Киевские ночи
(Роман, повести, рассказы) - Журахович Семен Михайлович - Страница 46

Эти мысли, молнией промелькнувшие в его голове, вдруг вдохнули в Зубаря чувство самоуважения. Не с кем-нибудь другим, а с ним делает Калиновский свой первый шаг, с ним, с Олексой Зубарем.

Доселе его трясло от страха и неизвестности, корчило от посторонних взглядов и от жалости к самому себе, его терзали воспоминания, от которых он не мог избавиться. «О, как я страдал…» А теперь ему протянули руку, теперь он не будет ползать, нет. Он жестоко отомстит за сына, за Марьяну, за мать. Он отомстит полной мерой за все свои страдания. В его разгоряченном мозгу промелькнуло: «Взрывы, диверсии…» О, они захлебнутся в собственной крови!

Твердым шагом шел Зубарь за Калиновским. Впервые за много дней сердце его билось не только тревогой перед неведомым, но и жаждой действия.

Этим новым чувством Зубарь был полон весь день. А под вечер к нему неожиданно пришла Лиза, или, как ее с недавних пор звали, Эльза Кузема.

Уже не раз она встречалась Зубарю на лестнице, он даже как-то подумал, что Лиза поджидает его за дверью и, как только заслышит его шаги, дверь сама открывается…

Когда впервые после того, что произошло, она увидела Зубаря, растерзанного, с невидящим взглядом, она бросилась к нему, схватила обеими руками его руку и пробормотала: «Какой ужас! Какой ужас!» Он даже не успел разглядеть ее лица. Лиза круто повернулась и исчезла.

Зубарь почувствовал облегчение и даже благодарность за то, что Лиза не стала заглядывать ему в глаза, ахать и рассыпаться в пустых утешениях, как это делали Другие.

В следующий раз, встретив Зубаря на лестнице, Лиза ласково поправила прядь волос у него на виске и тихо сказала: «Бедный мальчик». Потом опять и опять, встречая его у дверей, она мягко, по-кошачьи, протягивала руку к его виску и после слов «мой бедный мальчик» приговаривала: «Чубик такой вихрастый, так и хочется его пригладить». Тихий смешок вырывался из ее груди. Зубарь хмурился, встряхивал головой.

И вот раздался стук. Отворив дверь, Зубарь увидел Лизу. Деланная улыбка застыла на ее настороженном лице.

Однако сейчас Зубарь был во власти иного настроения. Он верил, что встреча с Калиновским круто повернула всю его жизнь. А коли так, то он твердо стоит на ногах.

— Заходите, пожалуйста.

— Я по-домашнему, простите, — Лиза бросила взгляд на свой легкий цветастый халатик — красные маки по зеленому полю — и сделала вид, будто ей неловко.

Зубарь покраснел: «В таком халатике могла бы сидеть дома».

— Присаживайтесь.

Лиза села и с любопытством осмотрелась. Ее маленькую головку венчала тщательно уложенная высокая прическа. На свежем лице искрились продолговатые серые глаза. Пухлые губы были лишь чуть подкрашены, и потому их яркость не выглядела кричащей, не раздражала, а казалась естественной.

— Дома одной скучно, на улицах ни души, — заговорила она. — Мой Кузема теперь деловой человек, целый день в бегах… Собирается открыть комиссионный магазин.

Она с вызовом посмотрела на него и засмеялась:

— Вам дико это слышать, правда? Я знаю, вы не партиец, но все же советский инженер… А я? Кто я такая по современной классификации? Мещанка? Нетрудовой элемент? Ну, подберите какой-нибудь ярлык. — Глаза ее вызывающе сверкнули. — Я хочу красиво жить, вот кто я такая! Понимаете, Олекса! Кра-си-во жить. Хорошо одеваться, иметь шикарную квартиру и все, чего захочу. Ездить к морю, развлекаться, получать удовольствия. Мне надоело все это — работа, зарплата, политика, идеи… К черту! Мне безразлично, кто — немцы, турки, дьяволы, — я хочу красиво жить! И пускай Кузема открывает магазин, пускай делает что угодно.

— А если вернутся… — Зубарь недоговорил.

— Кто? А, красные, советы… — Лиза засмеялась. — Я их ждать не буду. Уеду.

«Ого! — подумал он. — И говорит уже по ихнему: «советы»…

— А вы в самом деле наполовину немка? — неожиданно задал ей Зубарь вопрос, который был на устах всех жильцов дома.

