Киевские ночи
(Роман, повести, рассказы) - Журахович Семен Михайлович - Страница 98

Глаза его смеялись. Голос звучал сердито.

— Крикливая, ультрареволюционная фраза. Не только пустая, но и вредная. Вчерашний день? Ты, очевидно, имеешь в виду дооктябрьский период. А разве там все следует перечеркнуть? С нами останутся броненосец «Потемкин», и Красная Пресня, и восстание киевских саперов… А сокровища культуры, а вся история нашего народа? В ней было много черного, но немало и такого, за что мы должны народу в ножки поклониться. Какие же мы будем коммунары, если все выкинем прочь и на голом месте начнем столбики забивать?

— Это Марат с пылу так написал, — сказал Дробот.

Марат метнул на него злой взгляд.

— Я ненавижу прошлое. В «Интернационале» поется: разрушим старый мир… До основанья. История началась с выстрела «Авроры», а все, что было до того, мы…

— Что «мы»? Что «мы»? — засмеялся Крушина, качая головой. — Неграмотные мы — вот где наша беда. — Он глянул на часы. — Мы еще продолжим этот разговор в другой раз. Непременно продолжим… А очерк отдай Плахотте. Я ему сказал — на первую полосу. Боевой материал!

Как только за редактором закрылась дверь, Толя подскочил к Марату и тряхнул его за плечи.

— Слышишь? Боевой материал…

— На первую полосу, — подхватил Игорь.

Марат молчал.

Не замечание редактора, а его очень уж скупая похвала, да еще с примесью иронии, так больно задела Марата. Какие тут могут быть смешки? Он заслужил большего.

Но постепенно морщины на его лбу разгладились. Как-никак — на первую полосу! Никому не удастся умалить важность его почина.

Когда, уходя из редакции, Марат перехватил внимательный взгляд Наталки, в груди у него приятно защекотало и все попреки редактора выскочили из головы.

…Через день или два Плахоття, появившись в дверях, скомандовал:

— Все к редактору! Шагом марш.

В кабинете у Крушины сидел старичок в пенсне. Полотняная рубашка чуть не до колен подпоясана кожаным ремешком.

Когда они вошли, старичок встал. Он был высокий, узкий в плечах. Над длинным лицом торчал седой хохолок.

— Это и есть ваши орлята? — наклонив голову, он внимательно оглядел каждого.

— Это и есть наши орлята, — с веселой гордостью сказал Крушина. — Знакомьтесь, Петро Трофимович… Орлята, только еще не летают. Подпрыгивают. Хоть им и кажется, что они уже над облаками. Перышек, перышек маловато…

— Отрастут! — усмехнулся старичок.

— Само собой. А пока что надо поднимать на своих… Так вот, товарищи, — уже деловым тоном продолжал Крушина, — дело обстоит так: после работы — в музей! По крайней мере два раза в неделю. Петро Трофимович любезно согласился прочитать несколько лекций. По истории, краеведению… А кроме того, самим читать, читать! Начнем с этого. Потом уже здесь, в редакции, попробуем основы политэкономии грызть. Как вы на это смотрите?

— Замечательно! — обрадовался Толя.

— Вот и отлично, — сказал Крушина. — А дальше посмотрим, что за штука история и как нам с ней быть. — Он бросил на Марата лукавый взгляд и засмеялся.

— Это еще что за музейное чучело? — спросил Марат, когда они вернулись к себе.

— Как тебе не стыдно! — обрушился на него Игорь.

Марат удивился. Игорь вспыхнул:

— Это Заболотный. Старый большевик. Политкаторжанин.

— Заболотный? Тот, что писал о Ленине и…

— Вот именно.

— При чем же тут музей?

— А при том, что он и директор музея, и лектор, и член партийной контрольной комиссии. Надо знать…

Музей! Проклятое слово. Оно снова напоминало Веру. Стоит и смотрит на него непримиримым взглядом. К черту!

— Кстати, — как бы между прочим заметил Дробот, — Заболотный недавно выступал в комсомольском клубе. Но кое-кто в это время в березовой роще прогуливался.

Марат, не поворачивая головы, рылся в ящике стола.

— Ты больше ее не видел? — живо поинтересовался Толя.

— Заткнись! — крикнул Марат.

Игорь удивленно пожал плечами и снова погрузился в работу. Толя подошел к столу Игоря и спросил:

— Кажется, есть специальная лечебница для нервнобольных?

— Что? — Игорь медленно вернулся к действительности. — Конечно, есть.

Толя засмеялся:

— Это хорошо! А то наш друг немножко свихнулся,

Игорь принес с собой пачку книг. Разглядывал и смаковал каждую.

