджоникидзе. Одновременно на меня была возложена ответственность по организации первого съезда народов Востока.

Первый съезд народов Востока

Поездка моя в Баку была очень интересна. Добралась я до Минеральных Вод и здесь застряла. Поезда тогда ходили еще очень нерегулярно. Случайно услыхала, что ждут поезда Серго Орджоникидзе. Тогда я решила дождаться этого поезда и просить Серго забрать меня с собой. Встреча была очень сердечной; Серго пригласил меня в свой вагон и не только доставил меня в Баку, но и поселил у себя на квартире. Тут я впервые познакомилась с женой Серго — Зинаидой Гавриловной.

Возни со съездом было очень много. Организованности в работе не было, да и трудно было ожидать лучшего, так как с момента изгнания муссаватистов[26] прошел лишь месяц с небольшим. Приходилось, конечно, принимать участие во всех делах, так как Н. Н. Нариманов[27] немедленно ввел меня в состав Азербайджанского ЦК партии.

Знакомство мое с Наримановым произошло в начале 1920 г. в Москве, когда он после захвата власти муссаватистами, бежав из Азербайджана, по совету С. М. Кирова приехал в Москву. Нариманов тогда был уже стариком. Сергей Миронович прислал специальную записку, в которой указывал, что старика, несмотря на все его недостатки, надо беречь, так как среди мусульманского населения он пользуется огромным влиянием. С другой стороны, он указывал на его заслуги как писателя. Когда в том же 1920 г. в Москву приезжал индиец (мусульманин) профессор Прасад, то по указанию И. В. Сталина к переговорам с ним был привлечен Нариманов.

В течение июня, июля и августа шла усиленная подготовка к съезду народов Востока. Съезд открылся 1 сентября 1920 г. Начался он, конечно, с заседания комфракции, и вот тут Серго нашел, что я что-то неправильно сделала по отношению к Рыскулову. В чем суть — я уже сейчас не могу вспомнить (вероятно, в архивах этот материал имеется), но помню, что Серго здорово меня тогда отчитал.

Вместе с т. Элиавой мне пришлось тогда же съездить в Москву для получения последних указаний по созыву съезда. В это время шел II конгресс Коминтерна. И хотя были мы в Москве всего один день, но все же прошли и на конгресс. Это было то заседание, на котором Владимир Ильич выступил с замечательной речью, которую он начал по-немецки, а потом перешел на французский язык. Вспоминаю, какое это произвело впечатление на делегатов. В зале прошел гул одобрения и восхищения. А конец речи потонул во всеобщих овациях уже по существу выступления.

В Москве т. Элиава заболел паратифом, но ни за что не хотел оставаться, и мы тронулись обратно в Баку. Ехали мы в специальном вагоне и взяли с собой медицинскую сестру. Положение было довольно тяжелое, но все обошлось в конце концов.

Съезд народов Востока проходил в очень трудных и своеобразных условиях. Достаточно сказать, что в числе делегатов оказались и разные ханы и беки, которые решили воспользоваться приездом в Баку, чтобы совершить разные коммерческие дела: продать ковры, кожаные изделия и т. д. Спекуляция была настолько очевидной и некоторые люди были настолько неподходящи, что их, несомненно, надо было изъять, но сделать это в Баку — значило опорочить съезд. Решили их выпустить из Баку.

Была еще и та трудность, что Азербайджан имел свою валюту, и приходилось все время вести обмен русских и азербайджанских денег. Большую помощь в этом оказывал нам работавший тогда бухгалтером в ЦК Компартии Азербайджана Драго Маркович Месич.

