Закат в крови
(Роман) - Степанов Георгий Владимирович - Страница 14

Ивлев не впервые слышал эту песню, но только теперь, поскольку молодые голоса вкладывали в нее немало задора, вдруг проникся верой, что путь к спасению России есть. И все, кто сейчас пойдет за Корниловым, поднимутся по ступеням славы и героических подвигов к победе, через смерть — к бессмертию…

Глава пятая

В станице Ольгинской к Корнилову присоединился отряд моряков. Командовал ими Марков. Корнилов тотчас же предложил Маркову сформировать из трех офицерских батальонов и отряда моряков офицерский полк.

Ивлев с утра до ночи носился по Ольгинской с различными приказаниями Корнилова.

Почти в каждом казачьем дворе на постое были офицеры, юнкера, студенты, кадеты, гимназисты… Создавалось впечатление, будто в станице расположилась армия тысяч в десять. Кроме того, с часу на час ожидали прихода трехтысячного отряда донцов во главе с атаманом Поповым.

Батальоны переформировались в роты, роты соединились в полки. Кроме Первого офицерского полка были образованы: Корниловский ударный под командованием полковника Неженцева, Партизанский — из донцов — под командованием Богаевского и, наконец, Чехословацкий инженерный батальон под командованием горбатого полковника Кроля. Конницу разбили на три части.

Лукомский велел Ивлеву подсчитать по коротким рапортичкам численность бойцов в полках и прочих частях. Итоги подсчета несколько огорчили. В армии оказалось всего две тысячи штыков и шестьсот сабель.

— А сколько у нас орудий? — спросил Лукомский.

— Всего восемь полевых трехдюймовых, — ответил полковник Патронов.

— Разбейте их на четыре батареи, — приказал Корнилов, — и пусть полковник Миончинский ведает артиллерией. А вы, поручик, — командующий обернулся к Ивлеву, — сейчас же отправляйтесь к Маркову и сообщите о моем решении в отношении молодежного батальона, который присоединяю к его, Маркова, офицерскому полку.

Ивлев нашел Маркова на церковной площади, у ограды, вдоль которой только что выстроился полк.

Быстро обойдя ряды офицеров, Марков сказал:

— Немного же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь. Я искренне убежден, что даже с такими малыми силами свершим великие дела! Только, что бы ни случилось, не теряйте мужества. Оно удесятеряет силы и в бою сокрушает врага. А если потеряете мужество, тогда потеряете все! — Марков перевел дыхание и, лихо заломив папаху, горячо продолжал: — Не спрашивайте меня, куда и зачем мы пойдем. Или ничего не скажу, или скажу: идем мы к черту за синей птицей.

В рядах офицеров раздался невеселый смешок. Марков, приосанившись, громко проговорил:

— А теперь должен объявить, что приказом командующего, славное имя которого известно всей России, я назначен командиром Первого офицерского полка. Этот полк, как видите, образовался из ваших трех батальонов и моих моряков, хорошо известных по боям под Батайском, где они выказали немало стойкости, находчивости, боевой сметки и храбрости. — Марков с гордостью бросил взгляд в сторону моряков, одетых в черные бушлаты и шинели.

Ивлев тоже взглянул в их сторону и увидел по выражению лиц моряков, что генерал Марков пришелся им ко двору. Кстати, и в самом генерале после месячного общения с ними появилось нечто от ухваток и повадок лихих морских волков.

— И далее объявляю, — продолжал Марков, — командиры батальонов переходят в положение ротных командиров, ясно — это понижение. Но и тут вы, господа, не огорчайтесь: и я сам с командующего фронтом фактически перешел на батальон. Будем же смелы и настойчивы. Поставим на карту жизнь, чтобы выиграть свободу! Плен и рабство — безвременная могила!

Марков умолк, и тогда Ивлев, откозырнув, сообщил, что полку придан студенческий батальон генерала Боровского.

— Ага! Вот кстати! — удовлетворенно произнес Марков и, приложив руки рупором ко рту, торжественно прокричал: — Вот только сейчас адъютант генерала Корнилова поручик Ивлев принес сообщение, что в наш полк вливается батальон студентов города Ростова. Ну что ж, скажем спасибо! — Марков горячо пожал руку Ивлеву.