Лиза засмеялась:

— Какой вы наивный, Олекса. Половинка, четвертинка… У меня бабушка была немкой. И то не совсем… Знаете, как моя фамилия по отцу? Ковбасенко, ха-ха-ха… Никак не скажешь — фрау фон Ковбасенко. И фон Кузема тоже не звучит. Да им плевать на все это — они кого хотите запишут. Кузему тоже записали в фольксдойчи со мной. От меня и к нему перешла немецкая кровь. Правда, сказали, что только на двадцать пять процентов… И вас запишут, если пожелаете. Достаточно какой-нибудь филькиной грамоты или двух свидетелей. И появится барон фон Зубарь.

Лиза устроилась поудобнее, положила ногу на ногу. Колени ее оголились, но она сделала вид, что ничего не замечает.

— Один немецкий офицер говорил мне, что через десять лет на Украине будет десять миллионов немцев. Настоящих не хватит, так они нафабрикуют.

— Значит, Украина станет немецкой колонией? — не то спросил, не то подумал вслух Олекса.

— Вас это волнует? — засмеялась Лиза. — А мне хоть бы что! Я не собираюсь здесь век вековать. Я поеду за границу. Пусть только немного поутихнет.

— В Германию?

— Нет, — решительно ответила Лиза. — Немцы — вымуштрованные деревянные куклы. Я хочу во Францию, в Италию. Боже мой, как я мечтаю об этом! Вырваться наконец из этой дикой глуши в настоящую Европу! Ради этого я готова на все.

— Но ведь немцам вы нужны здесь, — сказал Зубарь. — Кто будет осуществлять немецкую миссию на Востоке?

— Обойдутся, — в тон ему возразила она и вдруг всплеснула руками: — Боже мой, какие мы скучные, какие мы неисправимо скучные! О чем мы говорим? О политике… Никак не отучимся. Опять и опять политика. К черту! Я хочу знать, как вы живете? Что собираетесь делать?

Зубарь коротко ответил, что идет работать на завод.

— Это не выход, Олекса, — проговорила Лиза. — Надо найти что-нибудь другое, получше. Я подумаю.

Она оглядела комнату, бросила взгляд через дверь в спальню, где виднелась кровать, наспех, неровно прикрытая одеялом. Потом подошла к столу, подняла газету, под которой в беспорядке стояли грязные тарелки, стаканы, валялась краюшка черствого хлеба.

Долгим сочувственным взглядом Лиза посмотрела на хмурого Зубаря и сказала решительно:

— Так нельзя. Это никуда не годится. Надо, чтобы какая-нибудь женщина приходила сюда хоть раз в неделю. А сегодня я приберу…

— Не надо! — Зубарь порывисто встал, даже стул отлетел. — Не надо. Я сам…

— Сам, сам… Как маленький. — Лиза подошла к нему и, не отводя глаз, проговорила глухо, сдавленным голосом — Олекса, почему вы не хотите, чтоб мы с вами… дружили…

Может быть, и не было паузы, может быть, у нее перехватило дыхание?

— Почему? — снова спросила она и осторожным движением погладила его плечо. Ему хотелось резко сбросить ее руку, но показалось слишком грубым так ответить на ее ласковый жест. Он шевельнул плечом, слегка отстранился.

Лиза, должно быть, иначе расценила его минутное колебание. Рука ее скользнула вокруг его шеи, а горячие губы впились в губы Зубаря. Свободной рукой она схватила его руку и крепко прижала к своей груди.

Зубарь рванулся, оттолкнул ее. С шумом втянул в легкие воздух. Он стоял перед ней багровый от злости и унижения. Здесь, в этой комнате, где его обнимала Марьяна. Ах, ты… И как раз сегодня, когда что-то высокое и чистое коснулось его души, наполнило смыслом опостылевшую жизнь. Ах, ты…

Тяжело дыша, он не вымолвил, а выплюнул в ее разгоряченное лицо:

— Проститутка! Немецкая шлюха…

Лиза смотрела на него тем же напряженным взглядом. Казалось, она ничего не слышала.

И тогда он швырнул, точно камень:

— Вон отсюда!

Лиза перевела дыхание, медленным движением поправила прическу и сказала почти спокойно:

— А я думала, что вы настоящий мужчина, Олекса.

Уже в двери она снова бросила через плечо:

— Вы просто тряпка, а не мужчина.

Ярош спешил к Клавдии Даниловне.

«Как хорошо, — думал он, — что в эти нелегкие дни я нашел друзей, нашел людей, с которыми могу поговорить откровенно, которые знают и понимают меня».