На заседаниях фракции съезда тоже было не легко, так как некоторые представители наших среднеазиатских республик, как, например, Рыскулов, вели далеко не большевистскую линию, и нужно было преодолевать ее. От Коминтерна были Зиновьев и Радек. С ними тоже не легко было ладить. К тому же представителем Азербайджана был Каримов, в то время не очень-то устойчивый коммунист. Вспоминаю, например, бурное заседание ЦК Компартии Азербайджана, которое произошло на другой день после обыска, произведенного в Баку с целью конфискации обуви для снабжения Красной Армии. Все богатеи Баку сплавили свое богатство в гаремы, рассчитывая, что там обыска произведено не будет. Работники ЧК это, конечно, учли, и обыск был произведен и в гаремах. Мусульмане подняли крик, и пришлось усиленно убеждать Нариманова, что действия ЧК правильны. Мусульманская молодежь (Каримов и др.) поддержали нас. Я помню яркое выступление А. И. Микояна, горячо убеждавшего Нариманова, что Советская власть должна покончить с азербайджанскими богатеями, так как крестьянство и рабочие идут с нами.

Кончился съезд. Я осталась работать в Секретариате созданного съездом Совета пропаганды и действия народов Востока в качестве секретаря президиума.

В конце октября в Баку приезжал И. В. Сталин. Я подробно доложила ему о всей работе, так как еще с подпольных времен авторитет его во всех национальных вопросах был для меня непререкаемым. Спрашивала его, правильна ли наша линия и методы работы. Он ответил утвердительно.

Много работы было у Бюро ЦК в связи с положением в Армении. Там назревало движение против дашнаков. Дня не проходило без того, чтобы мы не получали сообщений оттуда, просьб о присылке людей, денег и т. д. Оживленная переписка велась по поводу Армении и Грузии с нашим официальным полпредом в Грузии С. М. Кировым. Власть в Грузии в то время захватили меньшевики. В Баку постоянно приезжали грузины-меньшевики и яростно спорили с Серго и с другими нашими товарищами, причем последние, ничуть не стесняясь, говорили меньшевикам, что судьба их недолговечна, а те не возражали против этого, только не соглашались со сроками.

Во время моего пребывания в Баку у меня установилась тесная переписка с С. М. Кировым. Помню, как мне пришлось просить его взять в посольство мою библиотеку. Дело в том, что после ареста в 1912 г. я оставила в Тифлисе свою библиотеку той школе Общества учительниц, заведующей которой я была до своего ареста. Когда меньшевики пришли к власти, они закрыли школу. Товарищи по работе в школе, в том числе Софья Николаевна Карабинова, не хотели, чтобы книги мои достались меньшевикам. Вот я и связала Софью Николаевну с Кировым, и моя библиотека оказалась во владении советского представительства.

Итак, работы было много — живой, интересной. Но условия жизни были тяжелые. Хотя мы и жили в доме какого-то бывшего хана, но никаких, даже минимальных, удобств не было. Холод был одно время такой (когда выпал глубокий снег и поднялся норд), что я ложилась спать в шубе, так как дров не было. Согревалась я только, когда бывала на заседаниях ЦК Компартии Азербайджана.

Однажды вечером, когда я собиралась идти на заседание, принесли шифровку из ЦК партии. В ней предлагалось мне немедленно сдать все дела по Совету пропаганды и действия народов Востока и по Армении т. Вельтману-Павлович и ехать в качестве члена Бюро ЦК в Ростов-на-Дону, где работал Фрумкин. Н. Н. Нариманов хотел меня оставить в Баку, в Секретариате ЦК Компартии Азербайджана. Пришлось отказаться и уехать в Москву. В чем было тогда дело, я как следует не знаю и посейчас. В Москве я, конечно, просила объяснить мне это. Если я допустила какие-либо ошибки, говорила я, то пусть мне их укажут, чтобы мне их не повторять. Но ответа я не получила. Зиновьеву было поручено объяснить мне, что никакого недоверия тут нет. Когда вопрос должен был разбираться в ЦК, то я просила Л. Серебрякова (с которым я дружила с момента совместного путешествия по этапу в 1913 г. от Самары до Томска) поддержать мой запрос.