О тех, кто сражался за Воронеж
(Очерк) - Сергеенко Михаил Михайлович - Страница 8

Т. Е. Соколова.

Но вот теперь, когда она шла сквозь туман по шатким доскам переправы и с каждым шагом явственней слышала звуки приближающегося боя, она почему-то не испытывала страха. Тело было наполнено ощущением какой- то непривычной успокаивающей легкости. И все вокруг, что она могла рассмотреть, — мерно покачивающиеся впереди сутулые плечи Куцыгина и проплывающие слева в белесой мгле темные силуэты бетонных устоев взорванного моста, — казалось таким же невесомым, как туман, точно это виделось ей во сне. Речная сырость забиралась под шинель, легким ознобом пробегала по коже, но во рту было сухо и хотелось пить…

Соколову радовало, что она находится сейчас возле Куцыгина, которого хорошо знала еще до войны по его работе в райкоме партии. Она любила и уважала этого человека. В нем чувствовалась большая, спокойная, уверенная сила. Само присутствие Куцыгина здесь, рядом, ободряло Соколову.

Ей вспомнилось, как вчера, после того как было объявлено, что женщины отстраняются от участия в бою, она пришла к Даниилу Максимовичу и со слезами на глазах стала просить сделать для нее исключение, как для медсестры, и не оставлять ее в тылу.

Он понимающе улыбнулся ей и сказал:

— Кого оставить, сестренку? Да никогда!..

И теперь Куцыгин порой оборачивался к ней, и она слышала его глуховатый, ободряющий голос:

— Не отставай, не отставай, сестренка!..

— Скользко, Даниил Максимович, — отвечала она виновато.

Потом они шли по обочине дамбы. Туман поредел, и сквозь него просвечивало голубое небо. Где-то впереди, казалось, теперь совсем близко, слышались разрывы, но это тоже не было страшно. И когда вверху, с визгом прорезая воздух, пронесся осколок, Соколова даже удивилась, что шедший позади нее ополченец, рослый здоровый парень, вдруг присел на корточки и втянул голову в плечи.

— Чего кланяешься? Тещу повстречал, что ли? — с беззлобной насмешкой сказал один из красноармейцев- проводников.

— Разве его спросишь, куда он летит? — смущенно ответил парень.

Кругом засмеялись. Соколова тоже невольно улыбнулась. Происшествие это выглядело забавным и никак не воспринималось всерьез…

Истребители уже подходили к плетням первых дворов Чижовки, когда Соколова увидела возле тропинки на траве бойца в красноармейской шинели. Он лежал на боку, чуть подогнув ногу, и было во всей его позе что-то очень спокойное и обычное, как если бы человек устал и прилег отдохнуть. Соколова опустилась на колени, чтобы попробовать у него пульс. Рука была холодная и неподатливая.

— Сестричка, зачем ты его трогаешь? Он же мертвый… — осуждающе сказал позади нее тот самый боец, который только что кланялся шальному осколку мины.

Соколова отдернула руку, разглядев на примятой траве возле головы лежавшего перед ней человека запекшуюся кровь.

Торопливо поднялась на ноги, испытывая тошноту и легкое головокружение. Она словно проснулась к только теперь почувствовала и тяжесть висевшей черев плечо сумки с медикаментами, и тупую усталость, проникающую в каждый мускул после проведенной без сна ночи.

8

Командный пункт 2-го батальона стрелкового полка, на участок которого прибыл истребительный отряд, помещался на Красной горке в неглубоком погребке с крутым кирпичным сводом. Командир батальона капитан Быстров вышел навстречу истребителям. Это был человек лет тридцати пяти, невысокий, быстрый в движениях. Густая рыжеватая щетина пробивалась на его впалых щеках. Щуря воспаленные от недосыпания и полутьмы блиндажа глаза, он оглядел прибывших.

Большинство бойцов сводного истребительного отряда не имело обмундирования. Лишь стальные каски да кожаные ремни с патронными подсумками, надетые поверх шинелей, пальто и ватников, придавали им некоторое воинское единообразие.

— Здорово, орлы! — приветствовал истребителей капитан Быстров.

Казалось, он был разочарован их видом.