В отличном настроении Ивлев вернулся в станичное правление, где разместился штаб командующего. Но тут же, на крыльце, Долинский огорчил его сообщением об отказе походного атамана Попова присоединиться со своим отрядом к Корнилову.

— Что же теперь будем делать? — растерянно спросил Ивлев.

— А вот вечером соберется военный совет и решит.

Как только стемнело, в просторном кабинете станичного атамана над длинным письменным столом зажгли большую висячую лампу.

Генералы, собравшиеся на совет, расселись на стульях вдоль стен и тихо, невесело о чем-то переговаривались.

Алексеев и Корнилов поместились за письменным столом.

Ивлев, чтобы никого постороннего не впустить, стал у дверей.

Корнилов поднялся:

— Господа, наши переговоры с походным атаманом Поповым оказались бесплодными. Теперь нужно решить: куда нам идти? — Генерал сделал паузу. — Я предлагаю идти через калмыцкие степи в Астрахань. Переход в зимних условиях труден. Следовательно, мы должны до апреля прозимовать где-то у границ Ставропольского края, в станицах, далеких от железнодорожных линий, а значит, и от большевистских эшелонов. А с наступлением весны двинуться, как говорят, по зеленой травке к астраханским казакам… Итак, господа, по поводу моего предложения прошу высказаться с полной откровенностью.

Все, немало подавленные сообщением об атамане Попове, тягостно молчали. Наконец Алексеев поднял седую голову, блеснул очками:

— Позвольте слово?

Корнилов утвердительно кивнул.

— Под лежачий камень вода не течет! — Алексеев укоризненно засверкал серебряной оправой очков. — К тому же мы многое безвозвратно провороним, зазимовав у границ того или другого края. Бездействие, подобно ржавчине, разъест армию и ее волю. В войне нельзя ждать неожиданных подарков от судьбы. Чтобы заполучить их, нужно энергично и решительно действовать всеми силами. Да и что мы найдем далеко в захолустье Астраханского края? На Кубани, в Екатеринодаре еще держится довольно боеспособный отряд добровольцев. Не пойти к ним — значит обречь и на одиночество и напрасную гибель в неравной борьбе. Екатеринодар — последнее наше пристанище и очаг. Без него наш отряд обратится в бродячий табор без роду и племени. Нет, господа, — Алексеев повысил голос, — бегство в калмыцкие степи равнозначно бегству от нашего святого и великого дела. В суровую зиму в пустынных Сальских степях, в редких и бедных калмыцких улусах три тысячи не найдут ни теплого крова, ни достаточного пропитания. — Алексеев внимательно сквозь очки оглядел собрание сощурившимися близорукими глазами. — Слишком поспешно покинув Ростов, мы не взяли почти никакого провианта, и в нашем обозе всего шестьсот снарядов. Их хватит лишь на один мало-мальски серьезный бой. А дальше что? Моя касса пуста. Золотой фонд Дона, хранившийся в Ростовском банке, почему-то оставлен нами большевикам. Ко дню выхода из Ростова не отремонтирован ни один бронеавтомобиль, а в Новочеркасске брошено пять бронированных аэропланов «Вуазен». В Ростове несколько тысяч отличных ломовых лошадей, а мы не рискнули реквизировать ни одной сотни. Теперь лишь один поход на Кубань, богатую людьми и продовольствием, может восполнить все наши упущения. Убежден, вольнолюбивое кубанское казачество умножит наши ряды. Кубанцы ждут нас, и наш первейший долг — пройти к ним. В единении сил — наше спасение. Выбрав благую цель, мы должны к ней идти прямо! Я — за кубанский поход!

Речь Алексеева произвела впечатление. Генерал Богаевский живо встал и, подкручивая черные усы, сказал:

— Уподобиться лежащему камню, конечно, гибельно! Я безоговорочно — за поход на Кубань! Если же Лавр Георгиевич не согласен идти на Екатеринодар, то полк из донцов и я — как донской казак — пойдем на соединение с отрядом походного атамана Попова. Это не угроза, не ультиматум! Нет! Это жизненная необходимость. — Богаевский сел и надел пенсне.