— Три четверти того, что ты глотаешь, это буза… Барахло! — заявил Марат и сделал такое движение, будто хотел сбросить книжки с Игорева стола.

— Что значит — «барахло»? — обиделся Игорь. — Прочитай сначала.

— Делать мне нечего…

— Ладно, — сказал Игорь. — Допустим, что эти книжки я выбрал неудачно. Идем со мной в библиотеку. Там глянешь на полки — глаза разбегаются.

— У тебя уже разбежались, — сказал Марат, показывая на очки.

Укоризненный, беззащитный взгляд Игоря на миг смутил Марата. Но Игорь к тому же еще и покраснел, и это показалось Марату совсем смешным.

Толя встал, сделал два шага, сжал железными пальцами плечо Марата и сказал:

— Это свинство! Понятно?..

И снова сел на свое место.

— Пошутить нельзя, — буркнул Марат. Чувство собственной вины только озлобило его. Он с холодной язвительностью стал допытываться: — Скажи, к чему ты глотаешь эти сотни книг? Хочешь быть умнее всех? Хочешь выделиться среди простой массы? А тебе не выделяться, а равняться на массу надо — вот как!

— Я тоже глотаю книжки, — сказал Дробот.

— Ты — другое дело. Ты варился в рабочем котле.

— Не только в рабочем, а и в асфальтовом, — усмехнулся Толя. — Набьется, бывало, нас, беспризорной шпаны, полный котел. А он еще теплый от асфальта… Вывозимся! Сущие чертенята… Ну и что? Считаешь это великой моей заслугой?

Игорь молчал, потеряв всякий интерес к перепалке. И в самом деле? Зачем ему эта проклятая, ненасытная жажда знаний? Бросить бы все и повариться в рабочем котле, а то всю жизнь будешь «прочим».

— А потом, — продолжал Дробот, — что значит: «равняться на массу»? Масса состоит из людей передовых и отсталых, умных и не слишком… На кого же равняться?

— Ты мне зубы не заговаривай, — увильнул Марат. — Мы говорим о книжках. Я по обложкам вижу, что это дореволюционное барахло. Читать надо пролетарских писателей. Ну, может быть, еще кой-кого из левых попутчиков. И политическую литературу. Вот! — Он выхватил из ящика книжку.

— Покажи. — Дробот протянул руку. — «Политграмота в вопросах и ответах». Гм… Для малограмотных, что ли?

— Хлопцы, а работа! — жалобно напомнил Игорь.

— Ох, разговоры, разговоры… — вздохнул Дробот.

Марат склонился над столом.

Перед ним лежала куча корреспонденций, из которых он должен был составить подборку «Письма наших читателей». Скучная работа! Как она несовместима с тревожным чувством, которое держит его в непрерывном напряжении. Вихрем налетали расплывчатые мысли. Когда ж они развеивались, он словно падал с высоты. И оказывался за этим столом, где выводил строчки, которые тоже куда-то падали. Вся страничка клонилась набок. Это его раздражало. Он рвал листок на мелкие кусочки и начинал заново.

Совершить бы что-нибудь необыкновенное. Пускай не сегодня, завтра. А пока что быть начеку. Всегда и везде.

В самом деле! Как это сотни людей проходят по Октябрьской и не обращают внимания на большущий крест, что красуется на вывеске и даже — подумайте только! — на красном флаге. Что это такое? Наше, советское учреждение?.. Марат бросился к Плахотте: «Кто там засел? Врачи, профессора… Им, видите ли, по вкусу красный крест, а не красная звезда. Переименовать!..» А что Плахоття? Посмотрел из-под очков. Марат абсолютно неудовлетворен его объяснением: «Международная организация. Не можем менять название. Да и не в названии дело…» А почему не можем? Буржуи не согласятся? Начхать нам на акул! И еще: была Дворянская улица. Переименовали — Льва Толстого. А кто он такой? Соцположение — граф! И выходит — не в лоб, так по лбу…

Быть начеку. И совершить что-нибудь необыкновенное! Но что? Что именно? Поразить всех. Написать статью, чтоб все газеты перепечатали. Воскресник на Тракторострое — это, в конце концов, не такое уж событие, Раскрыть бы кулацкий заговор во главе с иностранным агентом. Да еще подпольный склад оружия. Вот это другое дело! Напрасно контрики прибегали к хитроумной конспирации — ничто не укрылось от острого глаза спец- корреспондента… Или: вьюжной ночью схватить за руку бывшего петлюровского атамана в тот миг, когда он целится через окно в селькора. Схватить, обезоружить, а потом написать целую полосу. И еще выступить свидетелем на процессе в Харькове. Нет, не свидетелем, а общественным обвинителем! И о нем напишут: «В своей яркой речи товарищ Марат Стальной раскрыл звериный облик классового врага…»