Стоявший рядом с ним батальонный комиссар Сергеев, рослый, ладно сложенный человек, со знаками отличия старшего политрука, добродушно усмехнулся и сказал:

— Судить об этих орлах будем по их делам, капитан!..

Грачев доложил о прибытии отряда и о боевой задаче, поставленной перед истребителями.

— Знаю, знаю, — сказал капитан Быстров и провел рукой по лицу, словно пытаясь согнать с него усталость.

Грачев и Куцыгин вместе с ним опустились в блиндаж.

— Ваше задание придется пока отставить, — объявил Быстров. — Обстановка изменилась. Ночью немцы подбросили свежие части автоматчиков и кое-где нас потеснили. Придется сперва выправлять положение…

Запищал зуммер полевого телефона.

— Товарищ комбат! Вас вызывает «одиннадцатый», — позвал телефонист.

Быстров взял трубку.

— Да, прибыли, — сказал он.

Слушал, хмурясь и покусывая губы.

— Есть. Будет исполнено, товарищ «одиннадцатый».

Он повернулся к Грачеву и Куцыгину.

— По распоряжению командира полка ваш истребительный отряд совместно с моим батальоном примет участие в атаке. Приказ согласован с Воронежским комитетом обороны. Скоро начнется артиллерийская подготовка. Сигнал к общей атаке — две зеленых ракеты…

Пока Грачев уточнял подробности нового задания, истребители отдыхали, расположившись небольшими группами под заборами, на крылечках и завалинках домов.

Коля Лонгинов и еще несколько бойцов обступили снайпера узбека. Снайпер был веселый парень. Шутил, смеялся, показывал свежие зарубки на прикладе своей винтовки, Восемь зарубок — счет убитых им фашистов за два дня боев на Чижовке.

За домом, во дворе которого находился командный пункт батальона, сгрудилась кучка ребят-подростков и девушек в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Их было человек десять, Они присоединились к истребителям перед переправой. Были без оружия. Держались вместе. Не шумели.

К ним подошел Анатолий Иванович Красотченко.

— Здорово, молодежь! — сказал он.

— Здравствуйте, — дружно, по-военному ответили ребята.

— Воронежские?

— Воронежские, товарищ командир! — ответил невысокий щупленький парнишка, лет тринадцати, одетый в широкий, с чужого плеча, ватный пиджак, — Все из Коминтерновского района.

Он был курнос, веснушчат, без шапки. Непослушные вихры задорно торчали в разные стороны. Держался уверенно, независимо и, видимо, несмотря на свой маленький рост, был за вожака.

— Как тебя зовут? — спросил его Красотченко.

— Юрий.

— Ты что же, Юра, воевать, вижу, собрался?

— Точно, — сказал Юра.

— А оружие где твое?

Юра переглянулся с красивым голубоглазым пареньком, стоявшим рядом с ним.

— Военная тайна, товарищ командир. Сказал бы, да начштаба мой не разрешает.

— Так у тебя и начштаба есть?

— А как же. Моего начштаба, как Чапаева, Василием Ивановичем зовут.

Вася был ростом чуть повыше Юры, тоненький и хрупкий, лицом похожий на девочку. Встретившись глазами с Красотченко, он вдруг покраснел и, чтобы скрыть свое смущение, сказал с нарочитой небрежностью в голосе:

— Я думаю, Юра, здесь свои…

Юра вытащил из глубокого кармана пиджака коробок спичек.

— Действует бесшумно и безотказно, товарищ командир. Раз-два — и ваших нет… Был у фашистов склад — и нет склада.

— Да ты, оказывается, отчаянный парень, — сказал несколько озадаченный Красотченко.

— Он уже три раза в тыл к немцам ходил, — объявил Вася, довольный произведенным впечатлением.

— Юрка наш к правительственной награде представлен, — с гордостью добавила одна из девушек.

Ребята сообщили Красотченко, что они не первый раз на передовой. Им уже доводилось помогать нашим бойцам, выполняя обязанности проводников, разведчиков и связных. Все они еще недавно учились в воронежских школах. Родители их или погибли во время бомбежек, или были угнаны на фашистскую каторгу в Германию.

— Скоро в атаку, товарищ командир? — задорно спросил Юра.

— Ишь ты, какой быстрый! — ответил Красотченко, соображая, как использовать ребят, по возможности не подвергая их опасности.